Развод. Между нами только ненависть (СИ) - Арская Арина

Нет, она решила начать именно с моих подарков.

Поэтому мои парни и влезли. Эти серьги были куплены мной для жены, и они увидели в этом неуважение и даже, наверное, кощунство.

Забавно, что и свекровь в этот раз не стала звонить со слезами и уговорами, что Оленьку нельзя вот так бросать. Видимо, допекла и мать.

Я еще не отошел от названий книжек, которые она себе заказала, а она решила удивить меня ломбардом и цыганкой.

Ей будто не пятьдесят лет, а пятнадцать. Меня, конечно, в свое время очаровала ее наивность и глупость, но не сейчас. Сейчас я хотел бы увидеть не девочку, а женщину и мать, а она на книжки рукоблудит. На выдуманных боссов мафии.

Хмыкаю. Я ведь в первый момент, когда увидел чек, по глупости подумал, что Оленька решила поиграть со мной, пощекотать провокациями, намекая, что ждет от меня, как от босса мафии, порочных ночей, но я притормозил в ожидании новых намеков.

И как оказалось, я опять ошибся в Оле. Не провоцировала она меня. Оставлю я ее книжным мафиози. Пусть дальше просирает брюлики, деньги, влезает в сомнительные истории.

— Оля больше не ваша забота, — говорю я.

— Поняли, босс, — глухо отвечает Валера.

Выходят, и на грани дремоты чувствую, как вибрирует телефон на столе. Шарюсь рукой, хватаю смартфон и, не глядя на экран, принимаю звонок:

— Внимательно слушаю.

В динамике молчание, а после раздается тихий и стыдливый всхлип.

— Оля, это ты? — удивленно спрашиваю я.

Глава 35. Быть взрослой

— О, замечательно, теперь я виновата? — мама смеется и разводит руки в стороны. — Оля, ты очаровательна в своей наглости!

— А кто меня такой воспитал?! — в отчаянии спрашиваю я.

Да, мои претензии маме, что я уродилась такой тупой клушей, возмутительно глупы, но я не могу заткнуться.

Из меня прет та агрессия, которую я должна была обрушить на оценщика в ломбарде или на цыганку, что умыкнула мои деньги, но я лучше покричу на маму.

И обвиню ее во всех грехах.

Опять сниму с себя ответственность. Это у меня получается на отлично. Я в любой ситуации найду кого обвинить в своей глупости и беспомощности.

— Ты такой меня воспитала! Вот!

— Оля, тебе пятьдесят лет! — мама продолжает смеяться. — Пятьдесят! Ты сама уже давно мать! У тебя уже внук появился! Оля! — щелкает перед моим лицом узловатыми пальцами. — Ау! Ты совсем охамела?!

— Ты была деспотичной!

— Что еще скажешь? — мама хмыкает и скрещивает руки на груди. Вскидывает бровь. — Продолжай, доча. Это у тебя манера такая, да? Поливать грязью тех, с кем ты живешь? Как удобно так жить, Оля, да? Все вокруг виноваты, но не ты. Ты — Принцесска, — усмехается и повышает голос, — старовата ты для тупой принцесски, ясно? В этом возрасте, дорогуша, женщина становится либо королевой, либо дурой! Поздравляю, ты — дура! Наглая, бессовестная, — делает ко мне шаг, — и приживалка! Живешь со мной, жрешь мои завтраки, обеды и ужины, и палец о палец за все эти дни не ударила! Даже твой сын мне посуду моет, а ты? Приехала, опять села на шею и ножки свесила!

Я отступаю и шумно выдыхаю возглас возмущения, но больше ничего против не могу сказать.

Я, правда, за эти дни ни разу не предложила помощи маме. За продуктами гоняет Димка, посуду он же моет, а я?

Я страдаю.

— Мам, я…

— Что ты? — рявкает мама и краснеет от злости. — Я все эти дни смотрю на тебя, смотрю… и понимаю, что у меня к тебе кроме разочарования и жалости нет! Знаешь, даже если ты выручишь за свои брюлики и шубы деньги, то ты их просрешь! Цыганка — это только начало! Ты же влезешь в эту новомодную крипту, поверишь мошенникам, скинешь бабки подставным брокерам, окажешься в сетевухе или вляпаешься в пирамиду! Ты просто вот такая! Ни мозгов, ни ответственности и ни желания взрослеть! Я виновата?! Очаровательно, Оля! Чем еще удивишь?

