Селянин (СИ) - "Altupi"

— Проблема… — Машнов немного поутих, колупал пальцем вспученную синюю краску на стене веранды. — Ладно, сделаем так. Я поеду домой, а ты останешься здесь.

— В смысле? — на автомате спросил Калякин, он очень огорчился, всё шло не так.

Пашка обернулся, скользнул угрюмым взглядом по его недовольной роже, осклабился.

— А что непонятного? Я еду успокаивать мать, а ты остаёшься и доделываешь работу. — Он бросил ехидничать и добавил: — Не ссы, я скоро вернусь. Сегодня поеду, завтра-послезавтра назад. На автобусе. Машину брать не буду, чтобы не отобрали. И повод вернуться будет. Успокою мать с бабкой, заодно продуктов куплю и одежды тёплой притараню. Только не сотвори херни никакой без меня, ладно? А то нас вообще сюда не пустят больше, а тут бизнес не на один год.

— Ладно, — посмирнев, сказал Кирилл. Его не устраивало, что с ним разговаривают, как с ребёнком, что придётся батрачить в одиночку, но финансовая перспектива заставляла превозмочь себя.

— Тогда пойдём, пожрём что-нибудь и на автовокзал меня отвезёшь, — Пашка кинул на него собранный взгляд и скрылся на веранде. Кирилл пошёл за ним, забыв про ведро. В голове была только корректировка планов с учётом вновь открывшихся обстоятельств.

16

Этим вечером Кирилл устроил себе выходной. Хоть Пашка увещевал его всю дорогу в райцентр не лениться и дособрать с делянки последнюю коноплю, он решил, что один день ничего не изменит. Прогноз погоды по телевизору передавали благоприятный, солнечный, жаркий, а осадки только кратковременные. Успеет, там и делов-то осталось с гулькин нос, треть участка всего или даже меньше.

Вернувшись в Островок, Калякин выгрузил купленные продукты, пиво и сигареты, заварил два пакета лапши быстрого приготовления с сосисками и, поев, лёг перед телевизором на неудобный диван. Время близилось к пяти часам, горячая пища, набившая желудок до отказа, разморила. Кирилл стойко смотрел передачу об обстановке в Сирии, но дебаты политиков, аналитиков и военных его не занимали. Он зевал, переводил взгляд в окна, медитировал на покачивающуюся листву, старался не обращать внимания на занавешенный им святой угол. Глаза закрывались. И когда смыкались веки, когда одолевала дрёма, возникал образ Егора Рахманова. Блядский пидор то колол дрова, то косил траву, то танцевал. Обнажённым. Как цыганка или испанка, крутясь на месте, подняв руки с чем-то типа маленького бубна вверх. Его фигура представлялась совершенной — стройные ноги, узкие бёдра, широкие плечи, на которые падала чёрная копна волос. Других подробностей Кириллу разглядеть не удавалось. Он силился поймать его взгляд, силился заглянуть в лицо… до такой степени, что проснулся. В доме с его узкими окошками уже сгустился сумрак, а на улице еще светило солнце.

Оказалось, он проспал почти два часа. Голова стала дубовая, в первые минуты, пока не взял смартфон, даже думал, что наступило утро. Образы из сна ещё вертелись в памяти, хоть и размытые. Нет, этот пидор его погубит. Надо прекращать за ним шпионить. Забыть о нём раз и навсегда.

По телевизору несли какую-то пургу. Муха, мелкая изворотливая тварь, одолела до невозможности. Как Кирилл ни прогонял её, ни пытался поймать в горсть, она уматывала и прилетала снова, метя сесть на нос или щеку.

— Сука! — прорычал Кирилл, в бешенстве беспорядочно замахав руками. Вскочил с дивана, чтобы найти сооружённое Пашкой орудие убийства — свёрнутую в трубочку газету. Нашёл, но блядская муха будто почувствовала свою погибель и свалила в неизвестные ебеня.

— Сука, — победно повторил он и подумал, а с какими возгласами правильный и всеми восхваляемый и опекаемый Егор Рахманов бьёт мух, ведь наверняка и в его доме полно этой нечисти? Неужто они его не бесят? Нельзя же быть до такой степени святым.

Ну вот опять думает про пидора…

Разговоры в телевизоре про политику раздражали, по другому каналу шла российская мыльная опера про семидесятые годы. Кирилл выключил ящик и отшвырнул пульт на диван. Тишина мгновенно разорвала черепную коробку и пришлось бежать во двор, путаясь в многочисленных скрипучих дверях пятистенки.

