Токсичные желания (ЛП) - Брекель Надя

Музыка — это эмоциональная жизнь большинства людей.

— Леонард Коэн

Я чувствовала себя законченной преследовательницей, поджидающей у дома Блейка, но прошло две недели с той ночи, когда он отвез меня домой и поцеловал во второй раз. Не говоря уже о том, что я была в нескольких минутах от того, чтобы позволить ему лишить меня девственности в машине. В последний раз, когда он целовал меня, я посмотрела в его глаза и увидела сразу целый ворох эмоций, но обещание было самым заметным в том темном лесу, который он называет своим разумом. Той ночью, ложась спать, я проснулась от его пропущенного звонка и навязчивого сообщения голосовой почты. Его слова до сих пор звучат у меня в ушах, как вчера, когда я лежала в постели и слышала его слова через динамики своего телефона.

Блейк: Позвони мне, когда у тебя начнется новая жизнь. Ну, знаешь, когда ты будешь готова к новым ощущениям. Переходи на мой уровень.

Он уехал в три часа ночи, так что после того, как он отвез меня обратно домой, одному богу известно, как закончилась его ночь. У меня нет сомнений, что он снова был под кайфом, поэтому я даже не приняла случайное голосовое сообщение на свой счет. Я хотела, чтобы он поговорил со мной и перестал играть в эти игры. Если бы он это сделал, мне не пришлось бы быть здесь и вести себя как какая-то психованная девчонка, которая очень привязалась из-за поцелуя. Ладно, солгу, если скажу, что наши поцелуи не вызывали эмоций, но я здесь в основном потому, что мне не все равно, даже если ему все равно. Иногда я задаюсь вопросом, забочусь ли я о нем больше, чем о себе. Я даже не должна беспокоиться о нем. Я должна быть сосредоточена исключительно на своем выздоровлении, но ничего не могу с собой поделать. Блейк заставляет меня чувствовать связь с ним, даже когда мы не общаемся по телефону каждый день. Музыка напоминала нам не только о наших днях рождениях и притяжении. О наших разговорах, о взглядах, которыми мы делились, о его вечном прикосновении к моей коже и о его аромате. Мускусный запах кедра, к которому я пристрастилась, навсегда останется на моей пижаме, потому что я отказываюсь ее стирать. Я вдыхала их каждый вечер и прятала в дальний угол ящика, боясь, что мама найдет ее и смоет его запах.

Сейчас, когда я себя чувствую, все, чего я хочу, — это встретиться лицом к лицу с его куском дерьма, отцом или братом, кого бы я ни увидела первым, и сказать им, что они были ужасны в заботе о другом человеке. Я ненавижу их всеми фибрами души, даже не видев их. Как кто-то может быть таким невероятно эгоистичным? Отец был законченным придурком, который был увлечен только собой. Я не хотела разрушать иллюзию Блейка по поводу его отца, потому что он так надеялся, что тот вернется в его жизнь, но было ясно, что Клифф Киллиан штамповал детей и не считает своей обязанностью заботиться о них.

Он был непутевым отцом, которому нужно было перестать гоняться за женщинами, которые могли бы его содержать, и для разнообразия сосредоточиться на себе и своих детях. Ему нужно перестать думать о быстрых способах разбогатеть, засунуть свой член в штаны и быть отцом. И ради Бога, перестал цепляться за тот факт, что он играл в гребаном НФЛ. Он был спортсменом. Не то чтобы он был знаменит. Если бы я назвал его имя кому-нибудь на улице, вряд ли бы они поняли, о ком я говорю.

Потом был его брат. Я испытывал смешанные чувства к Кольту, потому что у него был один и тот же отец, но каким-то образом ему удалось добиться чего-то, даже если я презирал его профессию. Я не уверен, потому ли это, что у Кольта была мама, которая помогала заботиться о нем, как сказал Блейк, или просто Кольт был тем, кем он был, — человеком, который никогда не сдавался. Я никогда не встречалась с ним, и у меня не было желания встречаться до этого момента, но сейчас я могу сказать ему об этом. Скорее всего, он все равно закончит так же, как его отец. Распространяя свое семя как можно больше, потому что тот факт, что он в НФЛ, ударит ему в голову, заставив его думать, что он божий дар на земле, затем он потратит все свои деньги на новые блестящие игрушки, женщин и алименты, в конце концов разорится и останется ни с чем, потому что он был беспечен, как и его отец.

