— Да, действительно, я думал, что это чувство уже никогда больше не посетит меня.
— Я тоже, — сказала София.
— Не помню, сколько раз я просыпался в этой комнате, на этой кровати с мыслями о тебе, София, — СиСи говорил и продолжал любоваться Софией, — я пытался бороться с собой, удерживал себя от того, чтобы не броситься к телефону и не позвонить тебе. Каким же я был дураком! — с горечью произнес СиСи.
— Да уж, — весело ответила София и улыбнулась. От ее улыбки СиСи стало хорошо.
— Этого, София, больше не будет. Все начинается сначала — возвращается назад. Я люблю тебя, София. Я даже не могу выразить, как сильно люблю.
Его рука гладила ее щеки, шею и плечи. Прикосновения его были нежными и ласковыми.
— И не надо, СиСи, не надо пытаться объяснять, как ты меня любишь.
— Почему? — СиСи заглянул в глаза Софии.
— Потому что и я люблю тебя так же сильно.
Не в силах бороться с чувствами, переполнявшими их, СиСи и София потянулись друг к другу. Их руки переплелись, СиСи обнял жену, прижал к себе и нашел ее теплые подрагивающие губы.
— Я люблю тебя, люблю, София, — шептал СиСи Кэпвелл.
— Тише, не говори, не надо, а то все может безвозвратно уйти.
— Нет, ничто никуда не уйдет. Мы всегда с тобой будем вместе.
— Тише, СиСи, помолчи. Я боюсь, мне страшно, ведь когда‑то у нас уже было что‑то похожее.
— Нет, София, такого у нас еще никогда не было. Оно пришло только сейчас. И я благодарен небесам, что ты вновь со мной. Мои руки прикасаются к тебе, ласкают твое тело. Я благодарен небесам за то, что ты, София, любишь меня. Ведь я вижу любовь в твоих глазах. И от этого мне хорошо, мне хочется быть добрым, всех прощать.
— Это замечательно, СиСи, это чудесно, что тебе хочется быть добрым и ласковым. Будь таким, будь. И тогда у нас все будет прекрасно.
— А еще, София, я не хочу, чтобы ты чего‑то боялась. Не бойся — я с тобой, нам теперь ничего не страшно. Нас никто и ничто не сможет победить. И клянусь — я тебя никому никогда не отдам… никому. Никто не посмеет прикоснуться к тебе.
— Да что ты, СиСи, успокойся. Не надо быть таким ревнивым. Ведь я не давала тебе к этому повода.
— Нет, конечно, нет. Это я просто так, в порыве чувств, которые переполняют меня.
София нежно засмеялась и откинулась на подушку, она прикрыла глаза и задумалась. Она вспомнила свою юность. Первые встречи с СиСи Кэпвеллом. Вспомнила, каким гордым и неприступным, каким холодным он тогда казался ей, еще юной и несмышленой девушке. Она даже вспомнила первый поцелуй, робкий и трогательный. И ей от этих воспоминаний стало еще теплее.
Казалось, ее душа воспарила к облакам, туда, где неслись белые барашки, белые птицы. София приоткрыла глаза и посмотрела в окно на череду облаков, спешащих по ярко–синему утреннему небу. В окно долетали веселые голоса птиц, их щебет, шум прибоя.
"Как хорошо! Как давно я мечтала вернуться в этот дом, — подумала София, — но мне сейчас кажется, что я отсюда никуда не уходила, это, наверное, потому, что моя душа оставалась здесь в больших комнатах, под этими деревьями, с этими людьми, с моими близкими. Ведь они все меня очень любят и я их всех люблю. И всегда готова отдать за них свою жизнь".
СиСи тоже лежал и, запрокинув голову, смотрел в окно. Он слышал могучий рокот океана, вдыхал солоноватый воздух, слышал голоса чаек, носившихся у самого дома.
"Наконец‑то, — подумал он, — я смог вернуть в этот дом человека, который вновь наполнит мое существование радостью и счастьем, человека, который оживит молчаливый и холодный дом. Теперь с Софией все пойдет по–другому, изменятся отношения с детьми. Со всеми можно будет разговаривать спокойно и просто. Боже мой, как хорошо, что я смог вернуть Софию".
— Как ты думаешь, который час? — спросила София, — СиСи, ты спишь?
— Нет, я чувствую, что сейчас, по–настоящему, счастлив. А времени… по–моему, еще рано.
