Наш папа - прокурор (СИ) - Тимофеева Ольга Вячеславовна

– Дело в том, что у ваших торопыжек не до конца сформировано зрение. Мы воспроизводим для них условия, как в утробе матери. Зрение тоже восстановится.

А если нет? А если не восстановится? Но мне даже вслух страшно это озвучить.

– Вы должны понимать, организм деток – это непредсказуемая вещь. Да, мы все контролируем и боремся за каждого малыша, но иногда бывает неизбежное.

– Что мы можем для них сделать? Какие-то лекарства, не знаю… – интересуется Юра.

– Если что-то понадобиться дополнительно, мы сообщим. Пока нужно время, все необходимое у нас есть. По поводу молока.

– Пока нет, – я виновато пожимаю плечами.

– Как появится, сцеживайте и приносите нам. Это надо будет делать каждые три часа. Пока они самостоятельно глотать не могут, мы будем кормить их через зонд.

Я закрываю рот рукой, только чтобы не разрыдаться при враче. Что я за мать, что заставляю своих детей так страдать. Они не могут ни дышать, ни есть, ни видеть этот мир.

– Александра, плакать не надо. Вы выносили тройню. Не хочу вас обнадеживать, но это было, наверное, самое простое. Дальше будет сложнее, но все вместе мы справимся. Думайте о лучшем. Страх тут вам не помощник.

Юра сжимает мои пальцы, а я не могу и не хочу сейчас отпускать его. Мне так страшно, что кто-то может не выжить, а кто-то остаться с инвалидностью. И так хочется каждую из них поддержать.

– А мы можем зайти? – спрашивает Юра. Сейчас только он может говорить и озвучивать мои мысли.

– Я могу пока пустить только маму и то на пару минут. Это реанимация, сюда посторонним нельзя.

Юра кивает, не спорит. А я бы… наверное, хотела разделить это с ним, или разделить этот страх за них с ним, но мне еще тут долго находиться, судя по всему, поэтому не спорю. Юра отпускает меня, я вытираю слезы и захожу за врачом в бокс.

Александр Александрович учит мыть тщательно руки, рассказывает о важности этого.

– Я медсестра, я понимаю, о чем вы говорите.

– Очень хорошо, вы медсестра в каком отделении?

– Хирургия.

– Давайте договоримся, очень хорошо, что вы медсестра, но тут вы – мама.

– Я понимаю, не вмешиваться в работу других.

– Именно. Просто разные случаи бывают.

Мы заходим в палату, я быстро оборачиваюсь на стену, за которой коридор. Там, за стеклом, Юра, улыбается мне, поддерживает.

Я иду к первому кувезу. Крохотные пальчики, маленькие ладошки, кажется, куклы и то больше. Я смотрю на девочку, пытаюсь запомнить черты лица. Чувствую пристальное внимание врача. Время…

Люблю тебя.

Делаю быстро снимок и оборачиваюсь ко второй.

Она дышит через маску.

– У второго ребенка проблемы с дыханием, поэтому она пока под маской. Я смотрю на грудку, пытаюсь уловить малейший намек на вдох и выдох, но она такая слабенькая, что сама не может этого сделать.

Люблю тебя.

Фотографию ее и быстро перехожу к третьей. Она шевелит ручками, не спит. Маленькая непоседа. У нее черные волосы, прям, как у Юры, и длиннее, чем у остальных девочек.

Люблю тебя.

Я так хочу, чтобы их состояние скорее стало стабильным.

На ней я включаю видео и записываю короткий ролик.

Мои любимые крошки. Мои зайки. Мои девочки.

Спасибо всем, кто отговорил меня тогда сделать аборт.

– Александра, нам пора. – Врач спокоен, но чувствуется строгость и призыв к порядку. Я выключаю телефон и иду к выходу.

По дороге наблюдаю за Юрой по ту сторону стекла. Он улыбается чему-то, глядя куда-то сквозь меня и всех.

– У нас тут по времени, чтобы не было столпотворения, поэтому вам надо вернуться к себе в палату, вам скажут, когда можно прийти еще.

– Спасибо, что разрешили к ним зайти.

Врач оставляет нас.

– Сама пойдешь или отнести? – спрашивает Юра. С ним проще, но ведь он не всегда тут будет, когда-то мне придется ходить и без него.

– Сама, – Юра берет меня за руку и кладет руку себе на сгиб локтя, чтобы я могла опереться.

– Тебе повезло, ты держал ее на руках, – медленно идем к лифту.

