Её нельзя (СИ) - Асхадова Амина

Я прикусила губу с внутренней стороны.

Страшно было задать любой вопрос — Эмиль все воспринимал в штыки. У него после часов, проведенных с моим отцом, нервы оголились. Вероятно, папа нескоро оставил его в покое и даже в больнице при больном Эльдаре продолжил угрожать Эмилю.

— Я просто не хочу уезжать. Здесь мой дом…

Эмиль все-таки сделал это — коснулся меня. Поднял пальцами мой подбородок, и я увидела его обнаженный торс и крепкие бедра.

Я открыла рот, чтобы легче было дышать.

Не хватало воздуха… он так близко.

— Ненавижу этот город всей душой.

— Здесь мой дом, — прошелестели мои губы.

— С этих пор я — твой муж. Твой дом там, где я.

— Ты же понимаешь, что я не уеду в Италию?

— Ты же понимаешь, что я не собирался спрашивать?

Эмиль отпустил меня и отшатнулся. Будто хотел сделать мне больно, но взял себя в руки.

— Завтра вылетаем в Петербург. Можешь спать спокойно, сегодня я тебя не трону.

Эмиль отпустил меня, и из глаз покатились слезы. Я опустила лицо, закрываясь кулаками.

Эмиль ушел, хлопнув дверью. Отец здорово подпортил ему настроение, а в спальне это продолжила делать я. Отказалась делить с ним постель и многое высказала…

Лежа на холодной кровати, я вдруг поняла: я нравлюсь Эмилю. Я привлекаю его. Он хочет получить меня и телом, и душой, но он так сильно ненавидит во мне отцовские гены, что если я продолжу ему противиться, то там, в Петербурге, Эмиль начнет меня ломать.

Я закрыла глаза, истязая себя мыслями. Следующая ночь не будет такой тихой.

Глава 33

Диана Шах

— Когда женщина становится матерью, собственная боль заботит ее меньше всего. С рождения ребенка и до конца жизни мать чувствует, когда дитю плохо.

Значит, я была несовершенной матерью.

Или бабушка Марина ошибалась в своих высказываниях.

Боль Софии я не почувствовала, зато в ушах навечно сохранился крик.

Крик собственного сына.

Закрываю глаза и вижу: Эмин, ремень в его руках и Мурад. Муж делал это на глазах у охраны. На глазах у всех соседей. Эмин заранее отправил меня с водителем в магазин, и теперь я понимала, для чего. Также как и Дамира он отправил на внеочередную секцию.

Только не было мне спокойствия на душе, и я возвращалась домой уже через полчаса, приказав водителю ехать быстрее.

— Но Эмин велел…

— Домой! Живо!

Я вернулась без продуктов. Просто потому, что чувствовала — надо спешить домой.

Когда машина подъезжала к воротам, я уже тогда услышала крик.

Когда плачут дети, это ни с чем не спутаешь.

Я закрыла глаза и вспомнила снова. Я кое-как выбралась из автомобиля, мои руки без сил обмякли, и сумка упала в снег. На мне тяжелое пальто, но я бегу к ним из последних сил.

Мурад был без рубашки. Без штанов. Но снег еще хорошо расчищен после несостоявшегося обручения…

Мурад все признал. Что поднимал на Софию не только руку, но и ремень. Разговор был в кабинете. Я сидела рядом с мужем, Эмин смотрел по камерам, когда Мурад был в спальне Софии дольше положенного.

Эмин считал, что это упущение охраны — это они не заметили очевидных побоев во время нашего с мужем отсутствия дома. Но после просмотра записей Эмин лишь вздохнул от бессилия. Дело в том, что в спальне Софии камер не было, а вне спальни не происходило ничего, что подтвердило бы жестокость Мурада. Только слова Эльмана и признание вины самим Мурадом…

Я думала, что закалилась к жестокости еще по молодости, когда проходили с Эмином многое.

Но теперь понимала: нет, ни черта я не закалилась.

После просмотра всех записей, снятых в наше отсутствие, Эмин поговорил с сыном. Холодно и отстраненно он решил, что из университета заберут документы Мурада, весной — повестка и армия.

Мурад и слова не успел сказать — вытащили из кабинета как неродного.