— Нет, уже надо вставать
— Нет, София, полежим еще. Я хочу ощущать тебя рядом, чувствовать тепло твоего тела. Иди сюда, — СиСи приподнял и положил голову Софии себе на плечо. — Вот так, тебе удобно?
— Да, дорогой, мне так очень удобно.
— Тогда еще немного полежим, посмотрим в окно, на синее небо, на белые облака.
— СиСи, ты стал сентиментальным. Раньше я не замечала за тобой таких нежных чувств.
— Это, наверное, старость.
— Старость? — изумилась София, — нет, СиСи, ты сейчас моложе, чем был раньше. Моложе и увереннее.
— Это хорошо?
— Конечно же хорошо.
— София, ты тоже сейчас моложе, чем раньше. Я тебе говорю это совершенно искренне.
— СиСи, перестань. Перестань расточать комплименты. Давай просто полежим и посмотрим в небо, на облака. А знаешь, мне кажется, что я вообще никогда не уходила из этого дома.
— Ты, действительно, никогда отсюда не уходила, ты была и есть его неотъемлемой частью. Мне всегда ужасно хотелось, чтобы ты была рядом. Но все из‑за моего скверного характера…
— Да, СиСи, характер у тебя еще тот.
— Да и у тебя, София, характер не лучше моего. Мы достойны друг друга.
— Действительно, мы достойны друг друга. Только непонятно, почему мы так долго муч,1ли сами себя?
София пожала плечами.
— СиСи?
— Что, София?
— Я хочу тебя поцеловать.
— Поцелуй.
— Ты разрешаешь?
— Да. Целуй же, быстрее.
СиСи сам повернул к себе Софию и крепко поцеловал в губы.
— Ты так хотела меня поцеловать?
— Нет, СиСи, я хотела поцеловать тебя нежно, тихо. Вот так, — и София прильнула к губам СиСи.
Они еще долго лежали, тесно прижавшись друг к другу, смотрели в распахнутое окно, за которым покачивались ветви деревьев, щебетали птицы, рокотал океан и по голубому глянцу неба плыли яркие белые облака.
ГЛАВА 7
— Испорченный торт. — Самое неприятное воспоминание детства или о чем не хочется думать Келли — Кто сломал любимое деревце доктора Роулингса? — Что скажет Мэри ребенку, когда тот вырастет? — СиСи и София — полное взаимопонимание и идиллия отношений. Надолго ли?
В психиатрической лечебнице, в общей комнате царила гнетущая тишина. На полу, посреди помещения, стоял вазон со сломанной японской вишенкой — любимым деревом доктора Роулингса.
Возле вазона собрались пациенты — Элис, Адамс, Келли и Перл.
Элис с ужасом смотрела на сломанное дерево, ее темная кожа, казалось, побледнела. Девушка обхватила голову руками и мелко вздрагивала.
Адамс то и дело поправлял очки и проводил ладонью по своей лысой голове. Келли была в наброшенной на плечи теплой вязаной кофте. Она поплотнее запахнула полы и поежилась, словно бы от холода.
Адамс с упреком посмотрел на Перла, а тот как ни в чем ни бывало подпиливал ногти маникюрной пилочкой.
— У тебя будут неприятности, — сказала Келли, обращаясь к Перлу.
Тот на мгновенье прервал свое занятие и пожал плечами. Эполеты на его мундире немного сдвинулись в сторону, и Перл аккуратно их поправил.
— Неприятности будут не только у меня, — сказал он, — может быть, отец нации и огорчился бы из‑за сломанного деревца, но я — никогда, — он вновь принялся подпиливать ногти. — Как они тебе нравятся, Келли? — он протянул свою руку.
Девушка недоуменно посмотрела на отполированные до блеска ногти.
— Не понимаю, к чему ты так веселишься, Леонард, — обратилась она к Перлу, — ведь доктору Роулингсу очень нравилось деревце и он сильно расстроится.
Перл ехидно улыбнулся. Он не глядя водил пилкой по ногтям, металл отзывался неприятным скрипом. Келли скривилась, этот звук ее раздражал.
— Леонард, ты можешь, наконец, прекратить свое дурацкое занятие?
— Никогда, — ответил Перл.
— Но у меня такое чувство, будто ногтями кто‑то скребет по водосточной трубе.
— Ты, Келли, слишком нервная для сумасшедшей, — улыбка не сходила с лица Перла. — И кстати, с чего это ты взяла, что деревце сломал старик Джордж?
