После развода. Хочу тебя вернуть (СИ) - Мэра Панна

Я стою у входа в зал. Холодный свет люстры режет глаза. Сердце стучит гулко, будто хочет вырваться из груди. Алеся с залитыми слезами глазами прижимается к Ильдару, он обнимает её за плечи и смотрит на меня, как будто я прокаженная.

Но тут из-за моей спины шаг вперед делает Олег.

– Минуточку. – его голос ровный, но в нем есть что-то, что заставляет всех замолчать. – Прежде чем тут начнется самосуд, давайте определимся с фактами. Кто видел, как Абрамова толкнула эту женщину?

Он обводит взглядом зал.

Тишина.

– Я не видел, – хрипло отвечает помощник мэра, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

– Шёл сзади. Но… Надя вела себя спокойно. Я бы заметил что-то агрессивное. Но ничего такого было.

Я вижу, как лицо Ильдара напрягается. Челюсть сжимается. Алеся продолжает всхлипывать, не глядя ни на кого.

Олег не теряет хладнокровия:

– Пока нет ни одного свидетеля, который бы подтвердил, что Надежда действительно толкнула эту даму, все обвинения голословны. И она вовсе не обязана продолжать здесь находиться. Если Абрамова захочет уйти – она уходит. Без скандалов и угроз.

Он смотрит на меня и тихо, почти беззвучно, кивает: «Я рядом».

Ильдар вспыхивает, как костёр:

– Ты не смеешь уходить, Надя! Это позор! Перед мэром, перед гостями… Ты выставляешь нас идиотами!

– Ты справляешься с этим сам, Ильдар. Без моей помощи, – спокойно отвечаю я, хотя внутри всё горит.

– Простите нас, Руслан Харисович, – быстро вмешивается Ильдар, обращаясь к мэру, – Вы видите, какие… сложные обстоятельства. Моя жена… временно не уравновешена. Это всё нервы.

Мэр поднимает брови. Холодно, почти презрительно.

– Меня не интересуют семейные разборки, Абрамов. Я пригласил вас, чтобы обсудить музей, а не смотреть представление с падениями, криками и… театром одного актёра. – он смотрит на Алесю, затем на меня. – Если вы не можете держать личное при себе, как вы собираетесь управлять большим проектом?

Ильдар молчит. Напряжение густеет, как гроза в воздухе.

Алеся продолжает всхлипывать, сжимая живот, Ильдар напряжён, как пружина. Все взгляды на мне. Но я больше не чувствую страха. Ни стыда. Ни боли. Только ясность.

Я слегка разворачиваюсь к мэру, держась спокойно и даже чуть отстранённо.

– Благодарю вас за вечер, Руслан Харисович. Простите за... семейную неловкость.

Мэр смотрит на меня внимательно, чуть медленнее кивает.

– Всего доброго, Надежда. Было приятно познакомиться лично.

Олег тоже слегка кланяется, чуть приподнимая подбородок, я едва делаю несколько шагов к двери, как меня вновь останавливает голос мэра.

– Ах, да. И, Надежда Валерьевна, вы свободны завтра днем? Я бы хотел встретиться лично с Вами…

На секунду возникает ступор, но уже спустя секунду, мэр, словно прочитав непонимание в моих глазах, добавляет:

– Это по поводу музейного проекта. Я так понимаю, вы много понимаете в проектировании…

Я едва не задыхаюсь от восторга.

Неужели? Неужели он сейчас сделал это предложение именно мне?!

Стараясь сохранять спокойствие и не слишком показывать свой восторг, я лишь учтиво киваю в ответ.

– Да, я свободна завтра. И еще раз спасибо за приём.

Ильдар вытягивает шею, будто хочет что-то сказать, но рядом стоит мэр, и его слова застревают где-то в горле.

Он мычит, не смотря мне в глаза:

– Постойте, подождите, но ведь она… Музей – это моя жизнь, моя отдушина.

Но я уже не поворачиваюсь у нему. Не крика, не слёз. Только молчание. Оно громче всего, и оно говорит за меня.

Ильдар бросает мне взгляд, будто хочет прожечь спину. Его глаза пылают злостью, унижением, растерянностью. Но он ничего не может сделать. Сейчас нет.

Я иду к выходу. Каждый шаг звучит в зале, будто удар молота. Олег идёт рядом, сдержанный и внимательный.

Я даже не оборачиваюсь.

Ильдар этого не заслужил.

