Развод. Внебрачный сын мужа (СИ) - Томченко Анна

Я понимал чего хотела Вика. Не быть вместе, но остаться родителями, и я, наступая на горло самому себе, все же принимал объективность этого желания. Она не лишала меня детей, она выстраивала границы. И наказывать ее за это я не имел права.

Гостевой брак.

Точнее папа выходного дня.

Мысли крутились в голове и поэтому ближе к трём утрам, которые я встретил все так же в машине, у меня началась жуткая мигрень. Я помнил, что на утро назначено заседание, я даже материалы дела знал на отлично, но что-то все шло не так.

Я не хотел бросать семью. Появилось чувство, что я готов был подохнуть под дверью этого старого дома как верный пёс только бы не бросать их. Не быть изгнанным.

Когда на горизонте в районе пяти утра показалось солнце, я вдруг очнулся. Сам не понял как заснул, но вырвал меня из сна дотошный писк будильника. Надо было собираться на работу, чтобы подготовится к делу. Я растер ладонями лицо и снова бросил взгляд на окна. Показалось, что за тюлем на втором этаже мелькнула тень.

Я бы не удивился, узнав, что Вика так и не ложилась спать.

Сердце как-то лихорадочно застучало и от этого боль разлилась по всей груди. Нет. Я потер запястьем под правым ребром, запрещая себе расклеиваться. Не время было.

Я сделаю все возможное, чтобы Вика меня хотя бы без боли могла называть по имени.

Обещаю.

Я завел машину. Из соседней калитки вышел мужчина в растянутых трениках и футболке в полоску. Военная выправка. Разминка.

Интересный экземпляр.

Я отодвинул дела и вышел из машины.

— Доброе, — я протянул руку. — Ярослав, муж Виктории.

Мужик вскинул бровь и поджал левый угол губ.

— Борис, — нехотя протянул он руку для рукопожатия. — Местный сторожил.

— А что, есть от кого сторожить? — с подозрением прищурился я. Борис пожал плечами.

— Да нет, но иногда приходится приглядывать… — Борис полез в карман трико и вытащил леденцы. Развернул и засунул один в рот.

— А за моими приглядите? — спросил я и кивнул в сторону дома. — Ну чтобы никто чужой не подходил и не приближался…

Борис снова пожал плечами, и через десять минут я заручился его помощью.

В город я въехал с ощущением какой-то безграничной задницы. Заскочил домой, сходил в душ и переоделся к заседанию. Впервые на моей памяти у меня было состояние, когда я не работал, а отбывал наказание, поэтому нервный, злой и дёрганный доехав до офиса, я набрал номер, который хотел бы забыть и больше не знать.

Эта коза еще попляшет и получит за то, что полезла к Вике.

— Рожкова, ты себе девять жизней раздобыла, раз такая смелая стала?

Глава 34

Вика.

Я всю ночь простояла возле окна. Периодически заходила в спальню и проверяла детей. Меня трясло и я боялась не выдержать и сорваться к Яру.

Впервые с появления Матвея я увидела в муже что-то живое, изломанное, но такое настоящее в своей безобразности, что мне мгновенно и остро необходимо было это исправить.

Я не могла спокойно наблюдать за тем, как Ярослав закапывал себя в могилу, но и одновременно должна была позволить ему это сделать, чтобы он осознал насколько больно бывает от простых слов. Я по-человечески не могла просто забыть и бросить Яра. Человек во мне орал, что так не поступают, не оставляют после себя развороченный курган и пепелище. Женщина же во мне заходилась в стороной истерикой, сдирала с себя кожу и просила, молила, чтобы этого больше не повторилось.

Я разрывалась.

Но когда ближе к пяти утра Ярослав все же уехал, у меня внутри поселилась безграничная пустота, и я обессиленная упала на постель к детям и забылась тревожным сном, который даже не прервали детские голоса. И самое возмутительное, что я не поняла, как от меня улизнули Алиса с Матвеем. Уверена, это все дочь. Это она проказница подговорила спокойного малыша, чтобы спуститься вниз и …

Я проснулась от грохота, который раздался с первого этажа. Не видя ступенек я слетела вниз и застала перемазанных Алису и Матвея смородным вареньем .

