Селянин (СИ) - "Altupi"

Члены социального патруля посмотрели на него, как сквозь лупу.

— А руку когда сломал? — спросила «опекунша», она, судя по всему, была у них главной. — Не смотрит за тобой брат?

Кирилл начинал закипать.

— Нет, я в лагере сломал. Воспитательница за мной не досмотрела.

— А, в лагере… — Опекунша разочарованно вздохнула. — Ладно, Андрюша, веди, показывай, как к школе готов.

— Пойдёмте.

— Э! — окликнул Кирилл, когда все трое вслед за Андреем прошли во двор, затем гуськом поднялись на веранду. Он собирался выяснить на каких основаниях они ходят по домам, рыскают по вещам в отсутствие законного представителя несовершеннолетнего, собирался попросить документы. Но Андрей незаметно подал ему знак молчать. Кирилл заткнулся, но тоже пошёл в дом.

Проверяющие крутили головами по сторонам, рассматривая скромный быт семьи из группы социального риска. Влиятельными шишками они не являлись и на богатых даже близко не тянули, но во взглядах читалась та же брезгливость, что и у его матери, Ирины Мамоновой, Мишани, остальных. Презрение к бедности. Как будто все вокруг короли!

Они пристально осмотрели полки с тетрадями, учебниками, канцелярскими принадлежностями. Заглянули в шкаф, убедились в наличии достаточного количества брюк, рубашек, спортивной и тёплой одежды, обуви.

— А если бы чего-то не было? — поинтересовался Кирилл. Он стоял рядом, сложив руки на груди, наблюдал, чтобы не были превышены полномочия.

Бабень из опеки повела бровью.

— Ну… Поискали бы спонсоров. Через соцзащиту материальную помощь бы какую-нибудь выплатили…

Короче ясно, никто ничего бы не сделал. Все эти рейды да инспекции для галочки, а задача собрать ребёнка в школу лежит на его родне. Кирилл видел в этом очередную несправедливость. Как и то, что Рахмановы попали в какую-то «группу риска», как алкоголики или зэки. Нормальная семья! Руки прочь от неё!

Проверяющие ещё немного покрутились в доме и вышли на улицу. Опять собрались у ворот.

— Андрей, как же ты здесь один? — спросила «опекунша» — Кто же за коровой смотрит, ты? И поросят у вас до сих пор много? Сейчас что делал? — намекнула она на его грязный вид.

— Он не один, — вышел вперёд Кирилл. — Я за коровой и поросятами смотрю. И всё остальное делаю. — Приврал, но иначе посыпались бы нападки на бессовестного старшего брата.

— А кто вы? — опять с вызовом переспросила чиновница.

— Сказал же, Кирилл Александрович я, по фамилии Калякин. Мой отец депутат облсовета. А Егору я друг.

— Угу, — разом закивали все трое. Скорее всего, и они были в курсе нетрадиционной ориентации Егора и теперь вообразили невесть что. Про депутата их, однако, впечатлило.

— Вот вам и «угу», — сказал Кирилл. — Егор попросил меня присмотреть за братом, я присматриваю. Ещё вопросы будут?

«Опекунша» его проигнорировала, обратилась к Андрею:

— Не лучше бы тебе было у нас в социально-реабилитационном центре пожить? И присмотр, и питание пятиразовое, и сверстники. Тебе в школу через десять дней, как раз бы там поучился.

— Не, мне лучше здесь. — замотал головой Андрей.

— Ну как хочешь. Ладно, передай брату, что пятьсот рублей помощи ему перечислят на карту через неделю примерно.

— Спасибо.

Проверяющие сели в машину и уехали. Кирилл и Андрей стояли на обочине и смотрели, как рассеивается за ними пыльный шлейф.

— Фух, — сказал пацан. — Пронесло.

— А могло и не пронести?

— Не знаю. Они каждый квартал приезжают, смотрят, как живём, всё предлагают мне в приют. Им там наполняемость нужна. Ищут, за что бы меня туда поместить хоть на месяц. Но у Егора придраться не к чему. Егор меня не отдаст.

— И я тебя не отдам. — Калякин обнял Андрея за плечи, потрепал по руке. Понял, что многому научился за это лето. Постиг груз ответственности, который несёт на себе Егор. Узнал, что значит быть взрослым. Многое его не радовало.

До Егора дозвонились только после обеда, рассказали о визите социального патруля. Тот забеспокоился, но ничего поделать, сидя в больнице, не мог. Да и перестраховывался он, ничего плохого не случилось.

