Сирена и Оракул (СИ) - Горожанкин Владимир

— Хорошо — сказал я глухо — завтра. Но я буду рядом. Каждую секунду.

Она едва заметно кивнула, не отрывая взгляда от планшета. Признание? Или просто констатация неизбежного? Неважно. Она сделала свой выбор. А я сделаю все, чтобы она не пожалела о нем. Пусть она отталкивает меня, пусть считает слабым. Я все равно буду ее тенью, ее невидимым стражем. Если страх — это роскошь, то я возьму эту роскошь на себя. За нее.

Тишина в пентхаусе после ее заявления стала густой, почти осязаемой. Решение было принято. Завтра. Точка невозврата будет пройдена. Слова были лишними, воздух между нами потрескивал от невысказанного напряжения — смеси страха, решимости и чего-то еще, чему я не мог подобрать названия. Взгляды встретились, и в этот раз стена ее цинизма дала едва заметную трещину. Или мне снова хотелось так думать.

Молча мы оказались в спальне. Не было ни слов, ни нежных прикосновений. Это было не проявление страсти, во всяком случае, не той всепоглощающей, сжигающей страсти, что иногда вспыхивала между нами раньше. Это было другое. Это было отчаянное столкновение двух тел, ищущих опоры перед прыжком в пропасть. Было в этом что-то горькое, почти трагическое. Словно мы пытались впитать друг в друга как можно больше тепла, жизни, ощущения реальности перед лицом надвигающейся неизвестности. Каждое движение, каждое касание было пропитано предчувствием финала, тихим прощанием без слов. Это была близость на грани отчаяния, попытка удержаться за единственное настоящее, что осталось в этом мире лжи и угроз.

Потом мы лежали рядом, глядя в потолок, на который падали отсветы ночного города. Тишина больше не давила, она стала пустой, выжженной только что пережитым моментом. Ее дыхание было ровным, мое — все еще сбивчивым.

— Знаешь — вдруг произнесла она тихо, ее голос звучал ровно, но как-то отстраненно, словно она говорила о чем-то давно прошедшем и неважном — я ведь сама тебя выбрала тогда. В стажеры.

Я повернул голову и посмотрел на ее профиль в полумраке. Ее глаза были устремлены в потолок.

— Выбрала? — переспросил я удивленно — я думал, стажеров распределяет редакция. Хендерсон…

Она издала тихий смешок, лишенный веселья.

— Хендерсон делает то, что ему говорят. Особенно, когда об этом просит человек, получивший Пулитцеровскую премию в двадцать шесть лет — она сделала паузу, словно смакуя воспоминание — когда у тебя есть такая блестящая безделушка и репутация стервы, которая может разнести полгорода ради хорошего материала, тебе позволяют некоторые вольности. Например, самой выбирать, кого ты будешь доводить до нервного срыва ближайшие полгода.

Двадцать шесть. Я и не знал, что она получила премию так рано. Это многое объясняло в ее поведении, в ее уверенности, граничащей с высокомерием.

— Так ты…прочитала мое резюме? Эссе? — во мне проснулся тот наивный стажер, которым я был когда-то, жаждущий признания.

— Не обольщайся, Арти — она повернула голову и посмотрела на меня. В ее глазах мелькнул знакомый насмешливый огонек — в тот день у меня горел дедлайн по сенаторскому скандалу, телефон разрывался, а Хендерсон притащился ко мне с этим дурацким списком стажеров и ныл, что ему нужно мое высочайшее одобрение. У меня не было времени читать ваши слезливые эссе о мечте стать рыцарями печатного слова.

Она чуть приподнялась на локте, ее волосы упали на плечо, скрывая часть лица.

— Я просто ткнула пальцем наугад в середину списка и велела Джорджу отдать мне этого… — она сделала паузу, подбирая слово — …счастливчика. И попросила больше не отвлекать меня от работы всякой ерундой.

Она снова откинулась на подушки.

— Так что не думай, что я разглядела в тебе какой-то скрытый гений или почувствовала родственную душу. Чистая случайность. Слепой выбор занятой и раздраженной женщины.

Я молчал, переваривая услышанное. Значит, все это — наше знакомство, наша совместная работа, то, кем я стал рядом с ней — все это результат случайного тычка пальцем? Какая-то часть меня была разочарована. Но другая, большая часть, чувствовала странное облегчение. Это было так похоже на нее — даже в таком судьбоносном, как оказалось, выборе не было никакой сентиментальности, только прагматизм и случайность.