Вне стен дома звуков стало больше. Пели петухи, чирикали птицы, квакали лягушки на реке. И мычала корова. Кирилл удержался от соблазна и не пошёл на улицу смотреть, отчего голос скотины слышен так близко — скорее всего, хозяин ведёт её домой с пастбища. Ну и пусть ведёт.

Делать было нечего вообще. Вернее, неохота. Калякин пошарился по двору, покурил на лавке у колодца в обнимку с полным ведром воды, в которое уже налетели мелкие жёлтые листики, комарушки и пух. Пока сидел и смотрел на крышу с разложенными на ней подсохшими стеблями конопли, в нём проснулась совесть. Вдавив в землю бычок, он полез наверх, чтобы снять и перенести под крышу их урожай. Одному этим заниматься было не с руки: чёртова лестница прогибалась, цеплялась за штаны, металл на крыше настолько проржавел, что ходуном ходил под ногами — как только Пашка спокойно тут гулял, он ведь ненамного худее?

Некоторые стебли были совсем сухими, рассыпались в труху. Кирилл постоял над объемной кучей конопли, уложенной на картонку, бывшую когда-то коробкой из-под того самого телевизора. Размышлял, а не забить ли ему косячок для пробы? День клонился к закату, и вполне можно было бы курнуть травы, скоротать время. Но Кирилл не был уверен, что опять не выкинет какую-нибудь херь. Не пойдёт трахаться к пидору, например. Или снова не полезет в дом к банкирше, потому что желание секса с повестки не снималось.

Отвергнув эту затею, Кирилл вышел из сарайки, пристроился по-маленькому тут же у стены рядом с лестницей, окропил куриную слепоту и одуванчики. В деревянное строение типа сортир он ходил только по большой нужде и когда совсем уже припрёт. Правда, по прохладной погоде вонь в нём уменьшилась — хоть какая-то польза от отсутствия жары.

Без Пашки было пиздец скучно. Ни поржать, ни поругаться, ни историй его дурацких послушать. С друганами-собутыльниками Кирилл сейчас говорить не хотел — расспросы и подъёбки в изобилии даже не взбесили бы, а нагнали тоску. Желание всё бросить и уехать. Напиться. Натрахаться.

Зная, чем сейчас займётся, Кирилл пошёл в дом, на кухне обмыл член тёплой водой из чайника и улёгся на диван со смартфоном. Интернета, как обычно, не было, но некоторые фотки имелись в памяти карты. Член стоял с той минуты, как только понял, что его будут ласкать. Кирилл чуть сдёрнул штаны и трусы, выправил его наружу. В полумраке он был бледного телесного цвета и только головка налилась густо-розовым. Ровный. Пальцам едва хватает, чтобы обхватить его.

Кирилл зажал головку в кулаке и блаженно выдохнул, смежая веки. Хорошо… Провёл кулаком к основанию и вверх к головке. Чуть сжал ягодицы, вскинул бёдра, насаживаясь на плотно сомкнутый кулак…

Нет, сухо… Кирилл повертел головой в поисках какого-нибудь крема, но ожидаемо ничего не нашёл. А яйца гудели и требовали разрядки. Калякин провёл по члену ещё несколько раз, особенно интенсивно массируя головку, но ощущения были не теми. Он плюнул, резко встал, поддёрнул штаны, сунул смарт и сигареты в карман и пошёл прямиком к Рахманову. По пути прихватил из холодильника две бутылки пива.

На деревню спустились синие сумерки. Небо ещё было голубым, светил яркий месяц и единичные яркие звёзды, белела полоска самолётного следа, но, чтобы идти по улице, приходилось напрягать зрение. В вечерней тишине лягушечьи песни стали отчётливей и звонче. Над кустами роились комары, а над дорогой… носились чёртовы летучие мыши! Кирилл призвал себя со спокойствием относиться к нервирующим нетопырям, однако наподобие капюшона натянул на голову олимпийку.

В окнах горел свет, у Рахмановых тоже. Кирилл искренне хотел по-дружески посидеть, глотнуть пивка, побазарить о чём-нибудь, но с первой секунды всё пошло не так — бесцеремонно открывая калитку, он зацепился за длинные плети растущей у забора кучерявки… Земля вдруг стремительно приблизилась, ладоням и коленкам стало больно… бутылки, стукнувшись друг о друга, выпали из рук и покатились по земле, из одной с шипением хлестала белая пена.