Селянин (СИ) - "Altupi"

Нет, эту броню не пробить. А Кирилл так надеялся! Его даже не поняли.

— А сейчас ты где будешь сидеть? Опять в колхозе? У тебя институт через десять дней! Может, они вообще не уедут! Может, там уже некого лечить!

— Они уедут! — заскрежетал зубами Кирилл, ткнул в мать указательным пальцем. — Уедут. А тебе… тебе воздастся за все грехи! — яркой вспышкой вдруг пришло воспоминание про простой крестик на груди Егора, с цепочкой, которую ему подарил. Он верил, что всё будет хорошо, и никому бы не позволил утверждать обратное. Злой и раздражённый выбежал из квартиры.

78

Приехав за Егором в два часа, наблюдая за ним из угла холла, Кирилл увидел, как тому улыбаются три молодые медсестрички на дежурном посту. Рахманов, похоже, этого не замечал, был серьёзен и сконцентрирован на своих проблемах, на лбу залегли тонкие морщинки. Он только слушал, внимал, иногда что-то спрашивал, озадаченно кивал. Но Кирилл был в таких делах докой, на раз определял, как тёлки текут, как сучки, при виде красивого мужика. А Егор был не только совершенен внешне, он ещё был благороден внутри — парень, ухаживающий за парализованной матерью. С глубин души поднималась ревность.

Соперниц тут явно не имелось, но Кирилл подошёл, кипя от лютой неприязни к представительницам слабого пола как виду. Часть внимания девушек сразу переключилась на него. Его рассматривали, оценивали, примеряли к себе. Глупые бабы!

Егор снова всего этого не заметил. Поднял усталый взгляд.

— Кир, ты уже?.. — Он словно потерялся в пространстве и времени и только-только обретал ясность ума. — Да, мы можем поехать… Мама заснула, проспит часа два-три, как обычно. Тут тихий час. Анализы начнутся завтра… В общем, у нас не больше трёх часов…

— Не беспокойтесь, — вмешалась самая старшая, в бело-синем брючном костюме, — ваше присутствие не обязательно. Здесь хороший персонал, своё дело знаем, присмотрим. Здесь почти все без сопровождающих лечатся. Идите и не волнуйтесь, Егор. — И она ему кокетливо улыбнулась. Сучка течная! Кирилла зло разобрало, но он взял её за локоток и развернул в противоположную сторону, туда, где размещались технические помещения и, следовательно, недоставало освещения.

— Можно вас на секундочку?

Девушка оглянулась на коллег или, лучше сказать, подруг.

— Ну да… — заколебалась она и всё же позволила незнакомому парню увлечь себя в ту часть коридора. Они прошли эти несколько метров, остановились. Калякин повертел головой от двери к двери, от угла к углу, но ничего подозрительного не нашёл. Правда, оказалось всё равно достаточно светло, хоть горел всего один пыльный плафон и не было окон. У поста стояли две оставшиеся тёлочки и Егор. Чуть дальше по коридору ходили люди, кто шаркал тапочками по блёклому линолеуму, кто лавировал между этими тихоходами. Двое людей в конце коридора никого не интересовали.

— Видеонаблюдения нет?

— Нет.

— Это хорошо, — протянул Кирилл, ещё раз проходя взглядом по помещению, и повернулся к медсестре. Ей было лет двадцать семь, плюс-минус. Неестественно чёрные, завязанные в тугой узел волосы ей не шли, добавляли сходства с вороной. — Вы ухаживаете за больными, да?

— Тут у каждого свои обязанности, — уклонилась медичка, не понимая или, наоборот, понимая, к чему ведётся разговор.

— Но вы ведь тоже можете присматривать? Попить там принести, одеяло поправить?

— Я и другое могу. А что надо-то?

— Надо, чтобы вы про Галину Рахманову сегодня не забыли, повнимательнее к ней отнеслись, если вдруг её сын задержится. — Кирилл стал правым боком к медсестре, сунул руку в правый карман джинсов, ещё раз обернулся на другую часть коридора и пост и вытащил сложенные вчетверо купюры, потом быстро и осторожно опустил их в карман белой форменной блузы.

— Зачем? — зашептала девушка, тоже испуганными глазами озирая пространство впереди. Рукой она прикрыла карманчик. То есть не возмущалась факту денежной «благодарности», а опасалась быть пойманной.

— Не бойтесь, всё чисто и честно. Просто хочу, чтобы за Галиной Рахмановой был надлежащий уход, пока нет Егора. Обеспечите?

