Второй шанс для нас, или Любовь вопреки разводу (СИ) - Тайна Злата

Я достала телефон и позвонила единственному человеку, кто мог разделить со мной эту радость.

— Мама, — сказала я, и голос дрогнул от нахлынувших эмоций, — у меня получилось. Меня взяли.

Впервые за долгое время я чувствовала не боль и страх, а нечто другое. Острый, стремительный прилив гордости. За себя. Я сделала это. Сама. Без его одобрения, без его поддержки. Я не просто чья-то жена или мать. Я дипломированный дизайнер. И моя новая жизнь, пусть и выстраданная, пусть и начавшаяся на обломках старой, наконец-то обретала свои, собственные очертания.

Глава 4

Зал заседаний загса был похож на больничный морг — та же выхолощенная до стерильности белизна, те же пластиковые растения в углу и тяжёлый запах остывших чувств и официальных бланков. Я сидела на холодном кожаном диванчике, сжимая в руках папку с документами, и пыталась дышать ровно. Глубокий вдох. Выдох. Сердце колотилось где-то в висках, оглушая меня собственным ритмом.

Я не взяла с собой Соню на эту ужасную процедуру развода. Не могла вынести мысли, что её детские глаза станут свидетелями этого циничного акта — юридического упразднения нашей семьи. Пусть для неё папа просто «живёт отдельно». Пока.

Дверь открылась, и моё сердце на секунду замерло, решив, что это он. Но вошла пара молодожёнов — сияющая невеста в фате и смущённый жених. Они смотрели друг на друга с таким обожанием, что у меня свело живот от острой, ревнивой боли. Мы когда-то тоже так смотрели друг на друга.

И тогда следом вошли они.

Сначала Алексей. В тёмном, безупречно сидящем костюме, с тем же отстранённым, деловым выражением лица, с каким он уходил на важные совещания. Его взгляд скользнул по мне, не задерживаясь, будто я была частью интерьера — безличной и незначительной.

А рядом с ним — она.

Та самая Анастасия.

Молодая. До боли молодая. Её тело, затянутое в облегающее платье цвета фуксии, было идеальным — подтянутым, упругим, с осиной талией и длинными ногами. Губы, наполненные филлерами, складывались в самодовольную полуулыбку. Глаза, густо подведённые стрелками, с любопытством и лёгкой насмешкой оглядели меня с ног до головы. В этом взгляде я прочитала всё: и жалость к моей «простоте» — практически без макияжа, в строгом чёрном платье, купленном ещё в прошлой жизни, — и торжество победительницы.

Я невольно ссутулилась, пытаясь спрятать свою обыденность, свою усталость, следы слёз, которые не могли скрыть даже слои тонального крема. Рядом с этим сияющим, отполированным существом я чувствовала себя старой, потрёпанной и нелепой. Выцветшей фотографией на фоне глянцевой обложки.

Мы сели за стол напротив сотрудницы загса. Алексей и Анастасия — рядом, как единый фронт. Я — напротив, одна.

— Подписывайте здесь, здесь и здесь, — монотонным голосом говорила женщина, протягивая бумаги.

Я механически выводила своё имя, и каждая буква давалась с трудом. Каждая подпись — это был отзвук того самого щелчка захлопнувшейся двери. Я чувствовала на себе её взгляд — Анастасии. Оценивающий, холодный. Она положила руку на рукав Лёши, демонстрируя своё право собственности. Он не отреагировал.

Когда основные формальности были улажены и дело дошло до графика встреч с Соней, Алексей наконец заговорил. Его голос был ровным, лишённым каких-либо эмоций.

— Я думаю, логично, если я буду забирать Софию из школы по пятницам и возвращать в воскресенье днём, — сказал он, глядя на меня, но не видя. — Если, конечно, у матери нет возражений.

— Нет возражений, — прошептала я, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза. Я смахнула её быстрым движением.

— Хорошо, — кивнул он. — Тогда, пожалуй, всё.

Он встал. Анастасия тут же последовала его примеру, её лицо расплылось в сияющей улыбке. Она потянулась к нему, и он позволил ей взять себя под руку. Это был простой, обыденный жест, но от него у меня перехватило дыхание. Столько лет именно моя рука лежала на его сгибе локтя.

