Непримиримая одержимость - Анис Дрети

Он проявлял личный интерес ко мне, чтобы расположить к себе ради получения большего количества ПМУ? Если так, он зря тратил время. Поппи ясно дала понять, что это была разовая услуга, и больше она ничего не достанет.

Возможно, профессор жалел меня из-за моих шрамов. Он был странно одержим ими, хотя я не стала бы жаловаться, если бы это принесло мне хоть немного симпатии со стороны недосягаемого профессора.

Поскольку я сильно сомневалась, что его заботит мое благополучие, у меня возникла другая вероятная теория. Возможно, он работал над мазью для заживления старых шрамов, и ему была нужна подопытная. Я слышала, что он и раньше ставил неэтичные эксперименты. Колледж, конечно же, смотрел на это сквозь пальцы. Ему простили бы даже убийство.

Я наблюдала за его позой – он сидел на краю стола, сжимая край рукой, – и ждала объяснений.

— Статус богатых людей зависит от дохода, который в любой момент может исчезнуть. Состоятельные люди могут поддерживать свой образ жизни без постоянного дохода. — Он выпрямился во весь рост. — Вот почему богатые люди выставляют свои деньги напоказ, а состоятельные – скрывают свои активы. Мистер Дойл богат, но ты, Маленькая Роза, — произнес он с особым ударением, — ты состоятельна.

Он окинул меня нарочито медленным взглядом.

Я инстинктивно скрестила руки на животе, словно пытаясь защититься. Опустив голову, я тоже осмотрела свой наряд. Он был довольно простым – белая рубашка с короткими рукавами-фонариками, бежевый пиджак, льняные брюки и туфли на низком каблуке. Конечно, это были дизайнерские вещи, подобранные семейным стилистом, но об этом нельзя было догадаться, не заглянув в бирку или не имея исключительно наметанного глаза. В нашей семье никто не носил кричащую одежду, мы обычно придерживались нейтральной палитры. Ярлыки приходилось прятать, ведь дорогая одежда делала тебя мишенью. Богатство нужно было скрывать, а нейтральные цвета не привлекали внимания.

Я не должна была удивляться, что профессор Максвелл раскусил стратегию; его семья по состоянию доходов не уступала моей. Эта мысль заставила меня сделать нечто несвойственное – поддаться любопытству.

— А к кому относитесь Вы?

— А ты как думаешь?

Я мысленно фыркнула. По его же меркам, наши две семьи были единственными по-настоящему состоятельными в этом кругу. Значит ли это, что мне подходил в партнеры только кто-то из его семьи? Если бы он только знал о моих чувствах к Дэймону.

— Ты всегда носишь белое или бежевое и прикрываешь каждый сантиметр своего тела? — неожиданно спросил он. Я не успевала за ходом его мыслей.

— Мой пиджак почти коричневый, — возразила я.

Все вокруг твердили, что профессор Максвелл ненавидит, когда женщины пытаются привлечь его внимание на работе. Мой наряд должен был стать белым флагом в его глазах. Так почему же казалось, что он недоволен моим стилем?

Вместо того чтобы продолжать этот абсурдный разговор, я пробормотала:

— Вы хотели чего-то от меня, профессор Максвелл?

Его глаз дернулся, когда я назвала его профессором Максвеллом, словно это обращение было оскорбительным. Я думала, он меня отпустит, но вместо этого мужчина сказал:

— Да, сегодня ты работаешь со мной.

Он подвел меня к рабочему месту в своем кабинете, отдельному от того, что снаружи. Там меня ждал стол с несколькими колбами, раковина и документы, которые выглядели конфиденциальными и важными. Я поняла, что это была работа, которой профессор не делился со своими научными ассистентами. Почему тогда он делился ею со мной?

Он не дал никаких объяснений, лишь инструкции по разделению нескольких формул. Я молча помогала ему до конца занятия, остро ощущая его присутствие и каждое малейшее движение. Все это время я не переставала задаваться вопросом: что же я привела в движение?

9.Роза

Настоящее

Лицо было размытым. Я могла бы разглядеть его, будь он ближе, но меньше всего на свете мне хотелось оказаться рядом с ним. Он швырнул меня на землю. Я закричала, пытаясь убраться от него подальше.

