Её нельзя (СИ) - Асхадова Амина

— Успокойся! Если не хочешь, чтобы я тебя трогал.

Он коснулся моего оголенного плеча, и я дернулась, зашипев:

— Иди к черту…

Стало страшно.

Куда они меня везли? Что будут делать? А мама? Она уже плачет или пока не поняла, что больше не увидит свою дочь?..

От боли в теле и душе я отключилась. Просто не вытащила. Сознание померкло, и тело обмякло.

Не так я представляла день своего обручения — не со связанными руками, не в платье в крови и не с Эмилем рядом.

Глава 28

Я открыла глаза, уставившись в белый высокий потолок с лепниной.

Чужой потолок. Не мой дом. Не моя спальня.

Сознание медленно восстанавливало хронологию… за окном было по-прежнему солнечно.

Прошли сутки, либо же — несколько часов. Я надеялась на последнее.

В спальне я была одна. Интерьер спальни был грубым, мужским. В углу стояло кресло из темной кожи, а рядом столик с бумагами.

На мне было все то же платье, но я чувствовала себя так, будто проспала очень много часов. Значит, я провела в этом доме ночь. Меня пробрала дрожь: отец не простит мне этого, и я больше никогда не увижу свою семью.

Я поднялась и добралась до ванной, чтобы ополоснуть лицо ледяной водой. В зеркало было печально смотреть, Эмиль до сих пор считает, что я нужна ему?

До сих пор считает меня красивой женщиной?

Одна половина лица в разводах от туши, другая — от помады. И от крови. Все смешалось, но было видно, что лицо пытались умыть. Губу не трогали — догадались, что ранена.

Я умылась с мылом, смыв с себя весь макияж.

И тогда за спиной хлопнула дверь.

— Ты проснулась?

Я промокнула лицо мягким полотенцем и тяжело задышала. Но промолчала. Даже не повернулась к нему…

Только от взгляда его все равно было не скрыться.

— Как ты себя чувствуешь? Я велел тебя не будить, и ты проспала до следующего утра.

Хотелось кричать от боли: все же я провела эту ночь в особняке. С другим мужчиной.

Возвращаться домой — означало самый настоящий позор.

Я повесила полотенце на крючок и взглянула на себя в зеркало. Так было куда лучше — лицо стало чистым и выглядело свежее. На губы я старалась не смотреть, зато и в моей боли было что-то хорошее: Эмиль не станет меня целовать.

Я бы этого точно не вынесла.

Не сейчас, когда я так сильно ненавижу его.

— Довольно показывать отцовский характер, София, — его лицо изменилось, как и тон.

— Такую взял, такую и терпи! — процедила я перед зеркалом, хотя и стоило промолчать.

Развернувшись, я миновала Эмиля и вылетела из ванной.

Он вышел следом… а мне деться было некуда. Дальше комнаты, я предполагала, меня не пустят.

Эмиль что-то задумал. Я сложила руки на груди и резко повернулась:

— И что дальше?! Есть план, или ты только скручивать меня силой можешь?

— Я бы посоветовал убавить гонор. И скручивать не придется.

— Я бы советовала похищать тех, кто этого хочет.

— Убавь. Гонор, — процедил по словам.

— Что теперь будет, Эмиль? Ты думал об этом? Я думала, поэтому умоляла тебя отступиться!..

Эмиль оттолкнулся от стены, взял меня за локоть и подвел к кожаному креслу.

— Садись.

Я не села.

Он толкнул.

Сердце забилось в панике… оно так устало биться часто.

— Бери в руки бумаги.

Листы. Обычные.

Я взяла их, но прочитать не смогла ни слова.

— Здесь все на иностранном языке…

— Это итальянский, — бросил Эмиль, будто мне должно стать от этого легче. — Ставь подпись в конце страницы.

Эмиль протянул ручку. Я посмотрела на его пальцы, обхватившие тонкое дерево, и мой взгляд зацепился за перстень. Черный, тот самый, что заинтересовал меня, когда я села в его автомобиль.

Я вспомнила, где я еще видела этот перстень. На семейных фотографиях, что когда-то давно показывала мне мама. Тогда перстень был запечатлен на руке Давида, это было свадебное фото по случаю заключения брака с Жасмин.

Если бы я только вспомнила это раньше!..

— Возьми ручку и подписывай, София.

Я перевела взгляд на Эмиля.

