Селянин (СИ) - "Altupi"

— Я подпишу документы, — заканчивая перепалку, ровно и твёрдо повторил Егор. Мишаня перевел на него бешеный взгляд:

— После обследования, при положительном результате жди юриста. Ира, едем.

Он открыл ей дверцу, затем стремительно обошёл машину спереди и влез за руль. Заурчал мотор, «Порше» дал задний ход, зацепил кусты, ветки зашуршали, царапая заднее крыло. Со злости Мишаня не обратил на это внимания, колтыхая по всем торчащим камням, в три приёма развернулся на узкой проезжей части и укатил. Ирочка бросила последний надменный взгляд на беспризорную деревенщину.

Кирилл вышел на обочину посмотреть, как по пасмурной улице рассеиваются клубы поднятой иномаркой пыли, да разбегаются с дороги непуганные практическим отсутствием транспорта куры и утки. Вот, блять, и встретились Рахмановы с отцом. Яблочки от яблони далеко упали.

Было так противно!

— Пойдём, Кир, — позвал Егор, — надо с углём закончить. — Он потирал тыльной стороной пальцев скулу и делал вид, что ему безразлично. Андрюшка взобрался на мотоцикл, крутил ручку газа, щёлкал тумблерами и украдкой наблюдал за братом, тоже беспокоился о его душевном равновесии, спрашивать не решался, тема отца в их семье всё ещё была под запретом.

Кирилл глубоко вдохнул, что даже услышал шум втягиваемого ноздрями воздуха. Его собственное душевное состояние требовало что-то сказать — поддержать, выругаться, оскорбить уехавших ублюдков, но он, как и Андрей, чувствовал, что Егор не хочет обсуждать, по крайней мере, пока. Всколыхнутые, как ил со дна моря, старые обиды и страхи, новые проглоченные унижения должны осесть, улечься, чтобы он смог заговорить о них вслух. Кирилл научился разбираться в его замкнутом характере и уважал его привычки. Он сам за эти полчаса стал другим, продвинулся на новый уровень развития. Скачок, который совершил после прозрения, что он прежний и все его друзья — ущербное, деградирующее быдло, теперь казался лишь крошечной ступенькой. А когда он наблюдал, как матёрый пройдоха, взрослый человек, чьи поступки не спишешь на ребячество, безжалостно давит каблуком двух сыновей, смотрит на них без единой капли любви, устраняет помеху, вот тогда его мировосприятие кардинально перевернулось. Он физически почувствовал, как это произошло — рывок и пустота, а за ними жгучее желание защищать и быть рядом, быть настоящим мужчиной, потребность в этом.

Ещё Кирилл понял, что ему не так уж не повезло с родителями: они оба любят его, желают блага. Какого-то своего, в их представлении, но блага.

Он немного нерешительно приблизился к Егору. Тот сразу отвернулся, попробовал спрятать глаза, отойти, но Калякин взял его за локти, повернул к себе.

— Забей на них, — сказал он, нарушая данное слово не лезть в душу. — Больше их не увидишь.

Егор мотнул головой, пытаясь разубедить, что ему хреново. Чёрные пряди взметнулись и закрыли половину лица, давая хороший повод ещё несколько дополнительных секунд, пока убирал их со лба, на то, чтобы совладать с собой и надеть маску «У меня всё окей».

— Егор, — Кирилл перешёл на мягкий полушёпот, — я же верил, что ты справишься, перетерпишь. Ты очень-очень сильный. А я очень сильно люблю тебя. Сейчас мы всё сделаем, переносим уголь, только… поцелуешь сначала меня? А то я, капец, перенервничал.

Рахманов опустил взгляд на его губы, находившиеся совсем рядом, едва заметно сглотнул, потом повернул голову к Андрею. Пялящийся на них мальчишка быстро и слишком увлечённо приступил к изучению рычагов и панели приборов «Ижа», на котором до сих пор восседал. Понятливый пацан. Улыбнувшись, Егор обвил талию Кирилла руками и с упоением занялся его губами со вкусом угольной пыли.

Они целовались. Поглаживали друг друга и тёрлись стояками. Андрюха сначала подсматривал за ними, затем ему надоело быть лишним и он, испустив горестно-упрекающий выдох, слез с мотоцикла и утопал домой. Закапал дождь. Маленький, редкими крупными каплями. Мокрые кляксы шлёпали по рукам, плечам, макушкам, тёмными пятнами расплывались по одежде. Но даже куры продолжали как ни в чём не бывало копошиться в пыли, воздух даже потеплел.