Чем дольше я здесь сидела, тем больше кипела, как мультиварка, готовая взорваться. Я посмотрела на часы в машине сестры. Прошло почти четыре часа, и с тех пор, как я приехала, в доме Блейка не было никаких признаков жизни. Я подумала, что отец, по крайней мере, войдет и выйдет. Он работал дома, занимаясь своей ерундой по биржевому маркетингу, о которой вкратце упомянул Блейк, но мужчина не вышел для того чтобы проверить почту, подышать свежим воздухом или что-то в этом роде.

Я увидела, как кто-то слегка отодвинул занавеску, но это было настолько незначительно, что я не знала, было ли это моим воображением или делом рук Блейка. Если это был Блейк, я знаю, что он уже увидел, как я сижу здесь, и уверена, что он подумал, что я мошенница. Но если бы его упрямая, капризная задница просто дала мне понять, что с ним все в порядке и он признал мое существование, тогда я бы не была здесь, прячась в тени возле его дома.

Когда приходит текстовое сообщение, мое сердце учащенно бьется. Я ожидаю, что это будет Блейк. К моему удивлению, когда я потянулась за телефоном, это была моя сестра.

Адали: Привет, когда ты вернешься? Мама приготовила ужин, то есть папа приготовил, так что тебе нужно вернуться домой как можно скорее, пока они не узнали, что я одолжила тебе машину.

— Черт, — бормочу я себе под нос. Я с силой бросаю телефон на пассажирское сиденье и смотрю на дом Блейка, прежде чем уехать.

Я паркую машину на подъездной дорожке и подбегаю к окну своей спальни. Заглядываю внутрь, чтобы убедиться, что там никого нет, и медленно открываю окно. Я слышу слабые голоса, которые говорят мне, что все на кухне. Оказавшись внутри, я быстро закрываю окно, запираю его и снимаю туфли. Хватаю их и быстро прохожу мимо входной двери, незаметно ставя их в прихожей. Я втягиваю воздух, прежде чем глубоко вздохнуть и шагнуть на кухню.

— Когда ты пьешь, ты немного не понимаешь, сколько соли нужно добавить, так что добавление пива в чили не перекроет вкус. — говорит моя мама.

— Чили, да, — говорю я, садясь.

— Вот ты где, — говорит мама, оборачиваясь. — Давай я приготовлю тебе тарелку. — Она жестом приглашает меня сесть.

— Спасибо, — говорю я, отпивая воду из стакана, стоящего на столе. Утоляя жажду, я вспоминаю, как вода помогает чувствовать себя сытым, поэтому не прекращаю пить, пока стакан не опустеет наполовину.

Папа садится за стол, а мама ставит передо мной тарелку с чили. Чили полезен. Просто съешь это и сделай их счастливыми.

— Где Адали? — Я хочу завязать разговор, чтобы они не сосредотачивались исключительно на моей еде.

— Ее забрал тот парень, Ахад. — Мой отец звучит почти раздраженно.

— Ты имеешь в виду ее парня? — Спрашиваю я над своей тарелкой, приподняв брови.

— Пока он не сможет обеспечить ее, а я знаю, что он из хорошей семьи, я не хочу называть его иначе, как человеком, который использует мою дочь.

Он откусывает кусочек чили, и мама садится, кладя ломтик кукурузного хлеба на мою салфетку. Я поднимаю глаза, и она тепло улыбается, и я не могу не ответить ей взаимностью. Несмотря на то, что чили так трудно есть, не задумываясь о том, сколько калорий я съедаю, я заставляю себя откусить маленький кусочек кукурузного хлеба, просто чтобы порадовать ее. И все это время я разговариваю сама с собой. Ничего страшного. Это всего лишь кусочек кукурузного хлеба, а чтобы набрать один килограмм, нужно 3500 дополнительных калорий.

— Я заметил, что твои оценки ухудшаются, — говорит мой отец, все еще глядя в свою тарелку с чили.