— Хотя,» — добавила она спустя мгновение, все так же глядя в потолок — надо признать, палец меня не подвел.

Я усмехнулся. Даже ее комплимент был завернут в сарказм и констатацию факта.

— Жизнь иногда бывает непредсказуемой — сказал я тихо — но удивить она может. В любом случае… я рад, что твой палец ткнул именно туда. Рад быть здесь. С тобой. Сейчас.

Она повернулась ко мне, ее взгляд стал внимательным, пронзительным. На губах появилась легкая, хищная улыбка.

— Разумеется, рад, мой мальчик — проговорила она с легкой хрипотцой, проводя кончиками пальцев по моей щеке, отчего по коже пробежали мурашки — ты ведь знаешь свое место. И оно — здесь.

В ее голосе и прикосновении была смесь собственничества, легкой насмешки и той самой сексуально-доминантной ноты, которая одновременно и пугала, и притягивала меня с первого дня. Она снова была Сиреной Фоули — непроницаемой, контролирующей, опасной.

Она отняла руку и отвернулась к стене.

— А теперь спи. Завтра тебе понадобится вся твоя полезность.

Я смотрел на ее спину, слушая, как ее дыхание становится все ровнее. Ее слова, ее прикосновение, весь этот странный, горький вечер — все это отпечатывалось в памяти. Да, завтра будет тяжелый день. Возможно, последний для нас обоих. Но сейчас, в этой тишине, рядом с ней, я чувствовал не только страх, но и странное, неправильное умиротворение. Я был именно там, где должен был быть. Рядом с ней. Ее Арториус. Ее случайный выбор, который оказался не таким уж случайным. И я был готов встретить завтрашний день.

Глава 12. Триумф королевы

Утро было тихим до абсурда. После той ночи, полной горькой близости и невысказанных прощаний, тишина казалась оглушительной. Мы сидели в ее пентхаусе, планшет с готовой статьей лежал на столе между нами, как неразорвавшаяся граната. Солнечный свет заливал комнату, делая пылинки в воздухе видимыми, но не мог рассеять мрак ожидания.

Сирена была спокойна, почти пугающе спокойна. Она пила кофе черными, как ее душа, глотками и смотрела на экран. Ни тени вчерашнего страха, который я пытался ей приписать, ни намека на колебания. Только холодная, отточенная решимость.

— Пора, Арти — сказала она, не отрывая взгляда от экрана.

Я кивнул, чувствуя, как сердце забилось где-то в горле. Она сделала несколько кликов мышкой. Последний щелчок прозвучал в тишине как выстрел. Статья ушла. Граната была брошена. Оставалось ждать взрыва.

И он не заставил себя ждать.

Сначала это был тонкий ручеек — пара уведомлений на телефоне, первые комментарии на сайте «Вечернего Оракула». Потом ручеек превратился в поток, поток — в ревущую лавину. Телефон Сирены, мой телефон, стационарный телефон в пентхаусе — все они ожили одновременно, разрываясь от звонков и сообщений. Новостные агрегаторы подхватили историю мгновенно. Фотографии Прайса и Финча замелькали на экранах телевизоров в сопровождении шокирующих заголовков.

Город взорвался. Эффект был даже сильнее, чем мы могли предположить. Акции компаний, связанных с Прайсом, рухнули. Политические эксперты наперебой комментировали скандал, предрекая крах всем причастным. К обеду стало известно — Дэмиен Прайс арестован при попытке покинуть город. Его выводили из офиса в наручниках, лицо белое как мел, растерянное. Сенатор Финч выступил с официальным заявлением, яростно отрицая все обвинения, называя статью «грязной клеветой» и «охотой на ведьм». Но его слова тонули в общем гуле негодования. Его политическая карьера, еще вчера казавшаяся незыблемой, рассыпалась на глазах, как карточный домик. Генеральная прокуратура объявила о начале полномасштабного расследования.

«Вечерний Оракул» взлетел на вершину медийного Олимпа. Тиражи раскупались мгновенно, сайт едва справлялся с наплывом посетителей. А Сирена…Сирена Фоули в одночасье превратилась из скандально известной журналистки в национального героя, бесстрашного борца с коррупцией, образец профессионализма и отваги. Ее имя было у всех на устах.