Сирена и Оракул (СИ) - Горожанкин Владимир

Хендерсон посмотрел на меня с удивлением, потом на Сирену. Она едва заметно кивнула, словно одобряя мой ответ.

Но давление на газету было только началом. Через день начались звонки Сирене. Сначала — анонимные номера, молчание в трубку или тихие, неразборчивые угрозы. Она отмахивалась от них с присущим ей цинизмом.

— Видимо, у кого-то закончились аргументы, раз перешли на тяжелое дыхание по телефону. Очень оригинально.

Потом угрозы стали конкретнее. Голос, искаженный модулятором, упомянул марку ее машины, адрес ее пентхауса, даже кличку ее кошки, о которой знали немногие. Это уже не было похоже на пустые запугивания. Это была демонстрация осведомленности. Демонстрация силы.

Я видел, как чуть напряглись мышцы на ее шее, когда она слушала очередной такой звонок, стоя у окна в своем кабинете и глядя на город внизу. Она повесила трубку и повернулась ко мне. На ее губах играла все та же саркастическая улыбка, но глаза были холодны, как лед.

— Ну вот, Арти. Похоже, кто-то очень не хочет, чтобы наша маленькая правда увидела свет. Становятся назойливыми.

— Кто это может быть? Люди Прайса? Или Финча?

— Какая разница? — она пожала плечами — методы у них одинаковые. Примитивные и предсказуемые. Скучно.

Но я видел, что это не скука. Это была оценка ситуации. Холодная, трезвая оценка угрозы. И в этот момент я понял окончательно: тот идеалист, который когда-то спорил бы о методах и последствиях, умер безвозвратно. Теперь был только я — ее Арториус. И моя единственная задача — защитить ее.

А потом мы заметили слежку. Непрофессиональную, почти демонстративную. Один и тот же неприметный седан появлялся слишком часто в зеркале заднего вида моей машины. Странные типы в одинаковых серых плащах, словно из дешевого шпионского фильма, «случайно» оказывались рядом, когда Сирена выходила из редакции или своего дома.

Однажды вечером, когда я подвозил ее домой после долгого рабочего дня, она вдруг тихо сказала, глядя в боковое зеркало: «Наш серенький друг сегодня особенно настырный. Уже третий поворот за нами держится».

Я взглянул в зеркало. Тот самый седан. Сердце привычно застучало ровнее, холодная волна решимости разлилась по венам.

— Хочешь поиграть? — спросил я.

Она усмехнулась.

— Не сегодня, Арти. Слишком утомительно. Пусть пока развлекаются. Главное, чтобы не мешали работать.

Но я знал, что это лишь вопрос времени. Давление будет нарастать. Угрозы станут реальнее. И эти «серые друзья» могут перестать просто наблюдать.

Плевать. Плевать на угрозы, на давление, на Хендерсона с его нервами, на Прайса и Финча с их грязными деньгами. Все это стало фоном. Шумом. Единственное, что имело значение — это Сирена. Она была здесь, рядом, саркастичная, умная, опасная и невероятно живая. Она была тем центром, вокруг которого теперь вращалась моя вселенная. И я не позволю никому и ничему этому центру угрожать. Они хотели сломать ее, заставить замолчать. Они не понимали. Они имели дело не только с Сиреной Фоули. Теперь они имели дело и со мной. С тем, кого она создала. И я буду оберегать ее любой ценой. Идеалист умер, но родился защитник. Ее защитник.

Прошло еще два дня. Два тягучих, напряженных дня, отмеченных постоянным присутствием невидимых глаз и ощущением затягивающейся петли. Серый седан стал почти привычной деталью городского пейзажа, сменяясь иногда другим, столь же безликим автомобилем. Люди в неприметной одежде продолжали свое неуклюжее патрулирование возле редакции и дома Сирены. Они больше не пытались особо скрываться — их задачей, очевидно, было не столько собрать информацию, сколько давить, напоминать о своей силе, внушать страх.

