Любовь, что медленно становится тобой - Кайоль Кристин

А так, чтобы не ударяться в лирику, я среднего роста, худой и бледный и, несмотря на мое изуродованное лицо, по словам моей матери, выгляжу красавцем.

I. Первые шаги китайца в Париже

Дежурный китаец

Париж. Январь 1991 года.

Я даю уроки китайского в частном даосском центре, расположенном на углу улицы Бак и бульвара Сен-Жермен. Один тайкун [4] с Тайваня финансирует этот центр, и там я познакомился с шикарными женщинами, которым меня порекомендовали как человека, дающего частные уроки. В начале 1991 года большинство французов, несмотря на то что они люди образованные, совсем ничего не знают о моей стране, путают ее с Японией, а иногда даже и с Советским Союзом. Клиенты относятся ко мне с симпатией, порой с любопытством и зачастую навешивают на меня ярлык политического беженца. Я предпочитаю оставлять место сомнению. Мне бы и в голову не пришло отправиться на площадь Тяньаньмэнь весной 1989 года [5] – уж слишком жарко там было. А поскольку мне не посчастливилось учиться в университете, я не чувствовал причастности к протестам студентов. И главное, мне не следовало терять времени – меня ждали полезные дела: например, я должен был помогать дяде в планах перестройки квартала или раз в неделю сопровождать мою мать к доктору для лечения ее диабета. Как бы то ни было, в моей семье в расчет принимается только работа.

С частными уроками, при всей их доходности, мне случалось попадать во всевозможные ситуации. Но сцена первой встречи, когда я прихожу на урок, всегда одна и та же: легкое движение назад, сопровождаемое неоднозначной тягой. Я китаец, и у меня изуродована половина лица. На втором уроке я чувствую, как настороженность постепенно исчезает и первоначальную неловкость сменяет притяжение, правда, тоже особого рода. Экзотика манит тех, кто проживает ее на диване, ни на йоту не сомневаясь в своем превосходстве. Я, конечно, интригую, но никоим образом не разрушаю предрассудки и светские правила моих клиентов, наоборот. По этой причине меня иногда приглашают на ужин, и, хотя такие мои вторжения в их мир – большая редкость, они позволяют мне лучше узнать Седьмой округ. Его аристократическая ледяная атмосфера чем-то притягивает меня физически, будто зрелая женщина без моральных устоев. Особенно меня оценил один юноша пятнадцати лет от роду. Волевой, не чета другим, он хочет увеличить количество индивидуальных уроков до отъезда семьи в Шанхай. Моя организация труда проста. Я даю по обусловленной цене двадцать два часа уроков, но, проявляя гибкость, предоставляю выгодные скидки тем, кто хочет большего. Этому парню кажется, что ему необходимо овладеть основами китайского, чтобы иметь «возможность ориентироваться в повседневной жизни». Это общепринятая формулировка – я и сам использую ее, когда продаюсь: «Через несколько месяцев вы усвоите основы, чтобы ориентироваться в повседневной жизни».

Моим ученикам плевать на идеограммы, сразу вызывающие у них отторжение. И без того все достаточно сложно.

Этот же амбициозный юнец, активно готовящийся к отъезду в Китай, сказал мне однажды, что в Шанхае, насколько ему известно, можно заработать кучу денег – гораздо больше, чем в Пекине. Это замечание, которое я наивно принял всерьез, встревожило меня. И я совершил ошибку, ответив: «Жить в Китае непросто, делать дела в Китае непросто, китайцы вообще непростые, особенно между собой».

Не успев произнести это, я устыдился своих слов и попытался смягчить суждение, потому что терпеть не могу чернить образ моей страны. Однако это замечание задело только меня, мой юный друг не обратил на него никакого внимания, как и его родители, которые уговорили меня остаться на ужин и показали фотографии красивых шанхайских домов во французском стиле – они колебались, какой же из этих особняков им выбрать.

Твердо решив избегать новых промашек, я постарался разделить их энтузиазм.

