Моя идеальная ошибка (ЛП) - Хейл Оливия

Один день за раз и, может быть, больше не целовать своего работодателя.

Справа слышится шорох и резкий вдох. Я оборачиваюсь через плечо, замечая кого-то в гостиной.

Тут же теряю равновесие. Нога падает на пол, и я, чувствуя, как паника расползается по телу, поднимаюсь на ноги.

Алек. Он в костюме, с безупречно уложенными волосами, а во взгляде читается что-то, граничащее с гневом.

Черт.

На мне ни капли макияжа, волосы собраны в небрежный хвост, а из одежды только самый откровенный вариант спортивного костюма. Топ и шорты, больше похожие на стринги. Я бесчисленное количество раз тренировалась в чем-то подобном, особенно летом, когда зал превращался в сауну.

Но сейчас я не в зале. Я в его гостиной.

Взгляд Алека скользит по моему телу, прежде чем подняться к глазам. Между бровей залегла складка, а глаза потемнели.

— Прости, я не знала, что ты вернешься, — говорю я.

— Я и сам не знал, — его голос хриплый. — Понадобились документы из кабинета.

Я машинально тяну вниз ткань топа, будто она может хоть немного прикрыть.

— О. Я могла бы отвезти их в «Контрон».

Он медленно качает головой.

— У тебя выходной.

— Все в порядке.

— Нет, — отрезает Алек. Его челюсть напряжена, плечи будто подчиняются тому же импульсу. — Рабочие часы нужно уважать.

Я молча киваю. Наши рабочие отношения – вот что он на самом деле имеет в виду. Но не уходит, и мы застываем, уставившись друг на друга.

Его взгляд снова опускается, будто против воли.

— Йога. Этим ты занимаешься?

— Да, — отвечаю я.

Алек бросает взгляд на коврик под моими ногами.

— Помогает бедру?

— По крайней мере, не вредит.

— Когда был последний осмотр?

Я скрещиваю руки на груди. Это не скроет открытую кожу, но даст иллюзию защиты.

— В каком смысле?

Алек хмурится. Он делает это часто. Лицо становится строгим, добавляя к сорока годам еще пять.

— Изабель, — его голос груб. — Ты хочешь сказать, что с тех пор так и не посетила врача или физиотерапевта?

Я пожимаю плечами.

— У меня больше нет доступа к медперсоналу труппы. Последний раз осматривали за неделю до увольнения.

Он закрывает глаза.

— Черт.

— Все в порядке. Меня тщательно обследовали перед уходом, и я знаю, что делать.

— Тебе все равно нужен врач, — говорит он. — Ты моя сотрудница. У тебя есть страховка. Я могу организовать визит специалиста.

Я поднимаю бровь.

— Специалиста?

— Найму эксперта по разрывам связок, — его тон звучит почти как предупреждение. — Или пришли несколько имен на выбор, если хочешь выбрать самостоятельно. Но я не потерплю, чтобы моя сотрудница страдала.

— Я не страдаю, — протестую я.

— Твое падение на прошлой неделе доказало...

— Я делала фуэте без должной разминки, — резко обрываю его. Но затем делаю глубокий вдох, выталкивая из себя иррациональную злость. Алек не виноват, что бедро меня подвело. — Но спасибо. Я... пришлю имена.

Он кивает, проводя рукой по затылку.

— Если тебе нужно больше, будь то время на тренировки, чтобы вернуться в балет...

Но я качаю головой. Не сейчас. Не с ним. Дорога к восстановлению бесконечно длинна, а мир балетных трупп не ждет. Ты хорош ровно до твоего последнего выступления, а на твое место всегда будет выстроена целая очередь.

— Спасибо. Я ценю это, — говорю я. — Возможно, через несколько недель. Мне просто нужно... Не знаю. Но я пришлю контакты врачей, которые работают с танцорами.

Он снова кивает. Взгляд на долю секунды падает на мое тело, прежде чем Алек отворачивается к телевизору. Плечи расправляются.

— Послушай, — говорит он. — Я хотел извиниться за тот вечер.

Я уже качаю головой.

— Алек...

— Не следовало садиться рядом с тобой. День и так выдался долгим, а я повел себя непрофессионально. Надеюсь, ты останешься работать.

— Конечно. Пожалуйста, не извиняйся, — я чувствую, как жар стыда ползет по шее, словно одеяло.