— А упало что? — спросила я забегая, и Алиса вытерла домашним, испеченным вчера мной, хлебом моську, а потом запихала кусочек в рот и призналась:

— Корчега! — Алиса не выговорила незнакомое слово, а вот Матвей весь сжался в комок и опустил глаза, спрятал руки под столом, опасливо глядя на меня. Я выдохнула и уточнила:

— Кочерга? — и посмотрела на металлический прут согнутый на конце буквой «Г». Алиса величественно кивнула словно королева варенья и булок и, я, закатив глаза, щелкнула кнопкой чайника. — Могли бы и разбудить…

Алиса покачала головой, а Матвей все так же пристально наблюдал за мной, явно желая что-то спросить и не выдержала уже я.

— Матвей, ты чего то испугался? Почему не ешь? — я кивнула на бутерброд возле него на столе. Матвей смутился. Поднял глаза, снова спрятал, что-то произнёс одними губами, а потом все пробормотал вслух:

— А вы не будете ругаться?

Я замерла не донеся до мультиварки контейнер с овсянкой и уточнила:

— Из-за чего?

Матвей еще сильнее напрягся и весь пошел пятнами. Я отставила крупу и посмотрела на ребенка. Алиса пришла на помощь.

— Он боялся, что ты разозлишься, что мы без спроса залезли в холодильник и вытащили варенье. А Ещё из-за хлеба. Он был красивым, и Матвей отказывался его есть. А я отломила кусок и сказала чтобы ел!

Алиса нырнула ложкой в банку и зачерпнула варенья. Засунула в рот и вся блаженно растянулась в улыбке.

— Но вы же кушать сели, почему я должна была ругаться? — для меня было нонсенсом, что за такое можно ругать ребенка. Я даже не задумывалась об этом. — Вот разбудить могли бы…

Матвей тяжело вздохнул и у меня сердце снова пошло трещинами. Я догадывалась, что он ответит:

— Просто дома дядя ругался когда я холодильник открывал… — Матвей утёр пижамным рукавом нос и, Алиса, видя назревающую истерику, своей заляпанной ладошкой похлопала его по руке, оставляя смородные следы на бежевом хлопке. А я поспешно отвернулась, стараясь скрыть слезы.

Чудища.

Мерзкие чудища и мрази.

— Моть… — тихо позвала я, сократив имя до мягкого и домашнего прозвища. — Ну у нас немного другие правила. И если ты голодный, то ты должен открыть холодильник и взять покушать. Если я рядом, ты должен сказать что хочешь кушать. Если ты хочешь кушать, тебя за это ругать никто не будет.

Матвей несколько раз судорожно кивнул и шмыгнул носом.

Он стыдился этой ситуации. Скорее всего из-за контраста поведения своего и Алисы. Но и дочь почувствовала и, спрыгнув со стула, подошла к Матвею и обхватила его руками.

— Мама никогда не будет ругать, потому что ты самый хороший. И я самая хорошая… — Алиса прижалась лбом к Матвею и вздохнула.

— И Вика… самая хорошая, — выдохнул Матвей и Алиса кивнула, а у меня наконец-то в мультиварке каша стала готовиться.

В загородной жизни было что-то такое, невозможно душевное, что день здесь тек особенно медленно. У нас не было постоянно орущих гаджетов, а был старый трехколесный велосипед Алисы, на котором она учила кататься Матвея, были старые качели найденные в сарае. Я их подвесила на балке, которая держала тент мангала, была тканевая беседка, которую мы устанавливали с детьми до обеда и которую я тихо ненавидела из-за обилия крепежей. А еще маленький чайный столик, несколько скамеек, деревенское молоко и снова свежий хлеб, который я успела испечь после утренних откровений.

Я так закрутилась, что почти поверила, что сложно и не совсем быстро, но мы с детьми привыкнем ко всему и что-то вынесем из этого опыта. Я так погрузилась в проблемы загородной жизни, что совсем неожиданно поняла, что возле калитки припарковалась черная иномарка.

Сердце пропустило удар. А давление резко подскочило, заставив кровь прилить к щекам. Я сглотнула тугой комок, потому что из авто вышла она…

Глава 35