– Шанхай – великолепный город, правда, довольно грязный, а бывший квартал французской концессии, хоть он еще в упадке, вам понравится. Но я из Пекина, и Шанхай для меня чужой город, я не хочу вводить вас в заблуждение, давая еще какие-либо сведения…

Они не услышали этих слов и продолжали засыпать меня вопросами, неожиданными и, на мой взгляд, довольно несуразными: «Надо ли будет заказывать молоко из Гонконга? [6] Правда ли, что там едят только мясо кошек и собак?» Ничто другое их, кажется, не интересует, и я их понимаю. Питание важнее всего.

Они видят Китай через культурные коды, через правила, которым надо следовать, и через рынок, который надо завоевать, и думают, что сделают это за три года. Им нужна схема, чтобы быстро освоиться, и я внушаю им, что таковая существует. Приняв меня за политического беженца, что, как я уже говорил, случается здесь часто, отец моего юного клиента попытался за десертом неуклюже связать мои шрамы, к счастью, сглаженные, с «культурной революцией», которую он путает с недавними событиями на площади Тяньаньмэнь.

– Мы знаем, как вам пришлось страдать все эти годы.

Какой период он имеет в виду? Его скорбный взгляд не отрывается от моей левой щеки. Потом он встает, приносит из книжного шкафа французское издание «Маленькой красной книжицы» [7] в пластиковой обложке и с гордостью преподносит ее мне, полный решимости прийти к политическому консенсусу. Я беру книгу, листаю, стоически просматриваю несколько страниц, следуя китайскому правилу вежливости: никогда не отказываться от того, что тебе дают. Потом, улыбаясь, возвращаю книгу.

Мне удалось набрать четырех студентов в неделю, и клиенты ценят меня, потому что я умею быть требовательным и в то же время всегда улыбаюсь. Логично, что я решил увеличить стоимость обучения, отчего возникла лишь одна принципиальная проблема – морального, так сказать, толка. Поначалу родители моих учеников немного заартачились, но все в конце концов дали согласие, «потому что это – я».

Сказать по правде, я, крестьянский сын, всегда воспринимал зарабатывание денег как некое естественное явление, зависящее, разумеется, от ряда случайных факторов, но столь же предсказуемое, как урожай в хороший сезон. Есть время, есть желание и привычка к труду, так что достаточно применить на практике эти укоренившиеся с детства склонности, чтобы обеспечить себе пропитание. Я не беспокоюсь ни о будущем, ни о настоящем и чувствую себя свободнее, чем эти люди, которые с комфортом устроились в своих убеждениях и которым жизнь представляется чересчур сложной. Стреноженные жесткими социальными рамками и страхом за будущее, они всегда говорят, что у них «недостаточно средств для…». Это выражение, которого я поначалу не понял, теперь забавляет меня, и у меня даже вошло в привычку тоже им пользоваться. Я внушаю моим ученикам, что в Китае каждый, кому дали «средства» на что-то, думает, что станет богат или что у него, по крайней мере, «будут средства», превосходящие родительские. Работая в ресторане по вечерам и давая уроки китайского днем, я получаю «средства» без проблем. Не считать денег, хорошо питаться каждый день, посылать подарки друзьям и родным – разве этого недостаточно? И да и нет, потому что моя жизнь не заканчивается на удовлетворении этих нужд. Я хочу зарабатывать больше и гордиться чудесами, которые, быть может, встречу, дав себе шанс их добиться. Покупать одежду французских марок, водить красивую машину, приглашать женщин в роскошные отели и, главное, избавить мать от всяких материальных забот – все это звенья одной цепи, одного-единственного желания, создающего некую внутреннюю качку, заставляющую меня постоянно пребывать в движении. Я хочу быть уверенным, абсолютно уверенным, что смогу купить ей квартиру в одном из строящихся зданий в квартале Саньлитунь – в этом проекте мы с дядей партнеры. Работать, играть, выигрывать, проигрывать, снова выигрывать – для меня это психологическая динамика, приносящая плоды моей семье, та самая динамика, которую я разработал вместе с Шушу.