— Обеспечу, — пообещала медичка и пошла к своим. Стёрла с лица радость дополнительного заработка, чтобы не делиться и не вызвать вопросы коллег. Кирилл отправился за ней и забрал Егора. Вместе свернули на лестницу. Прошли два пролёта. Кирилл двигался первым. На третьем пролёте обернулся, продолжая идти.

— Значит, они называют тебя по имени?

— А что такого? — Егор выплыл из своих мыслей.

— Да ничего, — буркнул Калякин, он дико ревновал, но тон выбрал шутливый. — Уверен, они сейчас длину твоего члена обсуждают.

— Почему? — Он опять ничего не понял! Олух! Кирилл воздел руки к сводам лестницы.

— Да потому что запали на тебя!

Егор посмотрел на него, как на умалишённого, не поверил. И не улыбнулся даже, довольный собой. Спросил про другое:

— Зачем ты медсестру уводил?

На лестнице никого не было ни сверху, ни снизу.

— Денег ей дал, — не таясь, ответил Кирилл. — Чтобы к маме Гале внимательнее была, ухаживала.

Лицо Егора изменилось, он вмиг догнал Калякина. Дёрнул за футболку. Глаза были по пять рублей.

— Ты что?! Это же взятка! Коррупция!

— Да не взятка это, — отмахнулся Кирилл, — а оплата дополнительных услуг. А ты, Егорушка, не прокурор. Вот когда станешь прокурором, я буду тебя бояться. Но всё равно буду «благодарности» давать. Без денег в медицине палец о палец никто не ударит выше своих обязанностей, мне это один серьёзный дядька-хирург сказал. Ты ли не знаешь, что не подмажешь — не поедешь? Все любят деньги, деньги правят миром.

— Люди сами к этому приучили. И ты поощряешь.

Они миновали последний пролёт и вышли в маленький вестибюль, где на старых деревянных стульях и скамьях под выцветшими плакатами с описанием болезней сидели пациенты и посетители, пахло хлоркой.

— Пусть девка подзаработает. Егор, я просто хочу, чтобы ты был спокоен в ближайшие несколько часов. Я же вижу, что ты уходишь и как будто кусок сердца отрываешь. Ничего не случится, за мамой Галей присмотрят.

— Извини, спасибо. Но я отдам тебе деньги.

— Ох да, так я и взял! Чудо ты моё, прокурорское! — Кирилл усмехнулся во весь рот и, остановившись, заворожённо дотронулся до щеки Егора и… потянулся поцеловать.

— Ты что делаешь?! — Рахманов оттолкнул его, показывая, что кругом люди.

— Ах да! — Кирилл хлопнул себя по лбу и рассмеялся. Потащил Егора вон из мрачного сырого и гулкого вестибюля в тёплый летний день. Солнце ударило по глазам, в больничном парке громко, наперебой щебетали птицы.

По городу ехали в среднем скоростном режиме. Кирилл был счастлив, что любимый человек наконец находится на его территории. Был горд показать ему свою малую родину, рассказать про известные ему улицы, здания, учреждения. Время от времени вспоминал, что Егор тоже здесь родился, жил в детстве, учился в институте, но сразу забывал это. Егор ассоциировался у него только с деревней. С тишиной, покоем и забитостью. Рахманов не возражал, смотрел направо, налево, слушал всё, что ему говорили, не прерывал. И не показывал, какие истинные чувства у него вызывает город, откуда его семью выкурил запаршивевший отец, по которому он гулял с предателем Виталиком. Кирилл всё это поздно понял и был рад, что экскурсионная поездка закончилась.

У подъезда долго не задержались, сразу пошли внутрь, к лифту, поднялись на седьмой этаж. Там Кирилл показал Егору какими ключами и в каком порядке открывается входная металлическая дверь в квартиру и пригласил войти.

— Будь, как дома, — скидывая кроссовки, сказал он. — Это и будет твоим домом на две недели или больше. Пользуйся, не стесняйся. Всё, что моё — твоё.

Егор всем видом показывал, что не стесняется. Снял туфли, аккуратно поставил их к шкафу, носами от стенки. Поправил одежду. Осматривался, тоже аккуратненько так, вежливо. Не по себе ему было. Кирилл глядел на это плачевное чудо и не знал, что с ним делать, как растормошить. Конечно, его милый зажимался не из-за незнакомой обстановки. И не завидовал, совсем — ни попав во двор с суперсовременными детской и спортивной площадкой, ни заходя в свежую элитную двенадцатиэтажку, ни оказавшись в чужом жилье, уже с прихожей разительно отличавшемся от его деревенской хаты, как отличаются космический корабль и гужевая повозка. Просто он ещё не научился принимать заботу о себе. Она заставляет его робеть.