День шёл своим чередом. К вечеру Кирилл заметил, как существенно уменьшилась гора картошки — превратилась в холм. Вместе с тем заполнились под завязку закрома в погребе на семена и на еду.

Андрея он не контролировал, оставляя за ним свободу действовать по своему графику. Вместе только обедали и ужинали. Основой их меню стали молоко, творог и сметана, которые теперь некуда было девать.

Чего-то не хватало. Везде чувствовалось отсутствие Егора и мамы Гали. Дом будто опустел. Не слышалось ни ее мерного дыхания, не работал телевизор, который она иногда смотрела. Даже пахнуть лекарствами стало меньше. Андрей совсем затосковал, попросил отвезти его завтра в больницу проведать мать. Кирилл согласился. Егор тоже. Кирилл еле дотерпел до утра, спал хреново — так хотелось увидеть Егора! Утром они быстро переделали уйму дел и отправились в путь. Собирались вернуться засветло. Кирилл и вернулся — один, Андрей упросил оставить его с ночёвкой, а то и с двумя. Калякин не возражал, пожертвовал собой ради спокойствия ребёнка. Вот что его озадачивало — так это корова. Её же надо доить. А из него дояр, как из пшеницы пенопласт.

Кирилл погоревал-погоревал, вылез из машины и пошёл смотреть, что с живностью приключилось за восемь часов отсутствия человека. Ну не дурней же он деревенских Васьки или Маньки, чтобы с коровой не справиться?

Радость и заботы

Куры, как только увидели Кирилла, на секунду замерли, а потом понеслись к нему со всех концов двора, кудахтая и махая крыльями. Подскочили под ноги, окружили, какая-то особо умная клюнула за штанину.

— Кыш, падлы! — Кирилл взмахнул ногой, разгоняя, а то совсем ступить не давали. — Сейчас накормлю! Сейчас! Только пройти, блять, дайте! Удивительное дело, но он радовался такому ажиотажу у хохлатых пеструшек совершенно, как ребёнок. Куры принимали его за своего! В смысле — за хозяина, а не за петуха. За такого же хозяина, как Егор. Отличное достижение!

Кирилл засмеялся своим выводам.

Навстречу из будки вышла и Найда, подняла вверх рыжую морду, требуя ласки. Кирилл потрепал её по мохнатым ушам. Посмотрел на миски — они были пусты и вылизаны до блеска. Куры всё ещё толпились у ног, издавали недовольное и даже угрожающее «ко-ко-ко». С заднего двора доносилось громкое хрюканье.

— Сейчас, сейчас всех покормлю, — повторил Кирилл и в окружении куриной стаи пошёл на задний двор. Перво-наперво насыпал ячменя в курятник, чтобы от него отстали. Это сработало: куры с диким шумом ринулись к кормушке, отгоняя друг друга и прыгая по головам, про человека забыли. Кирилл закрыл дверь, чтобы больше не разлетались и усаживались по насестам на ночёвку и занялся поросятами. Наполнил два ведра, понёс в свинарник и по дороге сообразил, что надо было сначала переодеться, но свиньи завизжали, почуяв его и жратву, и Калякин пожертвовал одеждой, решив, что за пять минут она не пропитается вонью. Кроссовкам его оперативность не помогла — к подошвам прилип навоз.

Закончив здесь, он прошёлся по огороду, нашёл на грядках несколько огурцов, помидоров и перцев, собрал их в подол футболки, испачкав и её. Но поздно было уже пить боржоми. Чистота одежды заботила не так, как тишина. Жизнь на подворье текла своим чередом, но каждым нервом ощущалось одиночество. Весь дом достался в его распоряжение, но без Рахмановых он был пустым и холодным. Усадьба будто осиротела, замерла, как замок спящей красавицы.

Отгоняя эти ощущения, пока не захотелось немедленно сбежать отсюда, Кирилл всё же переоделся, вынес собаке супу с хлебом и кусочками копчёной колбасы. Смотрел, как она ест и понимал, что сколько оттягивай-не оттягивай, а пришла пора отправляться за коровой. Он надеялся, что её никто из каких-нибудь заезжих хулиганов-рыболовов-грибников не увёл и не сдал на мясо.

Корова нашлась на том же месте, где её привязали утром. Лежала в тенёчке на траве возле колышка и интенсивно обмахивалась хвостом, разгоняя слепней. Кирилл уже выдохнул, увидев её издалека, но резонно предположил, что всё остальное так благополучно не закончится.