Запретный плод (ЛП) - Ричардсон Аманда

Четыре года.

Несколько человек хихикают, но я не поднимаю глаз. Я не могу... не могу смотреть в глаза Зои, пока преподаю.

Черт, как я мог забыть!

Четыре гребаных года.

Я делаю глубокий, ровный вдох.

— Найдите себе напарника и проведите остаток урока, обсуждая все, что вам нужно уточнить. Я буду здесь, так что поднимайте руку, если у вас есть вопросы.

Все встают и перемешиваются, и это движение загораживает мне вид на Зои. Когда все нашли себе партнеров и расселись по местам, я замечаю, что она все еще одна.

Черт, черт, черт.

Я поднимаюсь по лестнице на верхние сиденья и останавливаюсь перед ней, но она смотрит вперед и не поднимает на меня глаз.

— Мисс Арма, на пару слов, пожалуйста.

Медленно она поднимает взгляд на мое лицо, и что-то острое пронзает мою грудь, когда я вижу фиолетовые мешки, безжизненные глаза и крошечные хмурые морщинки, обрамляющие ее полные губы.

— Я не нашла себе партнера, потому что у меня нет вопросов, — говорит она, ее голос звучит тихо, чтобы никто не мог ее услышать. — К тому же все уже разбились на пары.

— Зои, — призываю я, эмоции подкатывают к горлу. — Иди домой и отдохни до конца дня.

Выражение ее лица ожесточается. — Ни в коем случае. У меня весь день занятия.

Черт.

Она совсем не заботится о себе.

Оглядевшись по сторонам, я вижу, что все сгруппировались и разговаривают между собой. Я не могу вести этот разговор с ней здесь.

— Коридор. Сейчас же.

Я разворачиваюсь и бегу вниз по лестнице, сжимая кулаки, пока иду к двери класса. Я обещал ученикам, что буду отвечать на вопросы, но сейчас мне нужно убедиться, что с Зои все в порядке.

Я слышу, как она выходит за мной, и с облегчением вздыхаю в пустом коридоре. Прежде чем она успевает возразить, я угрожающе подхожу к ней и прижимаю к стене коридора, прижимая к груди книгу.

— Иди домой, Зои. Я прощу твое отсутствие.

Она насмехается. — Разве это не называется преференциальным отношением?

Я нахмуриваю брови.

— Нет, потому что если бы это была годовщина смерти их родителей, я бы тоже дал им выходной, — говорю я, мой голос звучит слишком резко, когда я киваю в сторону двери своего класса.

Она вздрагивает, и на ее глаза наворачиваются слезы. — Как мило с твоей стороны.

Я стискиваю зубы. — Иди. Домой.

— У меня нет дома! — кричит она, и одна из непролитых слезинок скатывается по ее щеке. — Ты все время говоришь мне вернуться домой, но я понятия не имею, что ты имеешь в виду.

Моя грудь, мое горло, мои глаза - все болит от ее слов, когда я откидываю голову назад. Сжав губы , я кладу одну руку рядом с ее головой, прижимая ее к себе.

— У тебя есть дом. Мой дом. И он всегда будет твоим домом. Сегодня, завтра или через годы. Они могут уйти, — добавляю я, мой голос дрожит, — но я - нет.

Ее глаза ищут мои, и тут же проливается еще одна слеза. Она быстро смахивает ее, и мне хочется забрать с собой каждую унцию боли, каждую слезинку и каждую разбитую мысль.

— Я знаю, что ты пытаешься заставить меня чувствовать себя лучше, но, пожалуйста, прекрати. Не сегодня. Ты не можешь знать, каково это, когда весь твой мир уходит из-под ног. Я... вытеснена, — добавляет она, и эмоции когтями впиваются в меня.

Я хочу защитить ее от всей этой боли и быть большим человеком, но ее слова глубоко ранят и меня.

Я наклоняюсь ближе, так что наши лица оказываются на расстоянии дюйма друг от друга. Рациональная часть меня понимает, что я должен сделать шаг назад, чтобы нас не обнаружили в уличающем положении, но сейчас мне наплевать.

Горе забивает мне горло, пока я пытаюсь найти слова для объяснения.

