Всё равно будешь моей (СИ) - Лэнг Лили

Фонари светят тускло-золотым, кажется, кто-то нарочно прикрутил яркость, чтобы город мог передохнуть от праздников. Людей на улице мало, несколько одиноких мужчин, несколько влюблённых пар.

Машин почти нет, и отчётливо слышен звон трамвая. Мир будто остановился между старым и новым годом.

Где-то на другом берегу Невы сирена корабля рвёт воздух. Глухой протяжный звук будто город проверяет, кто остался жив после праздника.

Солнце уходит за горизонт, окрашивая всё в густой медный свет. Зимний закат в Петербурге прекрасен. Снег блестит розовым, переходит на золотой и резко становится стальным, когда небо окончательно темнеет.

Я люблю этот момент — когда день подходит к концу. Когда небо горит, будто кто-то разлил по нему расплавленное золото. Когда даже дым из труб выглядит красивым.

Солнце тонет за крышами, оставляя после себя только след — короткий огненный мазок на горизонте. И мне впервые за долгое время спокойно на душе. Ни единой мысли о прошлом и будущем. Есть я, кофе и город, который живёт на одной частоте со мной.

Когда за стеклом окончательно темнеет, вижу отражение уставшей, замученной женщины с синяками на лице. Криво улыбаюсь самой себе и морщусь оттого, что заживающая ранка на губе покалывает неприятно.

Вот что во мне разглядел Матвей?

Да, раньше я была красивой девушкой. Уверенной в себе, стройной. Отличница, скромница… Как там дальше по тексту? Спортсменка, комсомолка? Вот такая. Гордость родителей и родственников.

А сейчас? Уставшая от жизни, давно не стройная, немного забитая. И нет, я фигурально выражаюсь. Забитая неприятностями, падающими на меня снежным комом. Да и Слава за годы брака катком проехался по моей самооценке, уничтожая её упрёками, придирками и сравнениями с другими женщинами в нашем окружении. Нет, он не был груб, преподносил всё как заботу обо мне.

Грубой со мной была свекровь. Называла оборванкой, которую они пригрели и терпят только потому, что Славочка меня любит. Не уверена я теперь, что Славочка меня вообще когда-то любил.

Тряхнув головой, отпиваю глоток горячего напитка. Зачем вот сейчас вспомнила Антиповых?

Прикрываю глаза, чувствуя, как тепло растекается по внутренностям. Я выдохлась за сегодня. Наверное, поэтому сейчас сижу у окна и рефлексирую, вместо того чтобы поднять вновь вопрос о нашем проживании в этой квартире. А мужчины…

Мужчины собирают детскую кроватку и шкаф, и какую-то там стенку, которую купил Матвей с фразой: «О, у меня такая в детстве была».

Как я вообще допустила это? Надо было звонить Лиде, покупать билеты на поезд и уезжать подальше в глушь. Куда-нибудь на Алтай там или ещё дальше. Ага, прямо в Хабаровск. Чтоб наверняка.

Это Викинг так повлиял на меня. Обрубил все попытки мирных переговоров. Прогнул. Тихим, веским: «Я так сказал». И я сдалась. Вот так просто доверилась незнакомому мужчине, который ворвался и спас меня. У меня, наверное, комплекс. Ну… этот… которую нужно вечно спасать.

Вот, кстати, Слава никогда не мог стукнуть по столу, властно приказать, чтобы я тут же согласилась. Он мог орать до поросячьего визга, требовать и даже топать ногами. Я сдавалась, только чтобы прекратить эти истеричные вопли. Не хотела выносить сор из дома. Иначе бы его непременно услышали родители. И тогда выслушивать мне пришлось бы ещё и от свёкров.

Я очень хотела съехать и жить со Славой отдельно. Считала, мы справимся. Но муж был категорически против. Говорил, что одна я с бытом и ребенком не справлюсь. Обязательно что-то случится, пока он на работе. Или я вовсе загуляю без присмотра. Сейчас, вспоминая собственный брак, я понимаю, что меня считали в их семье кем-то вроде декоративной собачки.

Кривлюсь собственному отражению и смаргиваю глупые слёзы. Опять не к месту вспомнила прошлое.

