— А ты имела право? — в её голосе колкость. — Мне просто интересно: когда именно ты перестала чувствовать себя виноватой?
Я смотрю на неё, и меня поражает девичья злость. Глубокая, пропитавшая её насквозь. Я вижу в ней боль, но она маскирует её под насмешку.
— Я не разрушала вашу семью, — говорю спокойно. — Вы разрушили её сами.
Она смеётся. Очень громко. И неестественно.
— Конечно. Удобная версия событий.
— Ева…
— Что, Ева? — тонкий голос становится громче. — Ты правда думаешь, что папа к тебе вернётся?
Я молчу.
— Или уже жалеет? — она делает шаг ближе, её глаза сверкают. — А? Жалеет, что бросил маму ради тебя?
Я не отвечаю. Я знала, что Марта для него особенная… Но слышать это тяжело. Хочу, чтобы только мой был. Его все равно никто так не полюбит, как я.
Этой тишины достаточно.
Ева усмехается.
— Вот и славненько.
Ева дышит тяжело, смотрит на меня. А потом вдруг резко садится на диван, закидывает ногу на ногу и улыбается.
— Ладно, — бросает она. — Раз уж я здесь, давай познакомимся.
— Что?
— Я остаюсь.
— Ева…
— Ой, не начинай. Где тут можно покурить?
Я смотрю на неё. Она не уйдёт. И в этот момент я понимаю: я в ловушке.
Глава 25. Гордей
Как только самолет садится в Пулково, тут же звоню своим горе-пиарщикам. Всю дорогу обдумывал, и полагаю, пора.
Это не изменит ничего, но по крайней мере, покажет истинную реальность. Убежден, что Марта не этого хотела, но в данном случае, ее вины нет совсем. Есть только моя…сначала по глупости, а потом…по еще большей глупости.
— Гордей Михайлович, — тут же слышу в трубку.
— Матвей, добро на ротацию. Пусть выпускают, — твердо звучу, а она том проводе слышится короткое и четкое: «Понял». — Я в Питере по личным вопросам, отбивай звонки как хочешь, меня нет.
— Да, Босс, — также отвечает он, только в конце добавляет: — А если супруга?
— Она не позвонит, Матвей, — с ощутимой горечью озвучиваю и отключаю телефон.
Выхожу из аэропорта, садясь в машину, что уже ждёт здесь, и морально готовлюсь к тому, что ждёт меня в квартире Ольги. У Евы скверный характер, но это лишь внешняя оболочка. Она любит жалить словами, но внутри она малышка, которая в какой-то момент осталась одна.
Эти мысли, если признаться, пришли ко мне недавно. Будто я увидел целую картинку анализируя всю свою жизнь и осознавая, что Сергей старше и когда он выпорхнул из гнезда, ее одиночество лишь все больше прорастало в ней. А мы… слишком занятые карьерой, попыткой подняться и заработать…мы сами испортили свою дочь.
Выезжаем на шоссе, и я провожаю взглядом серость и промозглость за окном автомобиля, несмотря на то, что сейчас зима.
Ищу слова внутри себя для дочери в первую очередь, а затем для сына… и лишь после готовлюсь популярно объяснить Ольге, что ей никогда не быть вхожей в мою семью, что бы там в прошлом не случилось.
Да и разве вообще язык повернется назвать их моей семьей? Да, ребенка я принял. Но считается ли ее молчаливое принятие тем самым партнерством, а мое удобство, та ли ценность, что заложена в семье? А как же общность быта, обязательства, ответственность… Не было ничего, кроме обязательств в отношении Павла.
Едва ли это способно отбелить меня, но раз уж быть исповеди, то она будет местами неприятной и жалкой, а местами, демонстрирующей настоящее и подлинное.
Наконец, добираюсь до адреса, и прежде чем подняться даю себе еще минуту собраться.
Звоню в домофон, и знаю, что она не увидит кто это, но догадается.
— Кто? — нервный голос в динамике, но в ответ я молчу.
— Надо же как быстро, Гордей, — с иронией заявляет она: — Мы с Евой отлично проводим время, — по напряжению сквозящему в голосе я бы так не сказал.
Однако, ее слова действуют именно так, как она на то и рассчитывает.
— Открывай уже, — рявкаю в домофон и слышу характерный щелчок.
Молча вхожу. Лифт. Тянущиеся минуты. И когда я выхожу на нужном этаже, то дверь в квартиру уже приоткрыта.