Как я могла не узнать этого мужчину? Их схожесть с отцом была невероятно высокой.

— Я имею право… — я тяжело задышала. — Я имею право знать, что я подписываю.

— Разумеется. После подписи ты станешь моей женой. По законам моего государства. Подписывай.

Я кивнула и взяла в руки бумаги. Эмиль настоящий безумец, если считает, что после всего я стану ему женой!

Я швырнула эти листы ему в лицо.

Подпиши, ты и так всецело принадлежишь мне — вот, как это звучало.

— Не стану, — вымолвила твердо. — Подписывать не стану.

Я запустила ручку в стену. В самую даль комнаты.

Эмиль побагровел, его лицо стало выглядеть старше и пугающе. Он молча склонился и поднял каждый листочек, вернулся за ручкой и склонился надо мной.

А у меня сердце грозилось вместе с душой вылететь, но виду не подавала. Замерла холодно, смотря четко перед собой. Наплакалась, довольно. Теперь пусть катится к дьяволу за своими подписями!

— Ты подпишешь, — процедил он мне в висок. — Подпишешь, и все будет хорошо. Ты смиришься, я буду нежным.

Меня пробрала дрожь.

Он будет нежным… в постели. Он это имел в виду.

Как только я поставлю эту подпись, он возьмет меня. Будет иметь на это все права. А потом отцу моему скажет, что трахнул его дочь. Выплюнет это в лицо тоном победителя.

— Быстро! — гаркнул он.

И бумаги вновь оказались передо мной. На столике.

Эмиль аккуратно вложил ручку мне в ладонь и опустил это все на бумагу. Туда, где нужно поставить подпись. Моя рука дрожала, его — была на взводе.

Стало ясно: тот Эмиль, в которого я успела влюбиться, остался в горах.

— Ставь подпись, девочка, иначе… — Эмиль был на грани.

Нам помешали.

В комнату вошли. Тихо, робко. Эмиль отошел, и я услышала тревожный голос его сестры.

— Брат, отец послал сообщить, что времени осталось мало.

— Спасибо. Возвращайся к отцу, будьте рядом. Наши люди прилетели?

— Да. В большом количестве.

Я ощутила на себе ее взгляд. Мимолетный, после чего Ясмин ушла. Я стала считать ее шаги, но насчитала всего два. Девушка осталась за дверью подслушивать.

Эмиль опасно повернулся ко мне. Эта спальня обещала стать началом моего конца.

— Если ты не подпишешь, я не смогу тебя защищать. У тебя нет выбора, София. Я стану твоим мужем, и никто не посмеет забрать тебя.

— Никто, кроме тебя, — процедила сквозь зубы. — Не буду ничего подписывать. Не проси.

Я вспыхнула, и ручка со звоном упала на столик. Упала прямо на его чертовы бумаги.

И тогда начался мой личный ад.

Эмиль подлетел ко мне, схватил меня грубо и насильно вставил ручку между пальцев. И своей рукой — мою сжал. До слез. Деревянная узорчатая ручка больно впилась мне в пальцы, но ему было все равно.

— Просить — не мой метод, — пророкотал Эмиль мне в ухо.

— Мне больно!

Я дернулась, но безуспешно. Эмиль лишь крепче сжал свою руку, усилив захват.

— Отпусти, отпусти меня! Эмиль!

— Тихо. Ставь подпись. Сама, давай.

Он говорил и склонял мою руку к нужному месту.

— Ты не смеешь! — закричала я. — Я не буду ничего подписывать! Нет, нет, нет…

Я охнула.

Прижавшись в моей спине, Эмиль склонил меня к бумагам и своей рукой поверх моей — стал выводить подпись.

— Эмиль, умоляю! — из меня вырвались рыдания.

Он вывел все до последней буквы. Идеально ровно, по ней не прочтешь, что эта подпись поставлена насильно. Она была как в моем паспорте, который они, вероятно, тоже выкрали.

Я широко открыла рот, чтобы не задохнуться. Все кончено.

— Умница, — прошелестел Эмиль и отпустил мою руку.

Она горела огнем, а между пальцев сохранился узор от ручки. Эмиль забрал бумаги, а я закрыла лицо руками и жалко разревелась. Я ненавидела это делать. Я много лет воспитывала в себе стержень не плакать перед отцом и почти воспитала — не лить слезы при Мураде.