— Когда умерла моя мать, я тоже почувствовал, как оборвалась эта связь. А с отцом у меня никогда не было чувства "дома", поэтому, когда я рос, несмотря на то, что родители были рядом, я никогда не чувствовалсебя как дома, потому что отец никому не дарил свою привязанность. Даже моей матери. Я с трепетом смотрел такие фильмы, как "Один дома", потому что у меня никогда этого не было. Мой отец никогда не давал мне ни чертовой унции любви, предпочитая закалять нас для реального мира. У Чейза был Джексон, его лучший друг. У Малакая был Бог, а у Ориона - его новая семья, которая не была такой уж хреновой. Майлз вложил все, что у него было, в консалтинговую фирму Рейвэдж. Угадай, что было у меня?

Зои уже вовсю плачет, ее дрожащие вздохи сопровождаются фырканьем, а свободной рукой она проводит по щекам. Меня пробирает дрожь вины, но смысл, который я пытаюсь донести, лежит у меня на груди, как тяжелое, увесистое одеяло.

— У меня был Элиас Арма. Мой лучший друг с тех пор, как мне исполнилось семнадцать. Единственный человек, которому я мог рассказать все. Человек, который никогда не осуждал меня, какими бы разными ни были наши жизни. — Я потираю глаза, чтобы подавить слезы, грозящие вылиться наружу. Даже сейчас, говоря о нем и понимая, что больше никогда не смогу с ним поговорить... Как будто кто-то сжимает мое сердце, прежде чем разорвать его в клочья. — И его больше нет, Зои. Он ушел, и я остался один.

Выражение лица Зои падает, она начинает рыдать, и я больше не могу этого выносить. Я хватаю ее и притягиваю к себе, обхватывая руками, пока она плачет. Ее рыдания пронизывают меня насквозь. Я закрываю глаза и позволяю горю медленно омыть меня. Я слышу, как она роняет книгу, и ее руки обвиваются вокруг меня, крепко сжимая меня.

— Ты не единственная, кто чувствует себя вытесненным и одиноким. Я здесь. Мы оба скорбим об одних и тех же людях, Зои. И мы - все, что от них осталось.

Она плачет сильнее, и я крепче прижимаю ее к себе, упираясь подбородком в ее макушку. Черт, как же это тяжело.

После того как Элиаса и Брук захлестнуло наводнением, мы с Зои присоединились к поисковой группе. Мы не сдавались более девяноста часов - искали всю ночь, дремали по очереди, не теряли оптимизма. Но когда они нашли тела...

Я никогда не видел никого настолько расстроенным. Ей было пятнадцать. Последнее, что ей было нужно, - это похоронить родителей. Я был слишком занят их потерей, заблудившись в собственной темноте, чтобы понять, как ей тяжело. Не только в ближайшем будущем, но и в повседневной жизни.

Оставалась в Тэтчере, вместо того чтобы жить со мной.

Никогда не возвращалась домой, разве что на день или два по праздникам - ведь это был не ее дом, верно? Это был мой дом, и, несмотря на то, что я знал ее с младенчества, я не был им. Я не был семьей.

В день их похорон управляющий имуществом Элиаса передал мне копию завещания, в котором я значился опекуном Зои, если с ними что-то случится. Я была потрясен: у Элиаса была сестра, Каролина, и я предполагал, что Зои будет жить с ней.

Но Элиас оставил для меня записку с объяснением причин, и я был слишком труслив, чтобы открыть ее.

Я до сих пор не набрался смелости, чтобы прочитать ее.

После того как она вернулась в школу, я почти не видел, чтобы она пролила хоть одну слезинку. Вместо этого она надела мужественное лицо и продолжила заниматься своими повседневными делами. Тогда это имело смысл, но теперь я понимаю, что она засунула это горе куда-то глубоко внутрь, чтобы от него избавиться.

Я не видел ее полгода, получая лишь расплывчатые ответы на свои сообщения и отчеты об успеваемости из школы, в которых говорилось, что она, как всегда, преуспевает во всем.

Потому что это то, что она делает.

Она преуспевает в жизни.

Но как же ее эмоции?

Сможет ли она когда-нибудь замедлиться настолько, чтобы как следует погоревать?

Она никогда не видела, через что мне пришлось пройти, когда я потерял Элиаса и Брук, поэтому я никогда не смогу смоделировать свое горе для нее. Сейчас я понимаю, что, возможно, это было ей во вред. Мы никогда не переваривали случившееся вместе. Не совсем. Мы ограничивались несколькими объятиями и прошептанными словами в самой гуще событий.