Красивый. Наглый. Бессердечный - 2 (СИ) - Туманова Кира

От ужаса роняю долбанную коробку, содержимое рассыпается по полу. Там какие-то бумажки, фотки, похер на них.

Господи! Включить или выключить?

- Снежана, быстрее!

В комнату врывается бухгалтер-юрист-секретарь с тортиком. Испуганно замирает рядом со мной. Теперь хрипит уже Гематогеныч.

- Позови медсестру. Кто сегодня?

- Анечка...

- Давай, быстро!

Снежана суёт мне в руки тортик, перевязанный бечёвкой, и исчезает.

- Идиот, надо было сначала торшер включить. Понемножку... – Не сразу понимаю, что это он мне. – У неё Альцгеймер, её пугают резкие изменения.

Чего орёт-то? Будто я знал! Бабулька сипит, дыхание быстрое и прерывистое. Хорошо, что худенькая, Гематогеныч бы её не удержал. Хочу поставить долбанный торт на стол и как-то помочь ему, но не решаюсь. Боюсь опять накосячить. Может быть нужно её держать особым образом. Опять что-то не так сделаю.

Чуть не расплющив меня о стену, влетает медсестра, тоже дышит тяжело и с одышкой. Наверное, та самая Анечка.

Анечке давно за пятьдесят и весу за сто пятьдесят.

Запыхавшись, опускается перед бабулькой на колено и деловито сообщает:

- Зоя Михайловна, сейчас укольчик будет.

Господи, это не зоопарк, это цирк! Распахивает полы халатика, задирает ночнушку на бедре... Я стыдливо отворачиваюсь. Всё-таки женщина, пусть пожилая, и больная...

- Ну вот и всё, Зоя Михайловна, сейчас спать пойдёте.

- А тортик? – сипит бабуля. Выгибая шею пытается рассмотреть меня или коробку. Чёрт его знает, чего она хочет.

Невольно пячусь. Почему-то мне не хочется пересекаться с ней взглядом. Я помню, какие у неё были глаза, когда я только зашёл.

И тут эта щуплая бабуля начинает визжать. Высоко, на одной ноте. Ничего страшнее я в жизни не слышал! От этого вопля у меня даже на шее волоски становятся дыбом.

- Поставь торт на стол! – орёт Гематогеныч, пытаясь перекричать её.

Не дыша бросаюсь к столу, оставляю там торт, зубами рву бечевку и открываю крышку.

Крик стихает, будто невидимый дирижёр взмахнул палочкой. И бабуля тут же обмякает.

У меня испарина на лбу от волнения. Дышу так, будто только что пробежал стометровку.

- Чего стоишь, помоги... – Снова дёргает меня Гематогеныч. – помоги переложить.

Вместе с ним и Анютой перекладываем бабулю на кровать. Он заботливо накрывает её одеяльцем.

А мне даже смотреть в её сторону страшно.

Делает резкое движение шеей, показывая, что нужно выйти. И вот это указание я выполняю с радостью! С безумной радостью.

Анюта остаётся сидеть с бабулей.

- Капец! – ладонью провожу от линии волос до подбородка, смахивая липкий пот, и приваливаюсь затылком к закрытой деревянной двери. - Что это было?

Я чувствую себя так, словно присутствовал при обряде экзорцизма. Выжат, как лимон. Ноги дрожат, сердце колотится где-то в горле.

- Она была стабильна сегодня. – Возмущается Гематогеныч. - Как можно было довести Зою Михайловну до такого состояния!

- Предупреждать надо! – рявкаю в ответ. – Что происходит-то вообще?

- Я надеялся, что знакомство с вашей бабушкой пройдёт более приятно.

- Чо... – Брови ползут на лоб. – Знакомство с кем?

- Это ваша бабушка, Кирилл. Теща Станислава Эдуардовича. Вы её единственный родственник. И теперь вам нужно о ней заботится. – Опустив голову почему-то добавляет. – Простите...

Глава 24.

Вопросы крови – самые сложные вопросы в мире

Кир

- Да твою же мать! – Выдыхаю в ужасе. – Моя кто?

- Бабушка, - Гематогеныч виновато пожимает плечами. – Мама вашей мамы, Кирилл Станиславович.

Объясняет мне, будто я умственно отсталый. Хотя я себя сейчас именно так и чувствую.

- Да ладно…

Импульсивно хочется приоткрыть дверь и ещё раз заглянуть в комнату. Попытаться рассмотреть в бабульке что-то близкое и родное.

Только вспоминаю её визг, и понимаю, что скорее отважусь заглянуть в клетку с тигром.