Начальник безопасности, суровый взрослый мужчина, которому я отдала своё заявление, очень грамотно и без прикрас описал то, что меня ждёт в борьбе за ребенка с семьёй Антиповых. Их адвокаты вытащат всё моё грязное бельё, каждый мой шаг будет искажён и подан так, как удобно будет им. Моё окружение тщательно допросят, подкупят и приведут на суд. А если и этого недостаточно, они просто начнут выдумывать или, что ещё хуже, угрожать близким, подставлять, всячески очернять всех, кто мне дорог. И мне стоит десять раз подумать, прежде чем начинать эту войну.

Правда, Матвей, как всегда, рубанул коротким: «Справимся».

А я поняла, что строить из себя гордую и независимую в борьбе с сильными мира сего не получится. Моих ресурсов не хватит. И даже если Викинг в конечном итоге уйдёт из нашей жизни, я останусь с сыном. Поэтому, наверное, сейчас и не пытаюсь брыкаться. Сдалась и переложила свою ношу на плечи того, кто протянул руки, ноги и остальной суповой набор. Кто с лёгкостью вытянул со дна, на которое меня столкнули.

— Ма-аа-ам! — кричит Марк и бежит радостный, с широченной улыбкой. — Мы закончили, идём посмотришь! Так классно получилось.

— Идём, — соглашаюсь, медленно поднимаясь.

В гостиную выходит мужчина, треплет нетерпеливого ребенка по волосам. И смотрит со смешинками в голубых глазах.

— Согрелась? — кивает на чашку и приобнимает за талию.

— Немного, — отвечаю, смущаясь и косясь на сына.

— Идём скорее, мам! — просит он, подпрыгивая от нетерпения. И, что удивительно, никак не комментирует хозяйские замашки дяди.

Добравшись до комнаты, застываю перед порогом. Смотрю на кровать в виде красной машинки. Она совершенно не вписывается в интерьер. Раньше эта комната была личным кабинетом, совмещённым с тренажёрным залом. То есть, кроме письменного стола с компьютером и прочими необходимыми для бизнесмена гаджетами, который, собственно, стоит теперь у окна, здесь стояли два монстра. Один из которых — беговая дорожка, но очень уж какая-то навороченная. А название второго я не знаю. Но выглядит он немного пугающе.

Так вот, беговая дорожка сейчас в дальнем углу, второй монстр вынесен в гостиную. Телевизор остался висеть прямо напротив новенькой кроватки. Шкаф детский они поставили у стены возле двери. Из детской стенки ничего не собрали, но разбросали по всему помещению, места, видать, не хватило.

— Завтра мастеров из нашего центра вызвоню, прикрутят шведскую стенку и тренажёры перетащат на работу, — басит Матвей за спиной.

— Оставь, тебе ведь нужно заниматься, — разворачиваюсь к нему.

— Да я давно уже дома не качаюсь. Они скорее вешалки заменяют и пыль собирают. Вот и повод избавиться, — улыбается Викинг. — Как со всем разберёмся и комнату обновим, стены покрасим. Ковёр купим, шторы там. Ну, это по твоей части.

— А можно Тайсон будет со мной жить? — предлагает ребёнок, тыча в развалившегося в остатках коробки кота. Судя по всему, пока мужчины собирали мебель, он активно помогал открывать коробки. Ошмётки картона валяются по всей комнате.

— Можно, но обычно он у нас свободолюбивый товарищ, — хмыкает Матвей. — Я проголодался, а ты?

— Звер-рр-рски, — рычит Марк, копируя мужчину и вызывая у меня улыбку.

— Я сейчас что-нибудь приготовлю, — спохватившись, собираюсь бежать на кухню. Вот я клуша! Сидела, кофе пила, закат провожала. Вместо того чтобы позаботиться об ужине.

— Не надо, ты устала, закажем сейчас. Быстро привезут.

— Но…

— Ты чего будешь? — это он уже к мальчишке обращается.

— Макароны с сосисками, — тут же называет любимое блюдо сын.

— Заменим сосиски на что-нибудь мясное, — усмехается Викинг, тыча по экрану мобильника и выходя обратно в гостиную.

Марк вприпрыжку бежит за ним. Они обсуждают итальянскую кухню. А я так и остаюсь на пороге, смотрю им вслед. Обалдеваю от того, как быстро этот невозможный мужчина перетянул внимание моего ребенка! Кажется, даже ревную. Хочу схватить в охапку Марка и сбежать в свою однушку.

Но ничего из этого я, естественно, не делаю. Судя по гулу голосов, мужчины решили дождаться ужина за просмотром телевизора. Решаю прибраться в комнате. Хотя бы разорванный картон собрать. И отвлечься от деструктивных мыслей.