И это работало. По крайней мере, на меня. Не страх за себя — это чувство давно атрофировалось, вытесненное холодной пустотой и новой, всепоглощающей целью. Но страх за Сирену рос с каждым часом, превращаясь в тупую, ноющую боль под ребрами. Она была эпицентром бури, которую мы вызвали, и именно на нее был направлен главный удар. Ее сарказм, ее острый ум, ее непробиваемая маска цинизма — все это было ее броней, но я видел, как истончается эта броня под постоянным давлением. Или мне так казалось? Возможно, я просто проецировал на нее свои собственные опасения.

Мы сидели поздно вечером в ее пентхаусе. За окном раскинулся ночной город, сверкающий тысячами огней — равнодушный и прекрасный в своей отстраненности. Обычно она любила этот вид, но сейчас стояла спиной к окну, изучая почти готовую верстку статьи на планшете. Я видел ее отражение в темном стекле — сосредоточенное, жесткое лицо, ни тени сомнения.

— Они стали наглее — сказал я тихо, нарушая молчание — сегодня один из них подошел к твоей машине на парковке. Просто стоял и смотрел. Ничего не сделал, просто смотрел.

Она не обернулась.

— Пусть смотрят. Может, научатся чему-нибудь полезному. Хотя вряд ли — ее голос был ровным, почти безразличным.

— Сирена — я подошел к ней. — это уже не просто давление. Это прямая угроза. Мы растревожили осиное гнездо, и они готовы жалить. Прайс, Финч, кто бы за этим ни стоял — они не остановятся.

Она медленно повернулась, окинув меня оценивающим взглядом. В ее глазах не было страха, только холодный расчет и что-то еще…усталость? Нет, скорее, стальная решимость, не допускающая никаких возражений.

— И что ты предлагаешь, Арти? Спрятаться? Переждать? Забиться в норку, пока буря не утихнет? — в ее голосе прозвучали знакомые саркастические нотки, но теперь они были острее, злее.

— Я предлагаю подумать о твоей безопасности! — повысил я голос, сам удивляясь своей настойчивости — мы собрали все, что нужно. Статья готова. Мы можем подождать неделю, две. Пусть они немного успокоятся, потеряют бдительность. Мы можем опубликовать это позже, когда будет безопаснее.

Она усмехнулась — короткий, резкий звук, лишенный тепла.

— Безопаснее? Ты серьезно? Думаешь, если мы подождем, они вдруг проникнутся к нам симпатией и забудут о нашем существовании? Наивно, мой мальчик. Они не успокоятся. Они используют это время, чтобы найти способ заткнуть нас навсегда. Чтобы замести следы, уничтожить доказательства, до которых мы еще не добрались. Чтобы убедиться, что эта история никогда не увидит свет.

Она сделала шаг ко мне, и я невольно отступил под ее пронзительным взглядом.

— Именно сейчас, Арти. Именно сейчас, когда они напуганы, когда они делают ошибки, когда их давление достигло пика — именно сейчас нужно нанести удар. Пока они ждут, что мы испугаемся и отступим. Мы должны опубликовать это. Завтра.

— Завтра? — я не мог поверить своим ушам — но слежка…угрозы…Сирена, это безрассудно!

Ее лицо стало еще жестче, словно высеченным из камня. Она отвернулась, снова глядя на планшет, но я знал, что она больше не видит текст статьи. Она видела только цель.

— Безрассудно — это дать им время перегруппироваться. Безрассудно — это показать им, что их тактика запугивания работает — она подняла на меня холодные, отстраненные глаза. В них не было места той искре понимания, которая иногда мелькала между нами. Сейчас она была полностью закрыта, неприступна — страх — это роскошь, которую мы не можем себе позволить, мой мальчик.

«Мой мальчик». Она снова использовала это обращение, но теперь оно звучало не покровительственно или даже игриво, как бывало раньше. Оно звучало как констатация факта — я был тем, кто испытывает страх, кто поддается слабости, в то время как она стоит над этим. Она отталкивала мою заботу, мою попытку защитить ее, возводя между нами стену из своей несгибаемой воли и цинизма.

Меня охватило смешанное чувство — досада, беспомощность и… да, где-то в глубине души, уязвленное самолюбие. Я хотел быть ее опорой, ее щитом, а она видела во мне лишь того, кто поддался страху. Но глядя на ее решимость, на этот огонь в глубине холодных глаз, я понимал, что спорить бесполезно. Она приняла решение. Она пойдет до конца, чего бы это ни стоило.