Расширенный эпилог
Четыре года спустя
Из окна, выходящего в сад, доносится хихиканье. Звук беззаботный и заразительный. Я не могу удержаться от улыбки.
Я целую маленькую сонную головку Кристофа и зачесываю назад его каштановые пряди. Ему едва исполнился год, но он строго следит за временем сна. В отличие от его непокорной старшей сестры, которая все еще играет на улице.
Настроив радио-няню, я закрываю дверь в детскую Кристофа и выхожу на улицу.
Солнечные лучи окрашивают сад снаружи. Я останавливаюсь на пороге главной двери, завороженная самым прекрасным видом в мире.
Камилла бегает вокруг стола с Шарлоттой, а Апельсин наблюдает со скамейки со скучающим выражением лица – как будто он выше всего этого. Моя дочь одета в форму монстра, потому что, в отличие от других девочек, она считает, что принцессы «переоценены». Ее назвали в честь мамы, и у нее точно такой же характер. Темные локоны волос струятся из-под маски, а ее маленькие ножки несут ее с необычной скоростью.
А может, скорость связана с тем, что ее отец сдерживается, позволяя ей думать, что она от него сбежала.
Ворон ухмыляется, голубые глаза сверкают счастьем и озорством. Это маленькое чудовище, его Кам, как он ее называет, обвела его вокруг пальца еще до того, как появилась на свет.
Я была совершенно неправа, сомневаясь в родительских способностях Ворона. Иногда, когда мне становилось слишком тяжело и я не могла больше терпеть, он укладывал меня спать и всю ночь заботился о Кристофе и Козетте (прим. пер. – прозвище Камиллы).
Он из тех отцов, которые не допускают, чтобы с их семьей что-то случилось. Он великолепный семьянин, который делает все, чтобы мы чувствовали себя любимыми и защищенными. Он как будто компенсирует то, что потерял в детстве. И в каком-то смысле так оно и есть. Он бесчисленное количество раз говорил мне, что никогда не мечтал о том, чтобы для него существовало что-то большее, чем убийство, поэтому мы – его чудо. А я ответила, что он – мое чудо. Я даже не хочу думать о том, что было бы, если бы он не появился в моей жизни.
Ворон подхватывает Козетту на руки и щекочет ее. Она разражается приступами хихиканья.
Я таю каждый раз, когда вижу это зрелище. Я люблю их. Я люблю его. Больше, чем можно описать словами.
Кто бы мог подумать, что человек с татуировками, выглядывающими из рукавов футболки, и шрамами по всему телу станет прекрасным отцом, мужем и семьянином? Все сразу.
— Мама! — Козетта вскрикивает между хихиканьем, протягивая ко мне маленькие ручки. — Помоги moi (с фр. Мне).
Я качаю головой, улыбаясь. Из-за того, что Ворон настаивал на английском, а я – на французском, наши дети говорят на смеси обоих языков.
Специалист сказал, что это нормально для двуязычных детей. На самом деле, это прекрасно стимулирует их мозг. По мере взросления их контроль над речью будет улучшаться.
Ворон смотрит мне в глаза, и от интенсивности его взгляда у меня по позвоночнику пробегает дрожь. Он никогда не переставал будоражить мое тело. Ни тогда, когда мы впервые встретились, ни за все последующие годы.
Кто-то мог бы подумать, будто со временем он утратит свое очарование, но он стареет, как прекрасное вино. Если уж на то пошло, сейчас он гораздо более манящий и неотразимый.
Я прочищаю горло, готовя свой родительский тон.
— Пора спать, Козетта.
— Нет! — она крепко обхватывает Ворона руками.
— Козетта, — предупреждаю я.
— Папочка? — она смотрит на него щенячьими глазами, которым, должно быть, научилась у Шарлотты.
Выражение лица Ворона смягчается, и он почти соглашается. Он отдаст ей свое сердце, если она попросит его показать.
Определенно, обвела вокруг пальца.
Я встречаю его взгляд и качаю головой. Ей нужно поспать.
Ворон застонал и погладил дочь по голове.
— Вот что я тебе скажу, мое маленькое чудовище. Если поспишь, я возьму тебя на пляж, когда ты проснешься. Мы будем играть там, сколько захочешь.
Ее большие зеленые глаза загораются, но она ничего не говорит. Ее брови сведены вместе. Должно быть, пытается придумать, как выторговать более выгодную сделку. Каков отец, такова и дочь.
— До ужина? — наконец спрашивает она.
Ворон кивает.
— До ужина.
— D'accord (с фр. хорошо)!
Он несет ее внутрь, а Шарлотта и Апельсин следуют за ними. Ворон останавливается рядом со мной, опускает голову и целует меня в лоб. Козетта подражает ему и делает то же самое.
Вздохнув, я опускаюсь в кресло и потягиваю лимонад, который они оставили. Мягкий ветерок обдувает меня.
Я закрываю глаза и откидываю голову назад.
Жизнь может быть такой прекрасной. Я рада, что рискнула.
Теплые губы прижимаются к моим. Моя рука тянется к его шее, и я целую его в ответ, сначала медленно, погружаясь в ощущения. Затем Ворон углубляет поцелую. Мое тело нагревается, и дыхание начинает сбиваться.
Он отстраняется, но остается стоять надо мной, его горячее дыхание щекочет мою кожу.
— Твоя дочь – та еще штучка. Сразу уснула, значит, устала.
— Серьезно? — мои руки скользят под его футболку и ложатся на твердый пресс. Он напрягается под моим прикосновением. — Может, поговорим о Козетте не прямо сейчас?
— Я тут подумал, — он поднимает меня, как невесту. Я задыхаюсь, обхватывая его шею для равновесия. Глаза Ворона светятся озорством, когда он говорит: — Раз уж дети дремлют, не пора ли и моей прекрасной жене вздремнуть?
Я прикусываю нижнюю губу. Эта его сторона всегда заставляет меня быть начеку.
— Значит ли это, что ты уложишь меня спать?
Он покусывает мочку моего уха и рычит.
— О, конечно.
Я разражаюсь приступами смеха, возбуждения и счастья.
Я никогда не чувствовала себя такой живой.
Конец
