Только детскую обиду, при которой хочется кричать и топать ножками, но я уже давно взрослая тетка, которую можно только брезгливо пожалеть со словами «столько лет, а ума не нажила».
— Оля, это ты? — с легким удивлением спрашивает Марк.
От его тихого низкого голоса по задней стороне шеи бежит волна мурашек, а затем они расходятся по плечам и спине.
Задерживаю дыхание.
Я забыла, что вот так со мной бывает от его голоса. Меня будто погладили теплой мягкой замшей по уху и щеке. Мне даже показалось, что я почувствовала на коже утомленный вздох Марка.
Сглатываю и провожу ладонью по шее.
— Да, это я, — тихо отвечаю, и сердце вздрагивает бабочкой в груди.
До боли закусываю губы и со страхом жду того, что Марк цыкнет и скажет какую-нибудь грубость. Или заявит, что ему некогда и его ждут кексики Фаины.
Как я могла допустить, что мои кексики перестали быть только моими? Вот так просто чужую женщину посвятила в секреты того десерта, от которого тащился мой муж.
Теперь в них никакой ценности.
Ни для кого. Ни для Марка, ни для моего сына и дочерей, ни для моей мамы, ни для меня.
— Что случилось? — спрашивает Марк, и я слышу в его голосе хмурое ожидание.
Хочу сбросить звонок, отбросить телефон и опять спрятаться под одеяло с мыслями о том, какой он урод и козел и какая я бедная и несчастная, но я не поддаюсь этой истеричной слабости.
Крепче сжимаю телефон.
Если нам с Марком больше не быть мужем и женой, то мы все равно должны наладить общение как бывшие муж и жена.
— Марк, я… — прижимаю пальцы к переносице.
Я не хочу быть для Марка той дурой, от которой он будет рад избавиться и с которой он станет разговаривать только через адвокатов.
Все к этому идет.
Сейчас он все еще отвечает на мои звонки, а потом будет лениво сбрасывать и игнорировать.
— Помнишь те серьги, которые я у тебя просила в подарок, — тараторю я, — в подарок за то, какая я замечательная жена… — делаю паузу и торопливо продолжаю, — я сдала их в ломбард, а после… — сдавливаю переносицу, — отдала деньги цыганке.
Зачем я ему признаюсь в своем провале? Хочу, чтобы он побежал и наказал ломбард и нехорошую цыганку?
Или хочу признать свою слабость перед реальностью, в которой я могу потеряться без его поддержки и помощи?
— Я знаю, — заявляет он.
— Знаешь?
— Да. Мои парни были свидетелями того, как ты мило пообщалась с цыганкой, — говорит он спокойно. — Я не удивлен.
Прикрываю лицо рукой.
— Я думаю, меня на днях ждет встреча с цыганским бароном, — усмехается, — эти ребята не очень любят, когда кто-то уже у их девочек-гадалок отжимает деньги.
— Что?
— Мои парни влезли, —цыкает Марк. — Очень оскорбились за то, что ты решила избавиться от моего подарка.
Господи, я опозорилась перед парнями Марка. Они и так, наверное, не особо жалуют меня за то, что я за столько лет не поняла, кто они, а теперь точно убедились в моей тупости.
— Хотя признаюсь, мне эти серьги не особо и нравились, — продолжает Марк. — Это ты, как сорока, любишь, чтобы все сверкало и сияло… Ладно, Оля, — пауза, — что-то еще?
— Возьми меня к барону! — решительно заявляю я.
Ну, лозунг «слабоумие и отвага» явно про меня, и да, я хочу посмотреть на этого козла, который крышует цыганок-вымогательниц, и спросить у него, как ему спится по ночам?
Ладно меня обманули, но они ведь и бабулек пенсии отбирают. Никакой совести!
— Что? — кажется, Марк даже поперхнулся.
Глава 37. Возьми меня!
— Объясни мне, Оля, что ты потеряла в цыганском таборе? — уточняет Марк. — Или хочешь проиграть в жизни сюжет, где муж отдает жену цыганскому барону… за что там у тебя мужья жен отдают другим мужикам?
Раздуваю ноздри, уловив в голосе Марка насмешку, но все же отвечаю:
— Обычно за долги.
— Обычно? А если необычно? — Марк тихо и бархатно посмеивается.