Я молча приняла решение мужа. Он на взводе и без того. Вчера вечером стало известно, что Давид с Эмилем увезли Софию из Волгограда. Скоропалительно и без предупреждения, хотя была договоренность решить конфликт здесь. Они сделали это около четырех утра.

Эмина добила эта новость окончательно…

И теперь Эмин хлыстал ремнем собственного сына. Январь. Холод. Мурад без одежды и в слезах.

Я бросилась к нему, закрыла собой… так поступила бы любая мать.

— Уйди, Диана, — услышала голос зверя.

Зверя.

Не иначе.

Еще восемнадцать лет назад Эмин держал в руках маленького Мурада, и я представить эту картину не могла. Снег. Ремень. Незащищенное тело сына.

— Мам…

Я обняла холодное тело сына и прижала к себе. Его щеки были ледяными. Мурад положил голову мне на плечо, его тело содрогалось. Я стянула с себя свое зимнее пальто и накрыла тело сына им.

— Диана, уйди, — попросил муж, приготовившись дальше воспитывать нашего сына.

— Мама, не уходи, — шептал Мурад. Его трясло. От боли, холода.

Я не ушла.

А какая мать смогла бы?

Эмин сдернул мое пальто, посмотрел на нас глазами зверя и сжал челюсти.

Я знала Эмина любым, но таким — еще никогда. Когда я, наконец, изучу своего мужа до конца? Он забрал меня из дома совсем юной, и я узнавала его каждый день. Каждый год.

Теперь мы взрослые, у нас четверо детей, а он продолжает снимать с себя маску и показывать новое лицо.

— Достаточно, — процедила тихо, и сама задрожала. — Больше не позволю. Не трогай его.

— Выполняй приказ, Диана. Или я велю Коле утащить тебя отсюда.

— Не смей! Не ты его рожал!.. — закричала я.

Эмин не дослушал меня — с яростью бросил ремень на снег и развернулся.

Я осторожно выдохнула, стуча зубами от холода. На мне было одно платье, колени промокли в снегу, пока я закрывала сына собой.

Эмин ушел, смерив сына невидящим взглядом. Будто сквозь него смотрел и видел только побитое лицо Софии.

Я тоже ее видела, но смерти своему сыну не желала.

Когда Эмин скрылся в доме, подошел Коля и помог отвести Мурада в комнату. Я наполнила ванну теплой водой, а Коля переложил сына в воду. Мурад морщился и кряхтел… нужно было смыть грязь с ран и обработать их.

Я отвернулась, тяжело дыша. От сердца еще София не отошла, а теперь это…

— Спасибо, Коля, — поблагодарила тихо. — Иди, пока Эмин не заметил.

Мы с Мурадом остались одни.

Я закрыла глаза и с ужасом осознала: Мурад был копией Булата. Мой сын стал копией человека, который насиловал мою мать и которого я ненавидела всей душой.

Копия.

Передо мной был Булат Шах.

— Мам, я не хочу в армию… — прохрипел Мурад за спиной.

У него сел голос, нужно было заварить сыну чаю с медом.

Я сжала полотенце в руках и повернулась к нему. Смотреть на сына было больно, и я отвела взгляд.

— Меня не волнует, что ты хочешь, — отрезала равнодушно, а у самой ком в горле. — Побудешь в армии год, возможно, два. Человеком станешь. Мужчиной воспитают… раз я не смогла.

— Мам, ты все смогла…

Я сжала пальцы в кулаки, и ногти впились в кожу до крови.

Не смогла!

Не смогли.

— Слышать ничего не хочу, Мурад! И смотреть на тебя… — я рвано выдохнула. — И смотреть на тебя в ближайшее время тоже не смогу. Так будет лучше для всех.

Я полила спину Мурада теплой водой. Касаться его было больно — на его теле были следы от ремня, я только смыла возможную грязь и попросила Колю помочь Мураду подняться из ванны. Рядом положила полотенце и дождалась, когда Мурад оказался на постели.

Раны на его спине кровоточили, я сквозь зубы обработала их и обмотала туловище сына бинтом. Мурад держался молодцом и, кажется, смирился с приказом отца.

— Я закончила. Отдохни, отец больше не тронет тебя.

Я осмотрелась. Нужно будет принести обезболивающее и завтра сменить постельное белье.

— Мам, — Мурад схватил меня за руку.

Я посмотрела в глаза сыну. Он никогда не выглядел так беззащитно, как сейчас.