Глава 24

Слышу, как хлопает дверь. Это Надя ушла, оставив за собой ледяную тишину и вкус поражения во рту.

Я стою посреди зала, напряжённый, как струна. Рядом Алеся, всё ещё всхлипывающая, с рукой на животе, и прямо передо мной мэр.

Молчаливый.

Смотрит прямо, жестко. Без обычной любезности. На его лице теперь сияет маска разочарования.

– Ильдар, – наконец говорит он, – я ожидал совсем другого от человека вашего уровня.

–Руслан Харисович, – я делаю шаг вперёд, стараясь говорить спокойно. – Всё, что вы видели это временные семейные сложности. С Надеждой мы давно не вместе. Эмоции, нервы. Да и… кто вообще мог подумать, что она приведёт с собой этого человека! Она совсем обезумела в последние годы! Прошу вас. Не делайте резких выводов.

Мэр прищуривается.

– Как я могу не делать резких выводов, когда у меня тут женщина на ковре рыдает от того, что, возможно, потеряет ребёнка? – кивает на Алесю. – А перед этим еще и истерика! Вы серьёзно думаете, что я могу доверить флагманский городской проект человеку, у которого дома такое творится?

– Но это мой личный вопрос, – говорю быстро. – Надежда… она не имеет отношения к проекту. Музей исключительно мой замысел, моя концепция. Я привёл Алесю, потому что она действительно мне помогает. У нас общая эстетика, мы… мы понимаем друг друга.

Мэр ничего не отвечает, лишь бросает презрительный взгляд в сторону Алеси.

–Это крайне непрофессиональное поведение. В других кругах за такое вас бы лишили всех должностей и проектов… – выдыхает мужчина, а я чувствую, как сжимаются кулаки.

– Ваша жена помогала вам с проектом музей? – вдруг спрашивает Руслан прямо в лоб, скрестив руки на груди.

Я на секунду запинаюсь, но затем в моем голосе появляется сталь:

– Надя много лет сидела у меня за спиной. Я строил. Я создавал. Она просто поддерживала. Это была её роль. Она знала это. И да, я отдал ей все, что у меня было и даже больше, если вы об этом.

Мэр качает головой, подходит к боковому столику, берёт бокал воды, и как раз в этот момент в комнату входит женщина в медицинском халате.

Спокойная, без лишней суеты. За ней движется ассистент с кейсом. Она кивает мэру и мне, потом опускается рядом с Алесей, которая по-прежнему сидит на кресле, пустым изнеможденным взглядом глядя в одну точку на стене.

– Давайте спокойно, – говорит врач, прикладывая холодную руку к запястью Алеси. – Давление в норме. Пульс чуть учащён, но это скорее всего стресса.

Потом она аккуратно кладёт ладонь на живот.

– У вас, как я вижу, срок ранний, максимум 5–6 недель. Такое падение не может навредить плоду. Угроза отсутствует. Вам просто нужен покой.

Алеся замирает. Губы приоткрываются, она явно ждала другого.

– Вы уверены? – шепчет она. – А если...

– Абсолютно. Вы в порядке. Если у вас нет резкой боли, возникшей в конечностях при падении, значит, все в порядке.

Делаю шаг назад. Стены будто сдвигаются.

Я одновременно так счастлив, и так зол на Алесю!

Мэр даже не смотрит в сторону Волковой. Стоит у окна, за которым в сумерках медленно опускается ночь.

Он кидает взгляд через плечо и через пару секунд врач и ее помощник удаляются за дверь.

Мы снова остаемся одни, и на этот раз лицо мэра уже кажется не просто сосредоточенным, оно выглядит разгневанным.

– Надеюсь, теперь этот спектакль окончен? – сухо спрашивает он. – Я не ради этого пригласил вас сюда.

Я молча киваю.

Алеся тоже вдруг становится на удивление тихой, словно врач вколотила его дозу успокоительных.

– Послушай, Ильдар, – говорит мэр, поворачиваясь ко мне и скрещивая руки на груди. – Я, возможно, слишком хорошо думаю о людях, но я хочу дать тебе шанс вернуть своё имя и проект. Но только один.

Я напрягаюсь, готов к чему угодно.

– Через две недели состоится встреча с инвестором. Очень серьёзный человек. Он финансирует строительство музея почти на сорок процентов. И он строго против публичных скандалов.

Я понимаю, куда он ведёт. И не хочу этого слышать, но мэр продолжает.