- Капец какой-то… - В недоумении с нажимом веду рукой от лба до подбородка. Я бы сейчас с удовольствием опустил лицо в ведро с ледяной водой. – И что делать-то теперь?

- Пойдёмте, Кирилл Станиславович, - Гематогненыч берет меня под локоток, и я уже не сопротивляюсь его дурной привычке.

Мы идём по длинному коридору вдоль стеклянных стен, пластиковых дверей, хромированных ручек. Кажется, даже воздух вокруг белоснежен и дезинфицирован. А за спиной остаётся простое деревянное полотно. Я даже слегка оборачиваюсь, чтобы удостовериться, что мне не померещилось.

- Надо было начать с лаборатории, я же говорил. – Ворчит Гематогеныч, и все тащит меня вперед.

Втаскивает в небольшое помещение. Там ни души. Вдоль одной стены – длинный стол с парой белых стульев. На одной из столешниц стоят какие-то колбочки-пробирочки-трубочки под синим светом. На другой стоит оборудование.

Выкатывает мне один из стульев, и падает на второй. Указывает рукой, чтобы я садился.

- Темно же, может свет включить?

- Стоять! – Гаркает Гематогеныч. – Зою Михайловну чуть не довёл, еще и потенциал биологической активности не дашь замерить.

Почесываю бровь. И сам понимаю, что брякнул глупость. Но правда же, темно! Падаю на второй стул. Неловко себя чувствую, всегда не любил места, где в избытке чего-то хрупкого, научного и непонятного. Случайно заденешь, сделаешь что-то не то – и всё. Я даже на уроках химии на лабораторных работах всегда изображал приступ кашля.

О своей новоприобретённой бабушке я не думаю вообще. То есть, как человека, мне её, конечно, жаль. Но никаких родственных чувств, радости или, наоборот, разочарования я не испытываю.

У меня и матери-то не было. Отец всегда говорил, что она бросила меня малышом. Так что мне особо и не интересно, что за женщина вырастила такую кукушку.

- Кирилл, - Гематогеныч слегка наклоняется вперед, - «ФармаФьюжн» полностью содержалась на деньги твоего отца. Он сделал инвестиции в разработку лекарств. И здесь, - он обвёл руками помещение, – разрабатывается «Феникс», средство, которое помогает стабилизировать болезнь Альцгеймера. И мы надеемся, что в скором времени добьёмся и положительной динамики у пациентов. Зоя Михайловна её показывает…

- Вы над ней опыты что ли ставите? – С подозрением вскидываю бровь.

Ничего не понимаю в фармакологии, но отлично знаю, что это незаконно. Гематогеныч грустно мотает башкой.

- Мы пытаемся её спасти. И твой отец, как её опекун, дал на это согласие. Феникс создавался специально для Зои Михайловны. Без терапии она, скорее всего, уже умерла. В среднем такие пациенты живут около семи лет. Зоя Михайловна находится у нас уже девять…

- Девять? И я ни сном, ни духом!

Меня опять охватывает злость на отца. Вот гадёныш! И скрывал ведь от меня… Хотя, он от меня столько скрывал, что после его смерти меня просто накрыло скелетами, выпавшими из его шкафа. Интересно, что ещё мне предстоит узнать?

- Наверное, у Станислава Эдуардовича были на это свои причины. – Гематогеныч пожимает плечами. – Но хочу, чтобы вы знали, Кирилл, - наклоняется ко мне ещё сильнее, его глаза странно блестят с синем свете, заливающем лабораторию. – Он был хорошим человеком. И если бы не он…

- Да срать я хотел на ваше мнение! – Горячась, вскакиваю, и Гематогеныч ловко отодвигает от меня какую-то стеклянную плошку. – Он задолбал своими тайнами. Секретные дочки, секретные бабки, секретные разработки… А на самом деле, он был редкостным козлом, и мне стыдно, что я ношу его фамилию.

- Он знал, что вы так воспримите. Поэтому написал вам письмо, просил передать после смерти. Лекарство от рака ему не помогло, но мы доработаем препарат, и поможем другим…

- Какое на хрен лекарство! Он умер, потому что был старым козлом, и мне жаль, что он не сделал этого раньше!

Стою, сжимая руки в кулаки. Тяжело дышу.

Это страшно, когда дети желают смерти родителям. Это неправильно! Они должны помогать, заботиться и поддерживать. Но проклинать, даже после смерти – никогда. И сейчас меня рвёт на части от того, что я впервые в сердцах решился сказать то, о чём думал в последнее время. Да, я бы хотел, чтобы он умер сразу после моего рождения. Лучше расти в детском доме, чем с ним!