Сирена и Оракул (СИ) - Горожанкин Владимир

— Надо же — протянула она бархатным голосом, когда я поставил поднос ей на колени — мой блудный герой решил освоить роль заботливого мужа? Или это просто инстинкт самосохранения подсказывает, что хозяйку нужно умаслить с утра пораньше?

Она взяла чашку кофе, сделала глоток, не сводя с меня глаз. Ее взгляд скользнул по моему лицу, задержался на губах, потом опустился ниже.

— Хвалю — сказала она, ставя чашку обратно на поднос. Ее рука легко, но властно легла мне на затылок, притягивая ближе — мой мальчик учится предугадывать желания. Знает, что после хорошей работы полагается хорошее поощрение…и что после хорошего поощрения нужно показать свою благодарность — ее пальцы чуть сжались на моих волосах — ты хорошо выслужился вчера, Арти. И сегодня, вижу, стараешься держать марку. Это…правильно. Это мне нравится — она чуть наклонила голову, ее губы изогнулись в усмешке, от которой по спине пробежал холодок узнавания и предвкушения — очень нравится, когда ты такой…послушный.

Она отпустила меня так же внезапно, как и притянула.

— Ешь. Нам пора.

Завтрак прошел в относительном молчании. Я чувствовал ее взгляд на себе, оценивающий, изучающий. Она же ела с аппетитом хищницы, наслаждающейся моментом покоя перед новой охотой.

В редакции царила привычная деловая суета, которая казалась оглушительной после тишины пентхауса. Мы уединились в ее кабинете — стеклянном аквариуме, из которого она наблюдала за своим маленьким медиа-царством. Разложив на огромном столе распечатки, фотографии, копии документов — все, что мне удалось выудить из недр мэрии, — мы погрузились в работу.

Сирена была великолепна в своей стихии. Ее ум был острым, как скальпель. Она мгновенно отсеивала шелуху, находила связи там, где я видел лишь разрозненные факты. Она задавала вопросы, которые вскрывали новые пласты информации, направляла мой взгляд, заставляла мозг работать на пределе. Мы были как два хирурга над одним пациентом, только нашим пациентом была прогнившая система городской власти.

И мы ее нашли. Зацепку. Не просто очередную мелкую интрижку или откат. Это была бомба. Тонкая, почти невидимая ниточка, связывающая финансовые махинации мэра Финча с одной из теневых строительных компаний, принадлежащих…Леонарду Прайсу. Доказательство их давнего, грязного симбиоза. Не просто деловое партнерство, а преступный сговор, тянущийся годами. Одна маленькая транзакция, тщательно замаскированная, но Сирена уцепилась за нее мертвой хваткой, и мы, шаг за шагом, размотали весь клубок.

— Вот оно — выдохнула она, откидываясь в кресле. Глаза горели азартом — это похоронит обоих. И толстого борова Финча, и его скользкого дружка Прайса. Одним ударом. Это даже лучше, чем я ожидала.

Наступила тишина. Я смотрел на схему, которую мы набросали на листе бумаги, соединяя имена, компании и цифры. Да, это было оно. То самое. Но…

— Но добраться до первоисточника… — начал я, понимая, куда все идет. Нужный документ, подтверждающий эту связь окончательно и бесповоротно, скорее всего, хранился не в мэрии. Он был где-то в личных архивах Прайса. Или у его доверенного лица. В месте, куда нельзя просто войти с ордером.

— Именно — Сирена повернулась ко мне, ее взгляд стал жестким, деловым — первоисточник. Нам нужен оригинал или неопровержимая копия. И ты его добудешь, Арти.

— Но как? Это наверняка частная территория, охрана…

— О, не сомневаюсь — усмехнулась она — Прайс не дурак. Но и ты у меня не промах, когда прижмет. Шантаж, обман, подкуп…может, даже небольшой взлом. Используй свои таланты, мой мальчик. У тебя все получится — Она видела мое секундное колебание, тень сомнения, промелькнувшую на лице — я бы сама пошла, дорогой, но меня там каждая собака за милю узнает. Мое лицо слишком засвечено в их кругах. А ты…ты все еще можешь сойти за своего. Или за полезного идиота. Или за кого угодно, кого они захотят увидеть.

Я молчал. Разум понимал, что она права. Логика подсказывала, что это единственный путь к цели, к тому самому материалу, который взорвет город. И я знал, что сделаю это. Я уже перешел черту, за которой такие методы стали рутиной. Я был ее инструментом, ее оружием, и оружие не рассуждает, оно действует.