Я отворачиваюсь от мамы и прижимаю ладони к лицу.

Мне резко становится стыдно.

Неужели не могла взять на себя ужины и уборку квартиры? Даже у моего сына, которого я обвинила в эгоизме, больше ответственности и благодарности перед пожилой бабушкой. После ужина он без возмущений встает к раковине, а я, печальная амеба, плыву страдать и негодовать на несправедливость этой жизни.

Почему я так поступаю?

Потому что я жертва. Жертвы не моют посуду, не пылесосят, не моют полы, не готовят обеды-ужины.

Что же я за дочь такая?

Опять, по сути, живу за чужой счет и вновь пытаюсь перевернуть так, что в моих бедах уже виновата семидесятилетняя мать.

Если я сама веду себя эгоистичным и скандальным ребенком, то чего я жду тогда от своих детей?

Я торопливо выхожу из кухни по тяжелый вздох мамы. Прячусь в спальне, приваливаюсь к двери и медленно оседаю на пол. Я провалила все свои роли: жены, матери и дочери.

Утыкаюсь лбом в колени и закрываю руками голову.

Я должна как-то повзрослеть. А с чего начать взрослеть пятидесятилетней женщине на пороге развода?

Я должна поговорить с Марком.

Разбежались мы с ним с криками, угрозами, страхом и презрением, но мы ведь прожили вместе тридцать лет.

Взрослые женщины не игнорируют такой серьезный срок семьи, и я должна понимать, что у нас с Марком трое детей, один из которых несовершеннолетний.

И все они тянутся не ко мне, а к отцу, и дело не только в деньгах. Я могу потерять детей, если мне не удастся наладить сейчас с Марком теплые отношения, в которых он выступит не агрессором, а защитником.

Он должен увидеть во мне не жалкую неудачницу, с которой противно даже говорить, а слабую женщину, которая учится жить и к которой есть уважение за ее мягкость.

Я должна признаться, что продала его подарок. Признаться, что меня обманули. Признаться, что с Димкой у меня не ладится и что без его отцовского авторитета я потеряю нашего сына.

Быть взрослой — не кричать, плакать и топать ножками.

Вытираю слезы и ползу на четвереньках к кровати, на которой я оставила телефон. Ойкаю, когда колени похрустывают болью. Хватаю смартфон, сажусь на коврик и аккуратно вытягиваю ноги.

Щелчок в коленях.

Всхлипываю. Да, не шестнадцать лет. Решительно ищу в книге контактов номер Марка. Сердце учащает бег, и я почти готова швырнуть телефон в стену, но палец сам касается строчки с именем моего почти бывшего мужа.

Рука дрожит. Прикладываю телефон к уху и зажмуриваюсь, напряженно внимая гудкам.

— Внимательно слушаю, — раздается низкий и уставший голос Марка в динамике.

Глава 36. Не удивлен

— Внимательно слушаю.

Мир замедляется, когда я слышу хриплый вибрирующий баритон Марк, и меня будто накрывает теплый мягкий плед, под которым можно спрятаться от всех невзгод и опасностей.

Это голос мужчины, который ничего не боится и который никогда не суетится. Не сомневается, и для него мир — арена, на которой он давно победил, а если появится тот, кто захочет оспорить силу и власть Марка, то он горько пожалеет.

Ловлю себя на мысли, что хочу сейчас сидеть рядышком с Марком, чтобы вновь почувствовать ту его мужскую уверенность и силу, которая позволяла мне быть глупой девочкой даже в пятьдесят лет.

Что бы я ни натворила, я всегда знала — за моей спиной Марк. Муж, отец, глава семьи и сильный хозяин дома, в котором я могу дурить, истерить и баловаться.

Да, именно баловаться, как подросток, который просит дорогие цацки, карманные деньги и требует оплатить все хотелки, а взамен может подарить тупые тапки с оленьими рогами, будто с намеком, что Марк — олень.

Я не могу сдержать жалобный всхлип.

Мне стыдно.

Кем я была в нашем доме?!

Если мой наглый мальчишка вырос за эти годы в уверенного мужчину, у которого под началом работают другие опасные мужики, авторитетного отца и терпеливого мужа, то я в кого выросла?

Я не выросла.

Да, детей родила, дошло до отметки пятидесяти лет, но возраста своего, зрелости, ответственности перед собой, детьми, престарелой матерью, мужем я не чувствую.