Не играй со мной, мажор (СИ) - Майер Кристина

— Нет. Ками просила заехать, хочет о чём-то поболтать, — делится со мной планами. Я знаю, что они просто друзья, но все равно испытываю легкое чувство ревности. Они так близки, что в их «просто» дружбу верится с трудом.

Мы проводим все свободные вечера вместе, но между нами сохраняется дистанция. Мы оба её держим, не переходим допустимых границ. Ваня за мной ухаживает, я с радостью принимаю его знаки внимания. Мы целовались несколько раз…. но эти поцелуи все равно были сдержанными. Я боюсь себя отпустить, полностью открыться. Я не позволяю себе сильно влюбиться. Возможно, потому что в моей жизни есть более важные вещи. Я постоянно переживаю за маму. Случись у меня несчастная любовь, боюсь, что я могу сдаться и опустить руки….

— Вида, ты что молчишь? — спрашивает Ваня. — Могу заехать к тебе, когда выеду от Шаховых. Выйдешь минут на десять?

Сложно отказаться. Меня тянет к Лютаеву магнитом. Его присутствие в моей жизни придает уверенности, дарит спокойствие. Мы можем разговаривать ни о чём, сидеть в обнимку и молчать, о чём-то спорить, но мне всегда хорошо рядом с ним.

Я уже готова сказать ему «заезжай», когда чувствую в комнате постороннее присутствие. Резко обернувшись, обнаруживаю в своей комнате двух интернатовских. Рука с телефоном неосознанно опускается, тело сковывает страхом. У них на лице написано, что они пришли с недобрыми намерениями.

— Что вы здесь делаете?! Выйдите из моей комнаты! — резко и грубо. Стараюсь делать вид, что мне не страшно, когда на самом деле меня парализует от дикого ужаса.

— Мы никуда не уйдем и тебе кричать не советуем, — тихим вкрадчивым голосом произносит один из них, вынимая из рукава нож….

Глава 22

Видана

Сфокусировав взгляд на блестящем острие ножа, я медленно отступаю назад. Убежать не получится, они перегородили выход. Я много раз слышала, что самые жестокие преступления совершают подростки, а не матерые преступники. В этих нет жалости. Вглядываясь в их лица, я почти не сомневаюсь, что достучаться до «этих» не получится. У парня с ножом взгляд пустой, холодный, в нём нет интеллекта. Он словно потрепанный звереныш: шрамы на лице, сбитые костяшки пальцев, рабочие руки с мазутом под ногтями, обветренное одутловатое лицо.

Сжимая корпус телефона до боли в пальцах, я лихорадочно пытаюсь придумать, что мне делать. Договориться вряд ли получится, на их искаженных злобой лицах горит упрямая решимость. Они сделают то, за чем пришли.

В моей голове истерично бьется мысль: «Где охрана?!». Они обязаны меня защищать за те деньги, которые заплатила мама! Нужно попытаться их отвлечь, заговорить…

— … закрой дверь, — сквозь шум крови в голове выхватываю часть фразы. — А ты раздевайся и ложись, — кивает на кровать тот, кто продолжает сжимать в руке нож.

«Нельзя показывать свой страх», — бьется на периферии сознании. Легко сказать. У меня каждая мышца звенит от напряжения, в голове набатом бьет колокол, испарина, выступившая на теле, покрылась коркой льда. Мне не хватает воздуха, паника глушит рецепторы.

— Давайте вы просто уйдете отсюда, а я сделаю вид, что ничего не было, — мой голос дрожит, тело нёмеет, но, вздернув повыше подбородок, произношу высокомерно. На это уходят оставшиеся крохи сил.

— Цига, ты слышал, что она сказала? — усмехается.

— Рот завали! — распрямив плечи, движется на меня. — Ты думаешь, мы тут разговоры с тобой до утра вести будем?

Отступая, обвожу взглядом комнату, ищу хоть что-то, чем могу себя защитить. На глаза попадается пенал, в котором из острых предметов — только циркуль.

— Я первый, Цига! — первый, резко схватив подельника за плечи, сует ему нож.

— Мне пох.… Миха, — скалится второй. — Даже если она после тебя сдохнет, я ее все равно вы*бу, — похабно ржет над своей шуткой. Меня всю передергивает. Богатое воображение рисует эту картину, и мне становится дурно, к горлу подкатывает тошнота.

— Тогда держи ее. Нож к горлу приставь, чтобы не брыкалась. А будет брыкаться, лезвием по лицу пройдись….

