Селянин (СИ) - "Altupi"

Кирилл сознавал, что лукавит. Помнил ещё, с каким упоением доставал Егора, измывался, глумился над его низким материальным положением. Тоже был бестолковым дураком, ушлёпком, но он попал в свою яму — влюбился и целиком перевернул свою жизнь. Повезло, а могло приключиться хуже.

В секундную заминку Мишаня шаркнул глазами. Из двух спален шторы были раздвинуты только у одной, дальней, он, взяв супружницу, направился туда. Кирилл кожей почувствовал, как напрягся Егор — он не промолвил ни звука, лишь грудью подался вперёд. Он следил за отцом с алчностью голодной собаки, которая без разрешения боится приблизиться к пиршественному столу, переминаясь с лапы на лапу. Кирилл знал, что сравнение обманчиво, и в случае чего его парень, не раздумывая, бросится между матерью и донором спермы.

В спаленку господа не зашли, да и не поместились бы там, — встали напротив.

— Здравствуй, Миша, — тихо и, должно быть, с мягкой улыбкой проговорила Галина, потом её голос оборвался на недосказанных доброжелательных приветствиях. Скорее всего она заметила Ирину, нарисовавшуюся в поле зрения на пару мгновений позже мужа. Дамочка, как коршун, уставилась вглубь спальни, на красивую физиономию вылезли уродливые презрение, пренебрежение и… превосходство. Эта сука не испытывала ни капли раскаяния за чудовищные поступки прошлого. Исковерканная жизнь молодой женщины и двух мальчиков её совсем не волновала, по ночам не мучали угрызения совести. Бездушная тварь! Она и сейчас задирала нос и ликовала, что увела из семьи мужика! Блять, кого — рыбью морду? Кирилл обалдевал от женских вкусов. Не мог понять, на что там было польститься? У Мишани что, член длиной с полкилометра? Сам неуважаемый председатель правительства свои эмоции контролировал лучше. По крайней мере, злорадства на его лице не отражалось. Ни жалости, ни омерзения, ни отсвета прежней страсти. Совсем ничего — рыбьи глаза созерцали пустое место. Никчёмную инвалидку на узкой неудобной кровати в ворохе стиранных-перестиранных простыней и одеял. Пропахшую лекарствами и мочой. Окутанную тошнотворным дыханием медленной смерти. Не сумевшую пробиться в жизни. Простившую его подлость. Добрую дуру с жалко накрашенными губами. Кирилла бесило это ёбаное наплевательство, он еле сдерживался, а Егор… Кирилл повернулся, чтобы понять, почему Егор не вмешивается, не выскажет всё, что у него накипело… Егор смотрел прямо, на «гостей», не опустив по обыкновению глаз. Он терпел. Будто мысленно твердил себе, что скоро визит закончится, что он не бесконечен, что наградой за несколько минут мучительного терпения станут деньги для матери. Егор терпел, как его просили, как он обязал себя. Давал негодяям распоряжаться в своём доме, жертвовал своей гордостью. Как же ему, должно быть, сейчас было больно, как обильно, наверно, кровоточило его сильное справедливое сердце. У Кирилла самого сердце болезненно сжалось от беспомощной вынужденности своего парня терпеть двух мразей, он остыл и умерил пылавший гнев. Тоже заставил себя терпеть, хотя ему смириться было трудно.

— Наш Егорушка совсем взрослым стал, — раздался из спаленки наполненный нежностью слабый голос Галины, которая после длительной паузы справилась со смятением. — И Андрейка вырос, на тебя похож. Он тебя совсем не помнит, малюткой был. А я… я совсем захворала, только обуза для них. — Голос задрожал, насыщаясь волнением. Мама Галя не плакала, но была близка к этому. Кирилл не понимал, зачем она извиняется за своё состояние, зачем унижается, говоря про сыновей. Он опять обернулся на Егора. Тот стоял без кровинки в лице, но не шевелился, выступающие вены на руках сильно вздулись.

— Не обижай их, Миша, они хорошие…

А грёбаный мудак Миша просто развернулся и устремился к выходу. Ни ответив ей ни слова! Ни слова поддержки для неё, ни слова на рассказ про сыновей! Просто развернулся и ушёл! Правда, наткнулся взглядом на Калякина и чуть убавил прыть, Егора он даже боковым зрением не задел, урод.

В прихожей Мишаня замедлил шаг, дождался, когда его догонит Ирочка. Но и она уходить из дома не спешила, полезла проверять кухню. Дивилась на печку, на скромный гарнитур, допотопный стол, на самодельные бачки для воды, вырезанные картинки на стенах, лёгкий беспорядок на столе, закатанные банки в углу. Мишаня ждал, пока она, качая головой, рассмотрит, и тоже глазел через дверной проём.