— Где Ева? — осматриваясь по сторонам.
— Обедать будешь? После самолета все таки, а там всякая дрянь, — она делает вид, что все в порядке, и это начинает даже не раздражать, а выводить из себя.
Смотрю на нее, взглядом давая понять, что сейчас она ведет себя глупо.
— Ева! Павел! — зову детей, на что Ольга вскидывает брови: — Еще раз, прямым текстом, раз по-другому непонятно, — подхожу ближе к ней тыча пальцем: — Ты не имеешь никакого отношения к моей семье.
Вижу, как она выше задирает подбородок, а в глазах собирается влага.
— Почему ты ругаешь меня? Не ее? Не свою жену, которая не смогла удержать дочь? — шепчет, качая головой: — Я была все это время рядом…
Усмехаюсь, и возможно веду себя жестоко, но ее телефонный разговор и то, что она делает сейчас, это крайне неверный выбор.
— О моей жене тем более тебе не стоит говорить, — жестко чеканю в тот момент, когда замечаю Еву и Пашу.
— Привет, — он улыбается и тут же бежит в мою сторону.
Поджимаю губы и достаю небольшую машинку из кармана.
— Времени было немного, — озвучиваю, но сам смотрю на дочь.
Скрестив руки на груди, она смотрит на Ольгу, а не на меня.
— Привет, пап, — озвучивает Ева: — Я как раз объясняла Паше, что ты уезжаешь…
Вскидываю брови и сам в ответ киваю, а Ева заметив это, тут же немного расслабляется.
— Какого… — слышу Ольгу позади, но Ева не дает ей договорить.
— С тобой мы тоже все обсудили, — с ощутимым превосходством перебивает она ее.
— Ева, пожалуйста, — обращаюсь к дочери, но она лишь подмигивает мне в ответ.
И в другой бы раз эта игривость меня расслабила, но не сейчас.
— Какая же ты невоспитанная нахалка, — Ольга повышает голос: — Выметайся из моего дома!
— Ох, терзают меня смутные сомнения, — разглядывая свои острые ногти, парирует Ева: — Сколько, пап, тысяч пятьдесят-шестьдесят отстегиваешь? Ты, Паш, не переживай, на карманные у тебя будет даже побольше, если вести себя хорошо будешь…
— Ева! — повышаю голос, и она почувствовав степень моего раздражения, наконец замолкает.
Паша смотрит на все это и не понимает, Ольга пышет гневом, а я, а мне душно тут, воздуха не хватает.
Расслабляю ворот рубашки, когда из гостиной слышится мое собственное имя. Прикрываю глаза, а вся эта честная компания негласно двигается туда.
Пользуясь паузой и секундой одиночества, глубоко дышу. Представляю как сейчас Матвею тяжко приходится, однако, собственный телефон молчит.
Правда, стоит только об этом подумать, как в это мгновение ощущается его вибрация. Достаю смартфон, а увидев имя звонящего, прикрываю глаза.
Было глупо надеяться на то, что они все это пропустят.
— Слушаю, — хриплю в трубку, наблюдая в проеме, как все трое в гостиной уставились в телевизор.
— Зарудный, ты, мать твою, сдурел?!
— И вас приветствую, Алексей Игнатович, — один из тех, кто сидит сверху и дает разрешение на твою собственную карьеру.
— Это что за херь?! — он буквально плюется в трубку, а учитывая его габариты, это возможно.
Этот тип коррумпирован уже долгие годы. Более того без него ты не сдвинешься в мэрии ни на шаг. И обычно это имеет свою цену.
— Немного пошевелить общественность, — отшучиваюсь, включая полного дурака, но мы оба слишком много знаем и понимаем.
— Мои деньги идут через тебя, идиот! — цедит он в трубку: — А этот скандал сейчас нагонит проверки, ты хоть понимаешь, что натворил?!
Прикрываю глаза, собираясь ответить.
— Я приостановил все транзакции через офшоры. Временно. — отборный мат, и даже явно что-то ломается на том проводе.
— Я тебя закопаю, Гордей! Закопаю, слышишь?! Кресло нахрен выбью из-под твоей гнилой задницы! — он еще что-то кричит, но я отключаю звонок.
Глава 26. Марта
Я чувствую эти взгляды ещё до того, как вхожу в аудиторию.