— Я бы целовался с тобой вечно, — прошептал Кирилл, когда крупная капля упала ему прямиком на нос и пришлось разорвать поцелуй, чтобы её стереть. Но второй рукой он не отпускал Егора.

— Я тоже, — признался селянин, которому в это время на щеку упали три капли.

— Но у нас полно работы, — быстро добавил Кирилл, пока этот прискорбный факт, извиняясь пожав плечами, не озвучил главный трудяга. — Всё, идём работать!

— Только домой зайду, — предупредил Егор, избегая открыто говорить, что беспокоится о матери.

— Иди, — отпустил Кирилл и, покрутившись, будто гадая, с чего начать, надел перчатки и поднял с земли два наполненных углем ведра, тяжеленных, как падлы, понёс в сарай. Высыпал в дальний тёмный угол за загородку, вернулся на свет. Дождь как начался, так и закончился, даже землю не промочил. Егора уже не было, шнырять за ним хвостиком и стеснять в обмене впечатлениями Кирилл устыдился. Рахмановым сейчас было о чём поговорить без него. Возможно, этой встречи они ждали десять лет, а она прошла так прозаично и скомкано. Он пошёл к куче угля. Работа была монотонная, для дураков — подгребай рассыпчатый уголь лопатой, сыпь в ведро да тащи. Внутренний голос молчал, хотя мог бы нудить, что хитренький Егорушка скинул свои обязанности на влюблённого простачка, что этим углём и погреться-то не придётся — когда ещё с курортов приедут, если в сентябре отчалят, то хоть бы к новогодним праздникам отыскались, а может, и всю зиму там проведут.

Голос не появлялся, но Калякин сам думал на тему разлуки — слишком долгая, как выдержать? Он нуждался в селянине каждую минуту, не смел помыслить себя без него. Прочно привязался к нему.

Егор вышел из дома, когда Кирилл уже сбился со счёту, сколько ведер перетаскал. По вискам и груди тёк пот. Куча заметно уменьшилась и теперь походила на сильно обглоданный чёрный серп луны в три-дэ-формате.

— Ого, — одобрил Егор, сразу взявшись за лопату, чтобы наполнить свои вёдра. — Извини, что я долго.

— Как она? — спросил Калякин о маме Гале.

— Расстроилась, — ответил Егор, виртуозно пользуясь умением описывать сложную ситуацию одним словом. Ждала, надеялась, наводила красоту, а мудила привёз бабу и ни сыновьям не порадовался, ни даже поздоровался.

Лопата с шуршанием вгрызалась в спрессованную груду, камешки угля позвякивали о металлические стенки вёдер.

— Зато у неё будет веский стимул вылечиться и доказать! — нашёлся Кирилл. — На одном мудаке свет клином не сошёлся. Вылечится и… выйдет замуж! Ну или просто любовника заведёт.

Егор посмотрел на него со скепсисом. Вернее, как на неисправимого дурака.

— Не надо никому ничего доказывать. Зачем?

— Но она же красивая! И ты красивый в неё.

— Я обычный, — не согласился Егор, но против воли усмехнулся лестному комплементу. Его вёдра были уже полны, и Кирилл отобрал лопату.

— Нет, ты самый-самый… я тебе зуб даю, — рассмеялся он и, заворожённо глядя на красные, чётко очерченные губы на чумазой мордахе, потянулся за поцелуем. Только Егор с лукавой улыбкой уклонился и, подхватив вёдра, зашагал к сараю. Вот так всегда!

Андрюха присоединился к ним, когда от кучи остался маленький холмик. Он приходил и раньше, но брат спровадил его варить поросячью картошку. Дождавшись, пока она закипит, пацан вернулся к людям — одному слоняться целыми днями, так можно и помереть со скуки или одичать. Конечно, ему требовалась компания. Он не носил уголь, просто сидел на мотоцикле, как на лавке, кутался в олимпийку, болтал ногами и языком.

— Кира, а… а ты… - Андрей уже не знал, что придумать. — Ты не бесишься, когда тебя таким именем называют? Кира — женское…

— Не, не бешусь, — Калякин заебался как собака, руки вёдрами оттянул, имя его сейчас заботило меньше всего. Он работал лопатой, грязными руками и подолом футболки периодически стирая пот с лица. — Сам себя иногда так называю.