Паутина (СИ) - Костадинова Весела

- Но я больше не ребенок, бабуль, - с горечью во рту ответила я. – И кроме тебя и мамы у меня больше никого нет. И я вынуждена взрослеть настолько быстро, насколько это возможно. Если не веришь мне, давай съездим к маме вместе. Ты познакомишься с Максом и Натальей, сама увидишь Центр.

Она утвердительно качнула головой.

- Хорошо, моя девочка. Хорошо. Давай так и сделаем.

Она задумчиво потерла бровь. Я тоже молчала, ощущая, что хоть она и согласилась со мной, но полной уверенности у нее нет.

Молчали долго, обе не желая нарушать это хрупкое равновесие. Я так скучала все эти дни по бабушке, что сейчас спорить с ней совсем не входило в мои планы.

- Малышка, - внезапно бабуля позвала меня, - слушай… Роменский до тебя дозвонился?

У меня от ее слов потемнело в глазах.

- Что? – переспросила я мертвым голосом.

- Игорь… ваш декан… он дозвонился до тебя? – повторила она, нахмурившись. – Он тебя потерял тогда…

- Когда? – тупо спросила я, чувствуя как язык прилипает к небу.

- Лиана… я так поняла, что он понял, что у тебя случилась беда… в тот день, когда меня увезли на скорой. Он звонил мне дня через три, сказал, что не может с тобой связаться. Я объяснила ему, что ты заболела и потеряла телефон. Дала телефон Клары. Он до тебя дозвонился?

Каждое ее слово кислотой падало на мозг. Проверял жива ли я после? Выжила ли?

- Нет, - ответила коротко и отрывисто, понимая, что могу выталкивать из себя только короткие слова. – Он не звонил….

- Странно, - удивилась бабушка. – Мне показалось, он действительно испугался тогда…

Испугался? Он – испугался?

- Приятный мужчина, - продолжала бабушка. – Впрочем, что от сына Андрея еще ожидать можно было….

Действительно, что?

У меня было странное ощущение, что паук опутывает меня в свою паутину с головы до ног. Что эта паутина уже захлестывает мою шею, не дает мне дышать. Он ясно дал понять, что не только я под его контролем, но и те, кого я люблю.

- Лиана, - бабушка встревоженно, даже пораженно смотрела на меня, - что с тобой? Тебе плохо? Ты вся белая как мел? Лиана….

- Мне… бабуль, горло болит еще…. Можно я лягу?

- Прости, - озадаченно ответила она. – Конечно, ложись. Принести тебе чая или лекарства? Может по спинке погладить?

- Нет! – отрывисто бросила я. – Прости, бабушка, мне правда не очень хорошо.

Она смотрела удивленно, но возражать не стала. Просто поцеловала в щеку и вышла из комнаты, плотно притворив за собой двери.

Я нырнула под одеяло и позволила себе задрожать всем телом.

21

Серая бесформенная толстовка с капюшоном, закрывающая лицо и главное - руки, запястья, которые все еще хранили заметный, хоть и теперь потемневший след от стяжек. Легкие, удобные для бега кроссовки, свободные походные брюки со множеством карманов и позволяющие двигаться быстро – так я теперь ходила в университет. Зайти снова в знакомый корпус первый раз за последние недели было невероятно трудно, даже зная, что Роменского я там не встречу в ближайшее время – Лена, когда принесла мне конспекты лекций обмолвилась, что он уехал в командировку дней на десять. Я едва заметно перевела дыхание.

И все равно мне было неуютно, тяжело и некомфортно. Знакомые залы, аудитории и лаборатории не доставляли никакой радости, учеба стала серой, тяжелой и скучной повинностью. Я невольно горько усмехнулась - еще полтора месяца назад я бежала сюда с удовольствием.

Приходила позже всех, уходила раньше, стараясь стать для остальных сокурсников просто серой, неприметной мышью. Если по первости они и бросали на меня удивленные взгляды, то через неделю уже забыли о своих вопросах, переключив внимание на другие события – благо университетская жизнь предоставляла их в огромном количестве. Например, в Lancet Infectious Diseases вышла большая статья Роменского в соавторстве с двумя учеными из Германии. И снова из объекта вечного раздражения студентов, он превратился в объект зависти и восхищения.