— Как тут жить можно? — повернувшись к нему, сокрушённо спросила Ирочка. — Потолки низкие, окошки маленькие… И хоть бы полы покрасили, стыдоба… Обои не клееные… Этот работящий мог бы дом в большем порядке держать.

Ах ты сука ехидная! А у него хоть были деньги на краску, чтобы полы красить? Тебе бы такие проблемы!

— Что?! — Кирилл, стиснув зубы от ярости, рванулся вперёд, но его удержали за футболку. Кирилл с тем же гневом обернулся к Егору, вопрошая всем своим естеством: «Зачем ты меня останавливаешь? Ты слышал, что она сказала? Ты будешь и с этим мириться?» Но Егор предстал донельзя измученным, и возглас Кирилла захлебнулся, так и не став полноценным криком.

Господа Мамоновы всё равно не повели ухом, до высоты их социального положения не долетали писки плебеев. Совершив экскурсию в бедняцкую лачугу, они вышли обратным путём на свежий воздух. Ещё раз повертели головой во дворе, где их наконец облаяла Найда, прошли мимо прислонившегося спиной к забору Андрея, до этого от нечего делать пробовавшего на прочность гипс. Кирилл и Егор, не сговариваясь, двигались за ними. Было предчувствие, что благодетель сейчас развяжет с охватившей его немотой и сообщит, какого хера приехал.

Мамоновы дошли почти до машины и там развернулись. Ирочке не очень удобно было стоять в туфлях на траве, каблуки проваливались в землю, ей приходилось переминаться с ноги на ногу. Мишаня стоял твёрдо, в профессиональной позе бывалого политика высокого ранга.

Парни замерли напротив, на расстоянии четырех-пяти шагов от них. Андрюшка приблизился, но из-за спин старших сильно не высовывался, наблюдал с любопытством, то трогал носком ноги вёдра с углём, то отходил к мотоциклу. Ветер трепал их волосы. Потревоженные куры издавали громкое «ко-ко-ко».

Мишаня долгим высокомерным взглядом окинул Егора.

— Подпишешь бумаги, которые тебе привезёт мой юрист, — сказал приказным тоном он. — Кроме этих денег, ты ничего от меня не получишь.

— Да, — совершенно не пытаясь, не собираясь сопротивляться, кивнул Егор. К счастью, и не начиная благодарить.

Ирочка выдохнула. Это было очень, ну прямо очень заметно. Возможно, она боялась, что первенец примется упираться и торговаться. Теперь обрадовалась, что быстро отделались малой кровью.

Легче вздохнул и Мишаня. Разительных перемен в его настроениях не произошло, однако вместо официоза возникла какая-никакая неформальность. Человечностью, правда, не пахло. Он снова оглядел терпеливо сносящего любое пренебрежение Егора.

— Значит, ты пидорас? — выплюнул он, впервые проявляя интерес к жизни сына. Но каким, блять, образом! Мол, я так и знал, что ничего путного из тебя не вырастет.

Кирилл вспыхнул. Вопрос хлестнул по нему кнутом.

— Пидораса в зеркале увидишь, а мы законопослушные граждане РФ.

— Кир, не надо, — Егор тронул его за локоть.

— Надо! — отодвигаясь, двинул рукой Кирилл. — Задолбал он уже! Приехал тут, блять, ферзь великий! Он мизинца твоего не стоит!

— Не надо, Кир, — опять попросил Егор.

— Пусть послушает! — огрызнулся Кирилл. Он ходил туда-сюда и эмоционально жестикулировал. — А то, пиздец, нос задрал, фыркает! Он не смеет тебя оскорблять! И никого не смеет в этом доме оскорблять! А если ещё слово вякнет… или денег на лечение зажмёт… он знает, что будет. Я тебя предупреждаю, Мишаня, проклятие ещё не снимал! И не сниму, пока…

Ирочка негодовала, её трясло от возмущения наглой молодёжью. А ещё к ней прилип какой-то овод, она никак не могла его отогнать.

— Заткнёшься ты, шавка?! — рыкнул Мишаня. Перекошенное лицо и шея пошли малиновыми пятнами. После его окрика задрал голову и закукарекал, нагоняя мистического ужаса, ходивший с курами чёрный петух. Мамонов выкаченными глазами зыркнул на него. Калякин захохотал. Ему чинуша всё равно ничего не мог сделать: это не на своего бесправного и бессловесного сына наседать, а за Кириллом Калякиным маячил его влиятельный папа-депутат.