Но где-то глубоко внутри, в самом темном углу души, что-то слабо протестовало. Не голос разума, нет. Скорее, фантомная боль давно ампутированной совести. Воспоминание о том Арториусе Моргане, который когда-то верил в честную журналистику и считал подобные методы недопустимыми. Этот внутренний голос был слаб, почти не слышен за ревом новой реальности, но он был. И он вызывал тошнотворное чувство раздвоенности.

Сирена наблюдала за мной, чуть прищурившись. Она видела все. Каждое мое сомнение, каждую внутреннюю битву. Ее проницательность была почти сверхъестественной.

— Вижу, твои внутренние демоны снова подняли головы — сказала она спокойно, без тени упрека, скорее с ноткой усталого понимания — совесть — забавная штука. Рудимент, который мешает достигать великих целей — она поднялась, подошла ко мне, положила руки мне на плечи. Ее прикосновение было легким, но ощущалось как тяжесть — перед таким делом тебе нужно…настроиться. Сбросить балласт ненужных терзаний.

Ее глаза встретились с моими. В них не было тепла, только холодная решимость и обещание чего-то…неизбежного.

— Поехали ко мне, Арти — сказала она тихо, но так, что возразить было невозможно — тебе нужен еще один урок. Закрепим материал. Чтобы никакие глупые мысли о морали не мешали тебе делать то, что должно. Чтобы ты помнил, кому принадлежишь и чьей воле следуешь.

Я кивнул. Потому что знал — сопротивление бесполезно. И потому что какая-то часть меня, та самая, что проснулась вчера ночью, уже жаждала этого урока. Жаждала снова раствориться в ее воле, избавиться от мучительной свободы выбора, отдать ей контроль над своей совестью так же легко, как отдал вчера контроль над своим телом. Это было страшно. И совершенно неотвратимо.

Молчание в лифте, поднимавшем нас в ее пентхаус, было густым и наэлектризованным. Воздух казался плотнее, заряженным ожиданием. Я чувствовал себя так, словно стою на краю пропасти — одновременно страшно и неудержимо тянет сделать шаг вперед. В редакции мы были партнерами, пусть и с очевидным перевесом власти в ее сторону. Здесь, в ее личном пространстве, роли менялись кардинально и бесповоротно. Она была хозяйкой, а я был тем, кем она хотела меня видеть в данный момент.

Дверь закрылась за нами с тихим щелчком, отрезая внешний мир. Сирена не спеша сняла туфли, прошла вглубь гостиной, залитой мягким вечерним светом. Я остался стоять у порога, как провинившийся школьник, ожидающий приговора.

— Ну что, Арти — она обернулась, окинув меня долгим, изучающим взглядом. В ее глазах не было ни тени той деловой сосредоточенности, что царила в редакции. Теперь там плескался знакомый хищный огонь и холодное любопытство исследователя — готов к интенсивному курсу по прикладной психологии власти?

Она подошла ближе, ее движения были плавными, кошачьими. Легкая усмешка играла на губах.

— Тебе предстоит иметь дело с людьми вроде Прайса. Они чувствуют слабость за версту. Они ломают тех, кто не может выдержать давления. Чтобы манипулировать ими, чтобы заставить их сделать то, что тебе нужно, ты должен понять саму суть…механизма. Как работает абсолютная власть. И что чувствует тот, кто находится под ней.

Ее рука легла мне на грудь, ладонь распласталась над сердцем. Я чувствовал его учащенный стук под ее пальцами.

— Ты должен испытать это сам, Арти. Прочувствовать каждой клеткой. Понять, каково это — когда твоя воля полностью подчинена чужой. Когда нет выбора, нет сомнений, есть только приказ и его исполнение. Когда твои границы растворяются.

Она говорила спокойно, почти буднично, но от ее слов по спине бежали мурашки. Это не было похоже на соблазнение. Это было объявление условий. Инструктаж перед погружением в бездну.

— Это не игра ради удовольствия, хотя… — она чуть склонила голову, — …побочные эффекты могут быть приятными для нас обоих. Это — тренинг. Твой шанс понять психологию хищника и жертвы изнутри. Чтобы потом самому стать хищником, когда это потребуется — она провела пальцем по моей щеке — согласен пройти этот урок, мой мальчик?