Беспощадный король (ЛП) - Торн Айви

Когда она кончает, я чувствую это. Она сжимает меня так сильно, что это почти причиняет боль, каждый нерв в моём члене внезапно возбуждается, головка набухает и становится такой чувствительной, что я почти не могу получать от этого удовольствия. Её губы прижимаются к моим, её стон поглощается поцелуем, и я издаю стон, похожий на боль, когда первый поток моей спермы выстреливает в неё, так глубоко, что она должна почувствовать её вкус.

Я не уверен, что когда-либо в своей жизни кончал так часто и так много. Такое чувство, что это никогда не закончится, мой член пульсирует с каждым толчком, пока я не чувствую, как сперма не выливается из неё, в то время как я всё ещё погружен по самую рукоятку, моя головка всё ещё извергает сперму в неё, когда я опускаюсь на неё, задыхаясь от изнеможения и удовольствия.

Афина ничего не говорит, когда я скатываюсь с неё. Какое-то время она просто лежит, переводя дыхание, и я бросаю на неё взгляд, но её лицо совершенно неподвижно.

— Ты хочешь, чтобы я вернулась в свою комнату? — Наконец спрашивает она, не встречаясь со мной взглядом. Она всё ещё смотрит в потолок, простыня сбилась вокруг бёдер, её грудь обнажена в тусклом свете, льющемся из окна.

Я уже снова хочу её.

— Что? Нет. — Я смотрю на неё и качаю головой. — Я же говорил, что хочу, чтобы ты осталась здесь на ночь.

Она облизывает губы, по-прежнему не глядя на меня.

— Хорошо.

— Ты... — я хмурюсь. — Ты не хочешь здесь находиться?

— Всё в порядке.

— Ты хочешь побыть одна? Потому что, если ты...

Она внезапно поворачивается ко мне лицом, её голова поворачивается, и её тёмно-синие глаза устремляются на меня.

— Ты не понимаешь, насколько это странно, Кейд? Я действительно не могла ничего сказать об этом раньше, потому что была чертовски измотана. Но я не потеряла память, когда они похитили меня. Я до сих пор помню всё, что ты когда-либо делал. И сейчас ты принёс меня наверх, привёл в порядок после секса, будишь посреди ночи, чтобы дать больше.

Я хмурюсь, чувствуя, как напрягаюсь. Я чувствую, что на меня нападают, и мне это не нравится. Но я напоминаю себе быть терпеливым. Если я действительно хочу что-то изменить, мне придётся реагировать по-другому, как бы тяжело это ни было.

— Ты хочешь сказать, что Дин никогда не будил тебя посреди ночи ради секса?

Афина издаёт насмешливый звук.

— Конечно, он это делал. Но он не... — она колеблется. — Всё было не так. Это было...

— Как?

— Это было некрасиво. — Она неловко поёжилась. — А вот это, было похоже на то, как нормальные люди занимаются сексом. Я думаю. — Она пожимает плечами, прикусывая нижнюю губу. — У меня никогда не было секса ни с кем, кроме тебя или Дина, так что я не знаю.

Я не хочу, чтобы она занималась сексом с кем-то ещё. Мысль о том, что в ней может быть чей-то член, даже член Джексона, заставляет меня сгорать от ревности. Но что-то в её тоне заставляет меня чувствовать себя виноватым. Как будто мы её чего-то лишили.

— Я слышал, что всё не так просто, как кажется. — Я пытаюсь пошутить, но, похоже, это не попадает в цель, потому что Афина только сильнее впивается зубами в губу.

- Я не хочу, чтобы меня дурачили. — Она отворачивается от меня. — Я знаю, чего ты хочешь от меня, чего вы с Дином оба хотите. Город, и чтобы я была вашей игрушкой. Тебе не нужно притворяться, что это что-то другое.

— Это не... — я колеблюсь. — Я же сказал тебе. Может быть, я больше не хочу быть прежним собой. Может быть, я хочу попробовать что-то другое.

— Я не твой эксперимент. — Афина резко поворачивает голову ко мне, её глаза внезапно вспыхивают. — Может, я и твоя зверюшка, твоя игрушка, но это всего лишь моё тело. Не моё сердце и не мой разум. Я здесь не для того, чтобы ты допытывался, нравится ли тебе быть милым с твоей надувной куклой больше, чем издеваться над ней.