Я резко села, судорожно глотая ртом воздух. Это был повторяющийся кошмар, который преследовал меня снова и снова. Паника медленно отступила, когда я осознала, что нахожусь под защитой красивого доктора, чье присутствие дарило мне чувство безопасности.

— Доктор Максвелл? — позвала я.

В темной комнате стояла гробовая тишина.

Я могла свободно двигать руками – значит, он удалил капельницу. В голове всплыли обрывки воспоминаний о прошедшей ночи. Всю ночь моя лодыжка невыносимо болела. Каждый раз, когда боль будила меня, я видела его – он обрабатывал мои раны с ловкостью, которой не должны обладать такие грубые руки.

Он возился со мной часами, обращаясь с каждой раной как с чумой, которую необходимо искоренить, а со мной – как с хрупким стеклом, которое нельзя разбить. Должно быть, к концу ночи он был измотан. Я устала от простого наблюдения за ним.

В конце концов доктор протянул мне новую больничную рубашку, и я натянула простыню на голову, чтобы переодеться. Он помог мне добраться до ванной, а потом сделал укол, который унял боль и позволил мне проспать остаток ночи.

Эффект, должно быть, прошел. Лодыжка снова пульсировала болью, что побудило меня нащупать настольную лампу и щёлкнуть выключателем.

Шелковые шторы на окнах были задернуты, но мягкий свет лампы выхватывал из темноты уютную комнату, выдержанную в приглушенных тонах. Вчера вечером я не разглядела всех деталей. Все вокруг было выполнено в оттенках белого или бежевого, даже картины на стенах. Тумбочки по обе стороны кровати, шкафы и кресла отличались современным, лаконичным дизайном. Умеренный лоск.

В памяти всплыли обрывки разговора о разнице между богатством и настоящим состоянием. Эти два понятия чем-то отличались.

Богатые люди выставляют свои деньги напоказ, потому что их статус зависит от дохода, который в любой момент может исчезнуть.

Состоятельные люди скрывают свои активы и могут поддерживать свой образ жизни без постоянного дохода.

Тот, кто это сказал, должно быть, был снобом, но, оглядываясь вокруг, я не могла поспорить с этой теорией. Комната кричала о сдержанной роскоши своей элегантностью, без вычурности. Богатые люди не обставляли комнаты подобным образом, так делали лишь по-настоящему состоятельные. Кто, черт возьми, был настолько влиятельным, чтобы владеть яхтой? Мне даже в голову не пришло спросить.

Я осмотрела окружение в поисках подсказок, прежде чем заметила состояние постели. Та сторона, на которой я не спала, была помята, на простыне виднелись вмятины и складки. От нее также пахло свежестью, кашемиром и теплым древесным дымом.

Неужели доктор Максвелл спал… Нет. Глупости. Я не собиралась даже допускать такие нелепые мысли. Он не сделал ничего предосудительного. Это я вела себя бесстыдно, стонала. Фу.

Дверь со скрипом открылась, и в комнату вошел вышеупомянутый мужчина, везя за собой тележку. Как и прошлой ночью, он выглядел собранным и невозмутимым, когда спокойно окинул меня взглядом. От его пристального внимания у меня перехватило дыхание, и я проглотила ком.

Сегодня утром на нем была белая льняная рубашка и чиносы. Все, вплоть до обуви, гармонировало с комнатой – стильно и сдержанно. Эта скромность в его дорогой одежде подтвердила мою догадку – доктор был состоятельным, а не просто богатым. Только по-настоящему обеспеченные люди одевались с такой небрежной легкостью.

Я обратила внимание на свою одежду – новая больничная рубашка. Она была мягче предыдущей и напоминала плюшевый банный халат с завязками-лентами по бокам.

Разница в нашем социальном положении мгновенно забылась, когда он подкатил тележку ближе. Я с любопытством наклонилась и увидела, что она заставлена едой. Во рту скопилась слюна. Сколько бы я ни ела прошлой ночью, я не могла насытиться. Часть меня всегда будет помнить голод – ту бездонную жажду, которую невозможно утолить.