Дикие птицы - Эдвардс Миранда

Но сейчас меня интересует только одно: какого черта Николас Кинг делает в «Лайме и соли»?!

Эктор не замечает меня, и мне приходится хорошенько ущипнуть его за лодыжку. Парень, подчинившись рефлексам, тянется к пушке за поясом джинсов. Мне не хватает времени, чтобы испугаться, потому что паника нарастает с каждой секундой. Мысли мечутся из стороны в сторону: нас поймают, бабушка никогда не вылечится, М убьет меня. Эктор, рассмотрев меня под светом софитов заковыристо ругается на испанском языке и рявкает:

– Лилиана, ты с ума сошла? А если бы я выстрелил?

Приподнимаюсь, стараясь оставаться под щитом из танцующих людей, хватаю Эктора за руку и утаскиваю в сторону служебного помещения. Он особо не сопротивляется, когда я толкаю его за железную дверь.

– Николас здесь, – тараторю я, посматривая по сторонам. – Убирайся через служебный выход сейчас же.

Эктор лишь на секунду напрягается, кивает а затем его губы расплываются в широченную улыбку.

– А ты зацепила его, hermana, – сложив руки на груди, замечает он. – Может, тебе пора вести уроки соблазнения?

Закатываю глаза, толкаю ухмыляющегося Эктора, жалея, что не ударила его графином, и возвращаюсь за бар. Ладони потеют, руки трясутся. Пытаюсь не подавать виду, насколько я взвинчена. Хватаю салфетку и принимаюсь натирать уже чистые бокалы, излишне сосредоточенно разглядывая их ножки, чтобы не выискивать Николаса глазами. Мне кажется, что адреналин клокочет в моих венах, заставляя сердце тревожно и быстро биться. Тело в поисках способа отвлечься повинуется мелодичному ритму, и бедра раскачиваются в такт музыке. Сама того не замечая, подпеваю знакомой «Gasolina».

С губ срывается нервный смешок. Интересно, насколько глупо я выглядела, когда ползла на корточках по всему бару, а потом прятала Эктора, словно он мой тайный любовник? Если бы все было так прозаично. Все дело в том, что Эктор не раз приходил к Николасу для заключения сделки на получение права продажи на его территориях. По сути все, чем сейчас занимается «Lágrima», либо мелочь, либо то, за что в любой момент может начаться война. Банды будут грызться за любой метр, на который их соперники посмели ступить.

Вряд ли Николас мог не запомнить назойливую задницу Эктора, так что мы были на волоске от того, чтобы быть пойманными.

– Хотела сбежать от меня, птенчик?

Даже зная, что Николас подойдет, вздрагиваю. Музыка стихает, когда я медленно поднимаю глаза. Ник, поставив руки на барную стойку, наклоняет голову, разглядывая меня. Бокал замирает в моей руке, когда мой взгляд скользит по нему. Конечно, я не упускаю возможность рассмотреть его рельефные мышцы, выглядывающие из-под серой объемной футболки, светлые волосы, падающие на лоб несколькими непослушными прядями, и глаза, будто два светящихся топаза в темноте бара.

Но сильнее меня цепляет не его красота, а нервный взгляд. Когда Николас видит десятки бутылок, стоящих за мной, людей, пьющих коктейли и охмелевших от спиртного, его челюсти напрягаются, а взгляд становится потерянным. По его лицу ходят желваки, а кулаки на мгновенье сжимаются.

Боже мой, ему не стоило приходить сюда. «Лайм и соль» – это олицетворение всего, с чем он борется. Я слышала часть его речи на встрече анонимных алкоголиков. Николас сражается с зависимостью уже восемнадцать лет, больше половины жизни его терзает болезнь, погубившая не меньше людей, чем войны.

Оглядываюсь по сторонам, думая, куда бы увести Ника. Эктор должен был успеть выйти через служебный выход и покинуть бар, поэтому молча киваю Николасу в сторону железной двери и сама направляюсь туда, молясь не увидеть своего названого брата.

Проскользнув внутрь, облегченно выдыхаю, но в следующую секунду мою талию обхватывают крепкие руки и разворачивают. Ударяюсь щекой о каменную грудь Николаса и удивленно поднимаю глаза.

– Что ты творишь? – шиплю на него.