Так вот как она представляет меня? Даже не спрашивая, я знаю ответ.

— Как мне показать тебе, что я не шучу? Что то, что мы только что сделали, это то, чего я хочу? Это не проверка или... эксперимент. — Я делаю паузу, разочарованно вздыхая. — Я пытаюсь стать лучше, Афина. Я пытаюсь доказать тебе это. Разве я не спрашивал твоего согласия сегодня вечером? В кабинете и только что?

Я не очень хорошо вижу в темноте, но, клянусь, она закатывает глаза.

— Это должен быть гребаный минимум, — бормочет она. — Давай, скажи мне, что собираешься наказать меня за моё отношение или что-то в этом роде. Только не притворяйся тем, кем ты не являешься.

Я не думал, что эти слова могут ранить. Я не думал, что когда-нибудь отреагирую на её слова подобным образом иначе, чем гневом и обещанием боли. Но впервые я поймал себя на том, что хочу, чтобы она этого не чувствовала. Что я мог бы найти какой-нибудь способ доказать ей, что хочу, чтобы теперь всё было по-другому.

Для нас обоих.

6

ДИН

Возвращение в дом моего детства никогда не доставляло мне особого удовольствия. Там, конечно, готовят лучше, чем даже в Блэкмурском доме на территории кампуса. Этого я всегда жду с нетерпением. Но, с другой стороны, мне нужно выдержать разговор с отцом. Кроме того, сегодня утром мне нужно рано встать, потому что он специально попросил меня присоединиться к нему за завтраком. Почему это должен был быть именно этот приём пищи, а не какой-нибудь другой в более приемлемое время суток, например, обед или даже ужин, я понятия не имею.

На самом деле, я так и делаю. Это потому, что, помимо всего прочего, моему отцу нравится контролировать ситуацию. И ему нравится навязывать другим свои идеалы, например, идею о том, что человек должен вставать до 7 утра.

Я никогда не был особым поклонником раннего подъёма, но сегодня даже больше, чем обычно после того, как прошлой ночью меня разбудили звуки, доносившиеся из комнаты Кейда. Очевидно, он наслаждался Афиной в одиночестве, несмотря на то, как сильно мы её измучили. Моим единственным утешением было то, что если я мог слышать шум, то Джексон определенно тоже мог, и это именно то, чего он заслуживает после того, как он вёл себя в последнее время.

Вот так я обнаружил, что сижу слева от своего отца за невероятно большим обеденным столом в исключительно просторной столовой дома моего детства или, скорее, особняка и до восьми часов утра ем яйца-пашот и копчёного лосося.

Выражение лица моего отца, когда я сажусь за стол, нелепо одетый в брюки и рубашку на пуговицах, которые, я знаю, он ожидал, а поверх них свитер из мериносовой шерсти, чтобы защититься от холода, подсказывает мне, что ничего приятного в этом завтраке не будет. Даже не из-за еды, потому что я никогда по-настоящему не понимал, как можно есть холодную рыбу утром, едва проснувшись. Он что-то знает, и я уверен, что именно поэтому сегодня подали именно её.

— До меня дошли слухи, — говорит он без предисловий, делая большой глоток кофе, который точно такой же черный, как и его поведение этим утром. — Я слышал, Афина стала обузой. Как и Кейд Сент-Винсент.

— Ты спрашиваешь меня, правда ли это? — Я сохраняю непринуждённый тон, не желая ни в чём себе отказывать, и с усилием проглатываю кусочек лосося с яйцом.

— Я знаю, что это правда, — огрызается он. — Я не думаю, что весь кампус стал бы обсуждать это, если бы это было неправдой. Некоторые родители разозлились. Ты ведь понимаешь последствия этого, верно? Это не только поставило под угрозу твоё будущее и будущее нашей семьи, но и дало другим возможность узнать о том, что мы делаем, и что никогда не должно было стать достоянием общественности. Я не удивлён, что маленькая байкерская шлюшка придумала что-то настолько вульгарное, но я удивлён, что Кейд подыграл ей. Неужели он не понимает, что рискует всем, делая это?

— Я не претендую на то, что знаю, что творится в голове у Кейда, — устало говорю я. На самом деле, Кейд дал мне очень чёткое представление о том, что происходит у него в голове, и, по правде говоря, я начинаю понимать его образ мыслей. Что на самом деле принёс нам образ действий наших отцов, кроме усталости, стресса и боли?