Мэри с удивлением слушала Мейсона. Кое в чем она была согласна с ним, но в целом не соглашалась, и подобное уже не однажды приходило ей в голову.
— Мейсон, — Мэри сунула руки в карманы брюк, — а ты не скажешь мне, чего же он хочет?
— Кто?
— Твой отец СиСи.
— Не знаю, Мэри, что тебе и ответить. Я же говорю, каждые двенадцать лет у него бывают приступы человеколюбия и он старается делать всем только добро.
— А почему так редко? — поинтересовалась Мэри.
— Не знаю, почему так редко. Но слава богу, что хоть раз в двенадцать лет с ним такое случается.
Мэри улыбнулась.
— Ты согласна со мной?
— Ну, конечно же. Лучше хотя бы один раз в двенадцать лет, чем в сто лет и ни разу.
— Все логично, Мэри, — Мейсон уже хотел что‑то спросить у нее, но Мэри остановила его ладонью поднятой руки.
— А что же все‑таки он хочет?
— Я слышал, как у него скрипели зубы, хотя он и улыбался.
Выражение лица Мейсона стало очень похожим на выражение лица СиСи.
— Улыбался? — спросила Мэри.
— Да, он улыбался, а зубы скрипели. В общем, он решил устроить самый большой бал в городе и пригласить всех, кого только можно, чтобы показать, какой он хороший и ужасно щедрый.
— Что, на этом балу, на этом великолепном празднике, будут все?
— Думаю, что да. Может быть, придет даже пожарная команда.
— А что станет делать пожарная команда на этом празднике? — заинтересовалась Мэри.
— Как что? Они примутся устраивать фейерверки и всех обливать шампанским.
— Шампанским? — засмеялась Мэри.
— Да, я думаю, что на этом празднике, как всегда, будет море шампанского.
— Море?
— Ну, может быть не море, но — очень много, я уверен в этом, — Мейсон улыбнулся.
Мэри ответила ему такой же веселой улыбкой.
— Мейсон, насколько я понимаю, СиСи задал тебе абсолютно конкретный вопрос в своем послании?
— Конечно, отец всегда спрашивает у меня четко и определенно.
— Как я поняла, он спросил, придешь ты или нет.
— Да, именно, так он и спросил.
— И что ты ответил?
— Я? — Мейсон очень неопределенно пожал плечами, — знаешь, Мэри, я думаю, что это мы должны решать вдвоем, но вообще‑то, мне не хотелось бы идти туда и видеть своего отца.
— Так что, ты ему так ничего определенного и не сказал? — пристально посмотрев в самые глаза Мейсону, спросила Мэри.
— Ну почему ничего не сказал? Я, во–первых, его поблагодарил за приглашение, а во–вторых, попрощался.
— И это все? — изумилась Мэри.
— Ну да. А что еще я мог сказать? Ведь тогда бы мы с тобой не разговаривали.
— Странный ты, Мейсон.
— Не знаю, мне кажется, что я вполне нормальный и полностью отвечаю за свои поступки. А вот…
— Что, Мейсон? Не надо только обо мне. Давай вначале решим вопрос.
Мейсон вновь пожал плечами, отошел от стола и опустился на мягкий диван. Пружины слегка скрипнули и Мейсон удивленно огляделся по сторонам. Мэри осталась стоять у стола и он залюбовался ее красотой, насколько выразительным было ее лицо. Мэри повернула голову в сторону и Мейсон с изумлением заметил, что сегодня профиль Мэри вновь кажется очень грустным.
"Боже мой, неужели у нее так и не сложится жизнь? Неужели у этого хорошего человека, у любимого человека, все так и будет плохо. Нет, что‑то надо делать".
— Мейсон, — Мэри повернулась к нему и посмотрела на мужчину, — так мы идем на большой праздник, который дает СиСи Кэпвелл, или нет?
— Знаешь, Мэри, я думаю, что кто‑нибудь из гостей, наверняка, знает о моей драке с Марком Маккормиком. А если этот кто‑то уже успел рассказать моему отцу, то думаю, мне не следует идти домой и встречаться с СиСи, — сказал Мейсон, нервно сунул руки в карманы пиджака и прошелся по гостиной.
Мэри посмотрела вначале на спину Мейсона, потом глянула в окно. Там как раз проходила какая‑то счастливая беззаботная парочка влюбленных.
Девушка весело смеялась, парень нежно обнимал ее за талию. Девушка то и дело запрокидывала голову, парень останавливал ее и целовал. После этого девушка еще более весело смеялась.