Я слышала разговоры — в коридорах, в лабораториях, в кафетерии. Ловила обрывки фраз, обсуждений его достижений, возможных грантов, методик. Его имя было повсюду, куда бы я не пошла, а положение в университете становилось все более прочным.

Через неделю я завалила свою первую лабораторную по молекулярной биологии. Настолько погрузилась в себя, что испортила все образцы, выданные для анализа. Перемешала реагенты, сбила температурный режим, уронила пробирку. В итоге – полный провал.

— Твою мать… — прошипела Лена, дождавшись меня в коридоре. В ее голосе звучала смесь раздражения и искреннего беспокойства. — Лиана, что с тобой происходит? Ты себя в зеркале видела? Ты… Да твою ж то налево!

Я устало выдохнула, швыряя сумку на широкий подоконник рядом с аудиторией.

— Отстань, а? — попросила я без особой надежды, не глядя на подругу.

— Отстать? — Лена вскинула брови, ее голос задрожал от эмоций. — Лиана, ты совсем шизанулась? Ты уже три недели не разговариваешь с Дашкой! Выглядишь, словно тебя из мусорного бака вытащили! Заваливаешь лабораторные! Ты даже у Шелиги ни разу не появилась на научной работе! Сразу после учебы убегаешь черт знает куда!

Она сжала кулаки, глубоко вздохнула и чуть тише добавила:

— Я устала, Лиана, видеть, что ты с собой делаешь. Дашка места себе не находит, не понимает, почему ты просто послала её на хер! Я понимаю, тебе больно. Понимаю, что говна навалилось выше крыши, но, бля, это уже ни в какие ворота не лезет!

— Пересдам… когда-нибудь… — глухо пробормотала я, слабо осознавая, что она права, если не во всём, то во многом.

— Когда, Лиана?! — Лена шагнула ближе, почти нависая надо мной. — Роменский вернётся со дня на день, если уже не вернулся! В пятницу его лекция! Ему принесут все наши результаты! Он так вздрючит тебя, что имя своё забудешь!

Я зажмурилась, чувствуя, как пульсирующая боль сжимает виски. Уже, Лена… Уже...

Подруга тяжело выдохнула, смягчаясь:

— Ладно… Давай так. Сегодня ты никуда не уходишь. Я договариваюсь с Вадимом, он нормальный парень. После лекций он пустит нас в лабораторию, выдаст новые образцы. Ты всё сделаешь и сдашь ему завтра утром. Это твой первый косяк за всю учёбу, он нормально всё поймёт. Ну?

Я подняла голову, встретилась с её взглядом. В нём не было осуждения — только твёрдое, не терпящее отказа желание вытащить меня из этой дыры.

— Ну?.. — повторила Лена, сжимая губы.

Я медленно кивнула.

— Ладно.

Придется сегодня пропустить визит к маме, к которой я старалась ездить каждый день хотя бы на пол часа. И своими глазами видела малюсенькие, едва заметные продвижения к выздоровлению. Она по-прежнему ничего не говорила, смотрела куда-то в пустоту, но ела сама и даже стала выполнять простейшие манипуляции, вроде одевания или расчесывания волос.

Бабушка однажды поехала со мной в Центр. Она познакомилась с Максом и Натальей — людьми, которые стали для меня поддержкой, — но встретила их скорее сдержанным спокойствием, чем искренней теплотой. Возможно, она ревновала меня к Наталье, ведь если смотреть правде в глаза та была единственной, общение с кем приносило мне радость. Я замечала её взгляды, когда мы с Натальей разговаривали, и чувствовала лёгкую натянутость в её голосе.

Наталья не ставила под сомнения мои решения, она не пыталась вытащить из меня то, о чем говорить я не хотела, она просто была рядом. Я знала, что могу обратиться к ней с любым вопросом или своими сомнениями и она никогда не оттолкнет меня. И больше того, она единственная женщина, которая знала, что со мной сделали. Единственной, перед кем я не пряталась.

Макс тоже знал правду, однако, не смотря на то, что он не вызывал у меня страха, я не могла доверять ему полностью. Впрочем, он этого и не требовал, был внимателен, уважителен, но линий не пересекал. Его общение со мной всегда было кратким, ровным, почти деловым. Ни лишних слов, ни попыток влезть в мою голову. Разве что иногда, по вечерам, когда мы разговаривали, а усталость брала своё, в его голосе прорезались едва заметные нотки тепла. Такие тонкие, что, будь я менее внимательной, могла бы их просто не заметить.