Они уже повернулись, чтобы уйти, когда я, не выдержав, тихо выдохнула:

— Лёша…

Он обернулся. В его глазах не было ни любви, ни ненависти, ни даже сожаления. Только пустота. Словно все те двенадцать лет, что мы прожили вместе, никогда не существовали. Словно нашу любовь, наши клятвы, рождение дочери просто стёрли ластиком.

— Да?

Это одно слово, произнесённое с лёгкой нетерпеливой вопросительной интонацией, добило меня окончательно. Во мне не осталось ни злости, ни силы, только сокрушительная, всепоглощающая боль.

— Ничего, — прошептала я, опуская глаза. — Всё нормально.

Он кивнул и, не сказав больше ни слова, вышел из зала вместе со своей новой блестящей жизнью, воплощённой в лице Анастасии.

Я осталась сидеть за столом, не в силах пошевелиться. Документы о расторжении брака лежали передо мной, и их серая обложка казалась мне надгробной плитой. Плитой, под которой была похоронена та Ева, что верила в любовь, в «навсегда», в свою семью.

Сотрудница загса что-то говорила мне, но я не слышала. Единственное, что я ощущала — это леденящую пустоту внутри и унизительную, пронзительную боль от того, как легко он меня отпустил. Как будто я была чем-то незначительным, что можно без сожаления выбросить на свалку истории, чтобы освободить место для чего-то нового, яркого и молодого.

Я была морально уничтожена. И впервые за весь этот месяц я позволила тихим, горьким слезам течь по своему лицу, не пытаясь их смахнуть. Казалось, после того, как мне удалось устроиться на хорошую работу, я воспряла духом, но сегодняшний день, как бы я к нему ни готовилась, разрушил всё. Ведь это конец. Официальный конец наших отношений.

Глава 5

Дверь захлопнулась с тихим, но таким оглушительным щелчком, будто за мной навсегда закрыли крышку гроба. Я прислонилась к прохладной деревянной поверхности, закрыла глаза и просто пыталась дышать. Вдох. Выдох. Но воздух, пахнущий домашним уютом — ванилью от свечи и воском для мебели, — не приносил облегчения. Он давил на грудь, напоминая о другой жизни, о другой Еве, которая когда-то выбирала эти дурацкие ароматические свечи, веря, что они создают атмосферу семейного счастья.

Я открыла глаза и медленно, как лунатик, двинулась по коридору. Наш дом. Теперь только мой. Каждая деталь интерьера, которую я когда-то с такой любовью подбирала, теперь казалась немым укором.

Гостиная. Широкий диван в бежевом чехле, на котором мы все втроём смотрели фильмы. Теперь он казался слишком большим, пустым. Книжная полка, где его техническая литература соседствовала с моими романами и детскими книжками Сони. Его книг там больше не было. Он забрал их на прошлой неделе, когда я была на собеседовании. Остались зияющие провалы, как вырванные с корнем зубы.

Кухня. Сервиз в деревенском стиле, который мы купили на распродаже в мебельном, смеясь над его неуклюжестью. Сейчас он казался просто дешёвым и безвкусным. Фотография на холодильнике — Соня в три года, мы с Лёшей по бокам, все загорелые и счастливые после отпуска в Сочи. Я сорвала магнит и швырнула снимок в мусорное ведро. Рука дрожала.

Я прошла в свою — нет, в нашу — спальню. Большая кровать. После ухода Алексея я продолжала спать на своём краю, оставляя его сторону нетронутой, как будто он мог вернуться. Как идиотка. Сегодня я с дикой силой дёрнула за одеяло и простыню, скомкала их и бросила в угол. Пусть лежат. Потом выброшу.

Самое страшное ждало меня в комнате Софии. Дверь была приоткрыта. Я заглянула внутрь. Она сидела на ковре, окружённая куклами, и что-то тихо им рассказывала. Её голосок был таким печальным.

— … а потом папа уехал, — говорила она кукле с рыжими волосами. — Но он нас любит. Он просто очень занят. Правда, мама?

Она подняла на меня глаза. В них была не детская, а какая-то взрослая, уставшая тоска.

— Правда, солнышко, — выдавила я, заходя в комнату и опускаясь на корточки рядом с ней. Ком в горле мешал дышать.