Запретный плод (ЛП) - Ричардсон Аманда

— Он в порядке, — быстро говорю я. — Я собираюсь помыть его в ванной, прежде чем мы уйдем.

— Отведи его в туалет для персонала, — говорит Барт, глядя между нами. — Наверху и направо.

Я сталкиваюсь с ним кулаками, прежде чем повести Лиама вверх по узкой лестнице рядом с билетной кассой.

— Ты его знаешь? — спрашивает Лиам.

— Не совсем. А что?

Он не отвечает мне, но я думаю, не спрашивает ли он об этом из-за кулака. Пряча улыбку, я открываю дверь в крошечный туалет для персонала.

— Пошли, — говорю я ему, держа дверь открытой.

Он проводит рукой по моей груди, и мне приходится сказать своим соскам, чтобы они успокоились.

Дверь закрывается, давая нам еще пару футов пространства, но все равно тесновато. Лиам прислоняется к раковине на тумбе, а я беру несколько бумажных полотенец и промокаю их.

— Дай мне посмотреть, — тихо говорю я.

Лиам все еще хмурится - как будто это его худший кошмар. Как будто у него нет крови, стекающей по лицу и шее.

Как будто он неуязвим, а это совсем не так.

Он не двигается, поэтому я поднимаю руку и смахиваю его волосы со лба. Мне приходится вставать на носочки, но даже тогда он слишком высок.

— Ты слишком высокий. Сядь на унитаз, — приказываю я, отступая назад.

В его чертах мелькает что-то похожее на веселье, когда он отталкивается от раковины и идет к унитазу, опускает крышку и садится. Я подхожу к нему, и он раздвигает ноги, чтобы я могла встать между ними. Вспышки прежних чувств проникают сквозь мои стены, и, почувствовав его запах, я едва не застонала вслух.

Протягиваю руку к его лицу, и он замирает от моего прикосновения. Он находится чуть ниже линии моего зрения, поэтому так его гораздо легче разглядеть.

Я беру влажные бумажные салфетки и протираю его кожу, начиная со щеки. Его глаза находят мои, и мне приходится медленно вдыхать и выдыхать, чтобы успокоить свои нервы. Бумажное полотенце попадает на его загривок, и мне приходится промокнуть его кожу там, прежде чем перейти к шее. Я протираю кожу несколькими влажными бумажными полотенцами. Если не считать крови, которую я в основном вытерла, и темно-красного кольца вокруг правого глаза, он выглядит нормально.

Я как можно нежнее поднесла другую руку к его носу, осматривая его.

— Как ты думаешь, он сломан? — спрашиваю я.

Он сглатывает. — Нет.

Когда я провожу большим пальцем по другой его скуле, его пробирает дрожь. Мысль о том, что я могу заставить Лиама дрожать от одного лишь прикосновения...

Я отдергиваю руку. — А как насчет затылка? Ты упал...

— Все в порядке.

— Дай мне проверить, — настаиваю я, проводя левой рукой за его ухом и нащупывая кровь.

— Я клянусь - все в порядке.

Его затылок кажется мне нормальным, и я убираю руку с его мягких волос.

Я и забыла, какие они мягкие. Как легко было потянуть, когда его лицо было между моих бедер...

Эта мысль рассеивается в моем мозгу, разветвляясь на множество различных касательных.

Почему я никогда не знала, что его глаза в основном серые с голубыми вкраплениями?

Как я не заметила единственную веснушку на переносице?

Что, если бы его действительно ранили сегодня ночью, и он истек кровью в том переулке, прежде чем я нашла его?

Последняя мысль поражает меня, и я вынуждена остановиться. Миллион других мыслей взрываются в моем мозгу, а одна единственная мысль практически кричит, требуя внимания.

Если с ним что-то случится, у меня никого не останется.

Но дело не в одиночестве. Меня пугает то, что я останусь без него.

У меня болит грудь, когда я беру новое бумажное полотенце и смачиваю его в раковине, прежде чем снова встать между его ног. Я трогаю его нос, и он вздрагивает, пока я медленно и старательно вытираю остатки крови.