Мэри, глядя на эту идиллическую картину, тяжело вздохнула и позавидовала счастью молодых людей.
"Хорошо быть такими молодыми, беззаботными! Не думать ни о чем плохом. Впереди длинная жизнь, которая кажется светлой и безоблачной, не то, что у меня".
— Так что ты, Мэри, обо всем этом думаешь? — поинтересовался Мейсон.
— Знаешь, — Мэри встрепенулась, ее взгляд вновь стал напряженным, — я думаю, ни у тебя, ни у меня нет повода обижаться на СиСи. И мы с тобой должны пойти на этот праздник.
— Мэри, но если отец узнает о нашем ребенке и о том, что, возможно, это ребенок Марка, мне несдобровать. Отец тогда не сможет найти себе места.
— Но мне кажется, что пока он ни о чем не знает, — сказала Мэри.
— А вот в этом‑то невозможно быть уверенным.
— Ну что ж, тогда пойдем и все увидим, — Мэри заглянула в глаза Мейсону.
— Ты думаешь?
— А почему бы и нет, Мейсон? Хоть как‑нибудь развлечемся, избавимся от тяжелых мыслей.
Мейсон подсел к столу, опустил локти на столешницу и задумался.
— Мейсон, я скажу тебе с чистым сердцем, — начала говорить Мэри, — ведь ты…
Она посмотрела на Мейсона пристально и напряженно.
- …веришь, что этот ребенок ни чей‑нибудь, а твой. И я верю, что это твой ребенок. А на всех остальных мне…, — Мэри на мгновение задумалась, — …мне абсолютно все равно, что думают посторонние. Для меня самое главное — то, что думаешь ты, для меня самое главное, Мейсон, то, что ты мне веришь.
Мэри смотрела в глаза Мейсона. Взгляд мужчины потеплел, его лицо стало спокойнее.
— Мэри, если все обстоит так, — сказал он, — если ты уверена, что этот ребенок мой, твой и больше ничей, то тогда докажи это.
Мэри никак не могла понять, к чему он клонит.
— Если ты уверена, — повторил Мейсон, — то подай в суд на Марка.
Мэри вздрогнула. Она предчувствовала, что именно это угнетает Мейсона, именно это не дает ему почувствовать себя спокойно и уверенно.
Мэри отвела взгляд, резко тряхнула головой, русые волосы разлетелись в стороны.
— Нет, Мейсон, никогда, никогда!
— Но почему?
— А потому, что я слишком долго этого ждала и сейчас не хочу, Мейсон, поверь, не хочу, — Мэри даже приложила руки к груди.
Она напомнила Мейсону изображение святой Марии на фреске в церкви.
— Но, Мэри, мы не сможем жить с тобой спокойно до тех пор, пока ты не сделаешь…
— Мейсон, Мейсон, — Мэри заметалась по гостиной, — почему тебя это так беспокоит? Неужели нельзя обойти больной вопрос? Только не надо мне сочувствовать, Мейсон, я этого не хочу. Мне неприятно. Я сожалею, что не смогла отстоять свою честь, очень жалею, что не смогла сопротивляться до конца. Ты даже не можешь себе представить, что я буду переживать, когда начнется суд. Я хочу забыть об этом, вычеркнуть его из моей жизни, забыть о Марке и об этом постыдном для меня факте. А ты, Мейсон, даже не хочешь меня понять, хотя и говоришь, что любишь.
Казалось, что Мэри выплеснула все. Мейсон стоял совершенно изумленный, не зная, что и сказать. Да и Мэри выговорилась полностью, она даже почувствовала себя ослабевшей, такой будто бы из нее вытянули какой‑то жизненно важный стержень, на котором держалось все ее существование. Она вся обмякла и не зная, что делать, бессильно опустилась в кресло, закрыла лицо руками.
Несколько минут они молчали. Первой не выдержала Мэри, она поднялась из кресла и не спеша пошла к Мейсону.
— Знаешь, Мейсон, я не хочу думать ни о чем и ни о ком, кроме тебя. Я хочу, чтобы мои мысли занимал только ты один.
Мейсон безвольно улыбнулся и покорно подался навстречу Мэри.
— Я хочу думать только о тебе, о нашей будущей жизни и о малыше, который родится, — говорила Мэри уже в объятиях Мейсона, — Мейсон, я не хочу никому мстить, я совершенно не кровожадный человек. Тем более я не хочу мстить Марку и я говорила ему об этом.