Не ответив и не отпустив меня, Ник, осмотрев служебное помещение, замечает кухонную стойку для персонала позади нас и, подняв меня в воздух, как тряпичную куклу, усаживает на нее. Моя спина упирается в стену. Николас, раздвинув мои бедра, устраивается между моих ног, а руки ставит по обе стороны от меня, окончательно загоняя в ловушку. Жар его тела опаляет кожу, а близость заставляет пульс подскочить.

Николас наклоняется ко мне. Его неожиданно тяжелое дыхание щекочет губы. Кажется, я перестаю дышать.

– Птенчик, ты заставляешь меня грустить, – с легкой хрипотцой в голосе и хитрой ухмылкой на идеальных губах говорит Николас. Шумная музыка практически не пробивается в эту комнату, и я отчетливо слышу каждое его слово. Небесные глаза Николаса впиваются в меня проникающим под кожу взглядом. – Разбиваешь сердце своей холодностью. Разве можно так поступать с твоими поклонниками?

Рука Ника перемещается на мое бедро, и я чувствую, как под его пальцами кожа начинает пульсировать. Дыхание окончательно сбивается, и я вонзаю ногти в край стола. Пальцы Николаса дразнят меня, поглаживая кожу внутренней поверхности бедра. Он находится на достаточном расстоянии от моей киски, но почему-то это движение кажется самым интимным, что я чувствовала в своей жизни.

– А что, если я действительно холодна к тебе? – выдавливаю я.

Николас приподнимает вторую руку и проводит костяшками по моим оголенным рукам, пальцами поглаживает ключицы, нежно касаясь, линии декольте, обнаженной в блестящем бюстгальтере униформы, и обводит линию челюсти. Мои глаза расширяются от его беспардонности, но остановить Ника не решаюсь. Каждое прикосновение нежное и в то же время обжигающее. Николас коварно ухмыляется, когда мое тело подается ему навстречу. Он наклоняется ближе, и мой взгляд падает на его губы. Сегодня меня целовал мужчина, с которым я провела не один месяц, мужчина, согревающий мою постель много ночей, но каждое воспоминание меркнет.

Пусть Николас Кинг и зависим, он сам настоящий чертов наркотик, на который ты подсядешь, даже не попробовав.

К счастью, я работаю на наркокартель, и его первое правило – не пробуй свой товар. В моей ситуации Николас был товаром, человеком, которого я собираюсь продать. Не стоит про это забывать, даже если одно присутствие Ника уже отвлекает.

– Я слишком хорош, чтобы кто-то мог устоять, птенчик, – не уверена, шутит ли он или говорит серьезно. В любом случае его самоуверенность работает. Николас вновь обхватывает мою талию и притягивает к себе так, что мои ноги оборачиваются вокруг его бедер. Он прекрасно знает, что делает, потому что моя сердцевина оказывается почти прижатой к его паху. – Знаешь, что я первым заметил, когда увидел тебя на приеме, а теперь и в баре?

Николас практически касается губами моих губ. Судорожно глотаю воздух, когда он вжимается в меня. Разве все это не считается домогательством? Не то, чтобы я возражала… Его твердый член чувствуется хорошо даже через плотные слои одежды. И ублюдок знает об этом.

– Свое отражение в моих глазах? – пытаюсь пошутить и отвлечься от давления между ног.

Николас хрипло посмеивается и качает головой. Затем он наклоняется к моему уху, и мне кажется, что большего я не выдержу, когда он говорит:

– Твои твердеющие соски, птенчик. Они всегда такие напряженные, когда мы встречаемся.

Мне не нужно смотреть на свою грудь, чтобы подтвердить слова Ника. Он слишком близко, его слова слишком грязные, а мое тело слишком уступчиво. Все это слишком. Мне кажется, мои щеки и шея полыхают настоящим огнем.

Кладу ладонь на грудь Николаса, желая оттолкнуть его, но вместо этого пальцы почему-то сжимают его футболку.

– Мы встретимся завтра, – произнести эти три слова стоит мне огромных усилий.

Николас по-кошачьи улыбается и подается вперед. Мое сердце делает кульбит, а мозг представляет, каковы на вкус его поцелуи и насколько мягки его губы. Дыхание Ника ласкает мой рот, но фантазии не становятся реальностью. Наклонившись, Николас целует меня, но лишь в щеку. Мои веки трепещут и опускаются, когда его губы касаются раскрасневшейся и горящей кожи.