– Да, она такая легкая, почти невесомая. Как пушинка. Саш, ты скоро тоже подержишь.

– А когда-то не хотел детей. Именно дочек не хотел. Я все помню.

– Говорил, но причину этого не рассказывал.

– Какую причину?

– Я расскажу тебе, но в другой раз, хорошо?

– Почему не сейчас? – останавливаемся возле лифта и вызываем нужный этаж.

– Не хочу, чтобы ты грустила, – касается рукой щеки и заправляет волосы за ухо. – Просто знай, что у этого была причина, но теперь это не имеет значения.

– Я теперь еще больше буду об этом думать.

Заходим в лифт. Он двигается.

– Саш, я на них смотрю и внутренне понимаю, что не хочу, чтобы их воспитывал кто-то другой, чтобы они кого-то другого называли папой, чтобы им спокойной ночи желал не я. Мне Валера, когда-то сказал, что когда будут свои, я пойму. Я еще не понял, конечно, до конца, но кое-что уже осознал.

Слушать его сладко, только есть другая девушка.

– Подожди, – Юра достает телефон и отвечает на входящий, – да пап, нас пустили посмотреть на детей... Сейчас придем.

Там что, его отец? Что я вчера ему говорила про сына? Ничего не помню, но, надеюсь, ничего обидного. Юра подставляет локоть, чтобы я взялась и медленно шла сама.

– Да, думаю, самое время, мы сейчас придем в палату. – Отключается.

– Кто там?

– Мои родители. Папу ты знаешь, маму тоже видела, познакомимся ближе.

– Юра, я не готова. Посмотри, в каком я состоянии, на кого похожа? Мне бы душ принять.

– Для родившей тройню женщины у тебя очень даже отличный вид, мне нравится. Саш, ну мама меня тоже рожала, думаю, она представляет, каково женщине после этого, папа вообще насквозь тебя видел, его ничем не удивить.

Легко утешать и подбадривать, когда выглядишь на десяточку, а не на слабую троечку.

– Зачем они пришли? – Опираюсь на его руку и выхожу из лифта. – Нам надо понимать, что говорить им.

– Они пришли познакомиться с тобой ближе, узнать про детей. Хотят участвовать в их жизни, воспитании, помогать. Ты же не против?

– Это ты их просил? Хочешь так затереть свои грехи?

Юра усмехается в ответ, как будто я говорю полную чушь.

– Нет, они сами. Мама так давно уже мечтает понянчиться с кем-то. Теперь хоть восполнит это.

– Если они правда этого хотят, то я не против. Просто… – Я замолкаю, подбираю слова.

– Что? – а Юра тут же переспрашивает.

– Мы с тобой не вместе и, надеюсь, про это разговоров не будет.

Он смотрит молча.

– Решим, – коротко кивает мне, перед тем как войти в палату.

Я быстро поправляю волосы, натягиваю улыбку, прижимаю руки к себе.

– Здравствуйте Александр Евгеньевич и Ирина Анатольевна, – здороваюсь первой и останавливаюсь. Папу вчера рассмотрела на операции. Он хоть и не молод уже, но все еще энергичный. Маму тоже помню. Она практически не изменилась, только темные волосы стали короче, до плеч. Не очень удобно сразу ложиться в кровать, но и тут всего два стула. Кому предложить сесть?

– Здравствуйте, Саша, – отвечает мама. – Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, хорошо. – Вру. Хреново я себя чувствую, но ныть не хочу. У них-то ничего не болит.

– Саша, вы ложитесь, отдыхайте, – Юрина мама подходит ко мне и расстилает кровать, помогает лечь. – Мы не надолго. – Киваю. Не знаю, о чем с ними говорить. Не о детях же рассказывать, о которых Александр Евгеньевич больше меня знает. – Поздравляю вас, это такое чудо. Три девочки сразу. Бог наконец услышал меня. Если что-то надо, сразу обращайтесь. С одним тяжело, с тремя, в десять раз сложнее, наверное. – Вы их видели?

– Да, – мельком кидаю взгляд на Юриного папу, – они такие маленькие, сами не могут ни дышать, ни поддерживать тепло.

Я говорю это даже больше для Юриного отца. Он ведь врач, надеюсь, что он расскажет мне что-то большее.

– С недоношенными всегда так, – включается в разговор Юрин папа, – но сейчас такая медицина, что выхаживают и четырех-, пятимесячных. Они будут и дышать и тепло сохранять. Мне сказала, что неожиданных проблем и патологий у них нет, но состояние тяжелое.