Его взгляд резко возвращается ко мне.

— Не извиняться?

— Нет, пожалуйста, все в порядке. Правда. Я не была против.

Эти слова повисает между нами, становясь больше, чем четыре коротких слова.

Алек замирает.

— Правда? — произносит он.

Я делаю шаг навстречу.

— Правда. И если уж на то пошло, это я поцеловала тебя первой, и мне следует извиняться. Ты дал понять, что не готов к... к отношениям, наверное, но, видимо, это касается любых их видов.

Он усмехается. Даже если звук выходит сухим, в нем слышится искренняя потеха.

— Изабель, мне кажется, было довольно очевидно, кто задавал тон.

— О, — вырывается у меня.

Ο.

Уголок его губ приподнимается в подобие улыбки. Она снова делает его живым, тем самым человеком, что обнял меня на балконе, когда плакала.

— Прости, что оккупировала твою гостиную, — произношу я.

Он качает головой.

— Не извиняйся.

— Тогда и ты не извиняйся, — парирую я. — За тот вечер.

Алек протягивает руку, отводя прядь моих волос. Я задерживаю дыхание, когда его пальцы касаются уха, убирая непослушный локон.

— Договорились, — тихо говорит он, задерживаясь пальцами на щеке.

В этот раз все происходит естественнее: два человека, тянущихся друг к другу. Не знаю, кто сделал первый шаг: он или я. Сердце бешено колотится в груди, когда он наклоняется, и этот миг перед поцелуем сладок до головокружения.

А потом его губы снова оказываются на моих.

Медленно, тщательно, так же всепоглощающе, как в тот вечер. Во вкусе его губ прослеживается легкий оттенок свежесваренного кофе. Я прижимаюсь ближе, кладя ладони на его грудь. Ткань пиджака плотная, дорогая. Я цепляюсь за лацканы, притягивая мужчину ближе.

Поцелуй углубляется, его руки скользят вниз, обхватывая мою талию. Прикосновение кожи к коже рассыпает по телу волны жара.

Алек прижимает меня к себе. Я еще не остыла после тренировки, но мысль об этом растворяется в следующее же мгновение. Тонет в ощущениях его губ, рук, крепко меня держащих.

Ладонью я пробираюсь под воротник рубашки. Его шея теплая, пальцы скользят ниже, очерчивая линию ключицы.

Руки Алека тоже не остаются в стороне: большие пальцы скользят вниз, оказываясь в нескольких сантиметрах над тазом, мягко нажимая. Я встаю на цыпочки и больше не хочу покидать круг из его рук.

Его губы перемещаются к щеке, шее, касаются чувствительной кожи. Он не брился, и легкое жжение щетины заставляет вздрогнуть.

— Мне нужно в душ, — бормочу я.

Он наклоняет голову, и я, почувствовав щекочущие кожу волосы, пропускаю пальцы свободной руки сквозь пряди.

Алек целует мою ключицу.

— Нет, — хрипло возражает он. — He нужно.

Я никогда еще не чувствовала такого жара. Он разливается между бедер, учащает пульс, сбивает дыхание. Хочу больше поцелуев. Хочу ощутить его кожу, сорвать рубашку, прижать к дивану всем весом.

Алек запрокидывает мою голову и медленно, плавно возвращается к губам. Прижатая к нему, я чувствую прижимающуюся к животу твердую эрекцию.

Он возбужден.

Веки сами собой смыкаются, я притягиваю его обратно. Алек стонет, руки скользят ниже, очерчивая изгиб моей попы, прежде чем крепко обхватить ее.

Он что, собирается поднять меня?

Я сцепляю руки у него на шее, выгибаясь навстречу.

Внезапно в наш окутанный желанием мир врывается чей-то насвистывающий мотив. Алек мгновенно отпускает меня, отстраняется на шаг.

Он дышит так тяжело, что грудь заметно вздымается, а глаза почти черны.

— Черт, — бормочет он.

Секунду спустя отступает, длинными шагами направляясь к кабинету.

Через несколько секунд в гостиную входит Катя. В руках объемный пакет с продуктами, в другой маленький кулек из пекарни. Она насвистывает что-то себе под нос, а глаза сияют.

Заметив меня, вздрагивает.

— Изабель! Не знала, что ты дома. О, тренируешься?

Я провожу рукой по губам.