— Я вам денег дам! — кричу истерично, потому что они зажимают меня с двух сторон. Мне больше нечего им предложить. Деньги ведь всем нужны. Они останавливаются, переглядываются. Заинтересовались вроде. Но потом Миха едва заметно мотает головой. — Сколько вы хотите? — орать опасаюсь, но специально повышаю голос в надежде, что охранник поднимется на этаж и услышит меня. — У меня телефон дорогой…. на карте почти сто тысяч… золотые серьги с бриллиантами возьмите… — предлагаю все, что есть ценного. Вижу, что им интересно предложение, но Миха будто заставляет себя отказываться, поджав губы, мотает головой, в то время как его друг взглядом просит согласиться.

— Цига, бл*... нельзя нарушать договор, — злится Миха на друга. — Мы потом не разгребем. Я не хочу, чтобы мое тело весной где-нибудь всплыло, — злится он, пихая друга в плечо. — Держи ее, я сказал!

— Вы знаете, что сделает с вами мой отец, если вы меня тронете?! — истерично, когда Цига хватает меня больно за руку и бросает на кровать. Телефон падает на пол. Подталкиваю его ногой под кровать, заметив, что на экране до сих пор горит контакт «Иван».

Он слышит наш разговор?

Он приедет?

Спасет меня?

Может, хотя бы охрану предупредит?...

Нужно тянуть время….

— Мой отец криминальный авторитет, — сочиняю на ходу. — Меня сюда спрятали. Если вы меня тронете, вас на ленты порежут, — все это я выдаю, заикаясь. У меня от страха голос срывается, мозг, охваченный паникой, с трудом соображает, какую выдавать ложь. — Вы будете молить о смерти! — выплевываю им в лицо. Их это останавливает, но ненадолго. Опять переглянувшись, они принимают решение идти до конца.

Как я после этого буду жить?...

— Рот закрой! — приставляет нож к глазу. Ощущая, как острие клинка упирается в нежную кожу, я начинаю дрожать.

На мои бедра ложатся грубые грязные руки. Хватаются за резинку штанов, тянут их вниз вместе с трусами. Из глаз текут слёзы. Мертвой хваткой вцепившись в ткань, я не даю себя раздеть. Стараюсь минимально при этом двигаться, но острие ножа все равно протыкает кожу. Не обращаю внимания на легкую обжигающую боль, это в данный момент самая маленькая проблема.

— Сука! — бьет по моей руке Миха, но я не сдаюсь, хотя от боли и унижения из глаз брызгают слёзы. Тогда он принимается выламывать пальцы.

Не знаю, что ещё сказать или сделать, чтобы остановить их.

— Мой отец убьет вас, но до этого будет долго и жестоко… — договорить мне не дают. Цига бьет меня кулаком по лицу, из-за чего я на несколько секунд теряюсь в пространстве. Но как только прихожу в себя, он закрывает мне рот ладонью, сдавливает с такой силой, что у меня от боли темнеет в глазах. Нос забит, воздуха катастрофически не хватает, я в нескольких шагах от потери сознания, но стараюсь жадно втягивать носом воздух, чтобы не провалиться в темноту.

Мои слова всё-таки долетают до тупоголовых насильников. Хватка на моих пальцах ослабевает. Несмотря на боль, я с новой силой сжимаю ткань штанов.

— Закончим здесь и сбежим, — после недолгих раздумий произносит Миха, но я своим расплывшимся зрением вижу, что Цига боится, он не уверен. Если бы он не закрыл мне рот, я смогла бы его убедить.

Он возвращается к прерванному занятию — продолжает выламывать мне пальцы. Долго сопротивляться не получается. Брыкаясь и срывая голос в молчаливом крике, я уступаю его силе.

— Сядь на нее и держи руки, — сжимая мои запястья, закидывает их за голову. Когда Цига садится мне на грудь, я начинаю задыхаться. Одной рукой у него не получается удерживать мои запястья, поэтому рот ему приходится освободить. Жадно хватаю ртом воздух, не могу протолкнуть его в сжавшиеся легкие.

— Скажешь хоть слово, задушу, — нагнувшись близко к лицу, выплевывает угрозу прямо в губы. Меня от отвращения передергивает. Он хоть когда-нибудь чистил зубы?

Снять штаны у Михи не получается. Нужно развязать шнурок, чтобы стянуть их с бедер, но этот урод только сильнее его затягивает. Видимо, мой ангел-хранитель не спит….