— А что у вас такого не практикуется?! — рявкаю я. — У вас же ни стыда, ни совести. И чужими женами не побрезгуете!
— Не практикуется, Оля, — Марк становится серьезным. — По крайней мере, мне ни разу не поступало предложения взять чужую жену за долги, и сам я тоже не предлагал. Да и у другие предпочтут все же выбить долг, а с женщинами… ну, знаешь, обычно нет дефицита в женщинах.
— То есть все это сказки для дур? Ты это хочешь сказать? — я почти кричу.
Я-то и сама понимаю, что все эти книги, которые я читала, не описываю реальную жизнь. Это сказки для взрослых девочек.
Кому нужны чужие жены, которые полкниги стесняются, убегают, сопротивляются, рыдают, орут оскорбления и ничего не умеют в постели, если есть красивые, молодые и умелые эскортницы? Да и в принципе у мужика при власти, деньгах, авторитете есть варианты поинтереснее, чем зашуганные серые мышки, в которых раз и с первого взгляда втрескался какой-нибудь Розарио.
Чертов Розарио. Поскрипываю зубами. Марк бы этому тупому Розарию зубы выбил, собрал в мешочек и повесил ему на шею, а после похлопал по плечу и заглянул в глаза со словами «Розочка, какой же ты озабоченный чмошник»
И ведь не поспоришь. Не мафиози, а подросток в пубертате и с пушкой в руках.
— Определенно сказки, Оля, — самодовольно хмыкает Марк. — Но мы что-то отвлеклись от главного вопроса. Зачем тебе в табор-то?
Поглаживаю пальцами лоб в попытке собраться с мыслями. Я-то ляпнула, а теперь сама понимаю, что мое требование было глупым, но неужели я откажусь от своих же слов и решения посмотреть в глаза бессовестному барону?
Нет! Ни за что! Тогда я опять буду трусливой дурой.
— Посмотрит на ту, которую нагло обворовали, Марк, — стараюсь говорить твердо. — И я посмотрю на тех, кто на гадалках делает бизнес.
— Не только на гадалках, — цыкает Марк. — На попрошайках, на беспризорниках, на инвалидах, на кражах, на угонах машин, на наркотиках, на проституции и на… на конском навозе. Дачники только у них и закупаются по весне. И самое смешное, что только конское дерьмецо у них, если выражаться метафорично, чистое и честное, пусть и пованивает.
— Марк, ты возьмешь меня.
Молчание, и я медленно краснею. Я аж чувствую, как румянец заливает жаром нижнюю часть лица, а после поднимает к висками и лбу.
— Возьмешь меня с собой к цыганам, — торопливо проговариваю я, потому что молчание начало слишком затягиваться. — И не в роли невинной жены, которую ты отдашь за долги барону.
— Да? — усмехается Марк.
— Ты же ему ничего не должен?
— С цыганами я вообще дел не имею.
— И правильно, — вздыхаю я и опять замолкаю.
Это что еще было? Я одобряю то, что у Марка есть какие-то свои бандитские принципы? Одобряю, понимаю и принимаю?
И ведь с каким тоном сказала! Будто сама какая-то прожжённая бандитка, у которой стрелки, «деловые» разборки с партнерами и «дружеские» встречи с генералами-майорами.
— Ладно, я за тобой заеду, — наконец, спокойно отвечает Марк, будто не услышал от меня ничего удивительного и странного.
— Правда? — вновь возвращается наивная тупая Оленька с удивленным голоском.
— Правда.
— Вот черт, — не могу в себе сдержать растерянное ругательство.
Марк смеется, и в изумлении прикрываю рот пальцами.
Я вдруг понимаю, что давно не слышала, как он смеется. Расслабленно и с той мужской мягкостью, которая сигнализирует женщине, что мужика тронула ее наивность и испуг.
Я аж замираю, вслушиваясь в вибрации его смеха, и неосознанно прикладываю ладонь к низу живота. Под ней растекается жар, а по рукам, плечам, груди скользит волна слабости.
Это что еще такое?
Сижу с круглыми глазами и боюсь дышать, словно Марк через километры, что нас разделяют, поймет, что я размякла от его смеха.
— Раз так яростно напросилась, Оля, — Марк хмыкает, — то, конечно, я тебя возьму, — очень долгая провокационная пауза, и он продолжает, — с собой к цыганам.
Глава 38. Мафиозница
— Куда ты собралась?