Мое зрение затуманивается, когда я думаю обо всех худших сценариях, которые могли бы произойти сегодня ночью, и сожаление пронзает меня насквозь. У меня перехватывает дыхание, когда я смотрю вниз на все окровавленные бумажные полотенца, которые я использовала. Быстро моргая, чтобы смахнуть слезы, грозящие пролиться, я откидываюсь назад и смотрю на его лицо, положив руки ему на плечи. Кровь в основном исчезла, но синяк под глазом будет держаться несколько дней.

Его глаза перемещаются между моими, слегка расширяясь, когда он замечает, что мои глаза начинают слезиться.

— Эй, Зои...

— Почему ты сказал им отвалить?

Я прерываю его, злясь от его имени, но в то же время раздражаясь, что он добровольно подвергает себя опасности.

В глазах Лиама что-то замирает.

— Честно?

Я киваю, пока он делает глубокий вдох. Когда он выдыхает, я снова ощущаю запах лакрицы. — Я был зол. Что, если бы в том переулке была ты?

У меня щиплет глаза, и мои руки обвиваются вокруг ткани его фланелевой рубашки.

— Ну, это было глупо, — шепчу я, даря ему дрожащую улыбку. — А если бы у них был нож или пистолет?

Лиам так незаметно морщит нос, что я бы и не заметила этого, если бы не следила за реакцией.

Во мне вспыхивает возмущение.

— У них был, не так ли? — спрашиваю я, мой голос срывается. Его угрюмое выражение лица - признание вины, если я когда-либо видела такое.

— Тебя могли убить, — шиплю я. — Тебе повезло, что тебя просто вырубили. И в твой день рождения, — укоряю я.

Я почти спрашиваю его, почему он решил провести свой сороковой со мной на шоу Скотти, но чувствую, что не готова к ответу. Я давно поняла, что язык любви Лиама - это служение; он всегда что-то делает для других людей.

— Такое ощущение, что ты беспокоишься обо мне, — отвечает он, уголки его губ изгибаются вверх.

— Должно быть, для тебя это чуждое чувство, — пробурчала я. — Поскольку ты, кажется, беспокоишься обо всех, кроме себя.

Он смеется.

— Ты не ошибаешься. Я вырос, беспокоясь о том, что мой отец слишком много пьет. Волновался за Ориона с его новыми отчимом и сводной сестрой, а потом и за его пьянство. Переживал за персонал замка, когда у отца случались приступы гнева. Беспокоился о том, что Чейз никогда не найдет человека, который примет его полностью. Беспокоился о том, что Майлз никогда никого не впустит в дом. Беспокоился о Малакае и о том, что он, повзрослев, все принял на свой счет. Беспокоился о тебе… — Его глаза фиксируются на моих.

— Я в порядке, — говорю я. — Тебе больше не нужно заботиться обо мне.

— Но мне нужно. Потому что если не я, то кто?

Тепло наполняет меня, и я не могу отрицать, что мне нравится слышать, как он это говорит. Люблю слышать, как сильно он хочет заботиться обо мне.

Есть множество причин, по которым это делает меня счастливой, и я не буду в них вдаваться, но сейчас я благодарна за то, что получаю это.

— Хорошо, тогда загадай мне вот что. Если бы с тобой что-то случилось, у меня бы больше никого не было.

Его брови сходятся, но я продолжаю.

— Ты так занят, заботясь о людях, но кто заботится о тебе?

Лицо Лиама слегка подергивается, как будто он никогда по-настоящему не задумывался над этим вопросом. Мне хочется провести руками по его лицу, коснуться мягкой шевелюры и волос с серебристым отливом, ощутить шершавые подушечки пальцев и мозоли на внутренней стороне ладоней. Прижать руки к твердым плоскостям его груди и поразмышлять о том, как хорошо мы подходим друг другу.

— Позволь мне позаботиться о тебе, — смело говорю я. — Потому что если не я, то кто? — тихо говорю я, повторяя его слова за ним.

На секунду его лицо становится мягким. Его глаза на мгновение опускаются к моим губам, и мое сердце замирает в ответ. Когда его взгляд медленно возвращается к моему, мой пульс начинает учащаться. Он переводит руки на заднюю поверхность моих бедер, и я испускаю крошечный вздох. Несмотря на то что я пролежала в этом переулке больше часа, его руки уже снова теплые. И когда я смотрю на Лиама - по-настоящему смотрю - он выглядит испуганным. Неуверенным. Неконтролируемым.