Разрушенная (ЛП) - Бишоп Энн

Я крепко сжимаю Милдред, глядя на маленькую плюшевую зверушку. Она принесла мне столько утешения за эти годы, но сейчас этого недостаточно.

Ничего и никогда не будет достаточно.

Келлан тянется ко мне, но я отстраняюсь.

— Пожалуйста. Пожалуйста, Ателия, мне нужно прикоснуться к тебе.

— Она не хочет этого, — говорит Кэл. — Она попросила пространства. Дай ей его.

Но пальцы Келлана путаются в моих волосах. Он расчесывает их по моему плечу, а затем аккуратно оттягивает горловину толстовки Кэла в одну сторону. Когда он видит синяки, его челюсть сжимается, а глаза наполняются печалью.

— Мне не нужна твоя жалость, — выдавливаю я из себя.

— Тогда прими моё сожаление, — Келлан берёт меня за руку и переплетает наши пальцы, осторожно опускаясь на мою кровать. — Прими мои извинения. Я причинял тебе боль большую часть последних трех лет без всякой причины. Я пугал тебя, издевался над тобой и делал всё возможное, чтобы уничтожить тебя. Я получал от этого удовольствие.

— Но Ателия… с этого момента всё прекращается. Я сделаю всё, что нужно, чтобы загладить свою вину перед тобой. Я буду годами вымаливать у тебя прощение, если это потребуется. Я сделаю всё, что угодно.

Я хочу сказать ему, что он может подарить мне весь мир, но даже этого никогда не будет достаточно. Но он ловит мой взгляд, поднимает наши руки и нежно проводит губами по костяшкам пальцев. Он выглядит и звучит так искренне.

Это не изменит того, что он сделал с тобой.

Но ты хотела его. Ты хочешь его. Дай ему шанс.

У меня звонит телефон, и я замираю, увидев имя и фотографию на экране. Кажется, я никогда в жизни не отвечала на звонок так быстро.

— Хейвен! Где, чёрт возьми, ты была?

— Привет, извини. У меня возникли… семейные обстоятельства.

Я хмурюсь.

— Семейные обстоятельства? Но я думала…

— С хорошей стороной моей семьи, — промурлыкала она.

— Ты не говорила мне, что у тебя есть хорошая сторона.

— Я не часто с ними общаюсь. Слушай, я не могу долго разговаривать по телефону, но я люблю тебя, хорошо? Надеюсь, у тебя была очень хорошая ночь.

— Я… — моё сердце сжимается. Я хочу рассказать Хейвен, как всё было ужасно, но, если у неё что-то случилось, я не хочу, чтобы она волновалась. — У меня была замечательная ночь. Я расскажу тебе обо всем позже. Когда ты вернешься?

— Я не уверена, — что-то не так в её голосе, но я не могу понять что. — Я напишу тебе, когда узнаю. Возможно, это будет через несколько дней. Пока.

— Хейвен…

Линия обрывается.

Что, блядь? Может, через несколько дней? Что случилось?

— С ней все в порядке? — спрашивает Кэл.

— Да, — говорю я, хотя сама себе не верю. Я отрываю глаза от телефона, и на меня смотрят три полных сожаления взгляда.

Всё правильно.

Уэс — единственный, кто не извинился, что вполне типично. Он хотел заковать меня в цепи в гребаном подвале прошлой ночью. Какой бы ни была его проблема со мной, она проистекает не только из моего предполагаемого отказа от него.

Большой палец Келлана проводит по тыльной стороне моей руки.

— Ателия…

— Ты хоть представляешь, сколько боли причинил мне?

Он раскаянно качает головой, но я думаю, не делает ли он это только потому, что знает, что так и должно быть.

— Ты хоть представляешь, сколько раз я думала о том, чтобы отказаться от идеи быть учителем? Бросить школу из-за вас троих?

Это не совсем так. Профессор Каммес сыграл гораздо большую роль в том, что мне захотелось всё бросить. Но на данный момент эти трое должны понять, насколько дерьмово они поступили.

— Я сбилась со счета, сколько ночей я проплакала, чтобы уснуть. Сколько раз Хейвен приходилось уговаривать меня не убивать себя.

Келлан вздрагивает, а Уэс ругается под нос. Кэл выглядит так, будто находится на грани слёз, но, к счастью, ему удается их сдержать. Он не получит от меня ни унции сочувствия. Не сегодня.

— Даже если бы я по собственной воле выбрала профессора Каммеса, это не оправдало бы ни одного поступка, который вы со мной совершили, — я высвобождаю руку из хватки Келлана, с удовольствием замечая боль в его глазах. — Я имею право делать свой собственный грёбанный выбор.

Никто из них не пытается защищаться, и это единственная причина, по которой я не бросаю в них вещи. Ну, и ещё я не хочу причинить себе ещё больше боли.

— Я заслуживала гораздо большего, чем то, что вы мне дали. У нас что-то было на первом курсе. По крайней мере, мы могли бы остаться друзьями.

Мой взгляд устремляется на Уэса. Они все виноваты, но он — их лидер, даже если это никогда не говорилось вслух.

— И зачем ты все это сделал? Чтобы наказать меня? Неужели ты не понимаешь, насколько это хреново?

Молчание.

— Ты не… — останавливаю себя, когда боль пронзает мою грудь. Если я не смогу сохранять спокойствие, то только сделаю себя ещё более несчастной. Я делаю медленный, осторожный вдох, не сводя взгляда с Уэса. — Ты действительно не понимаешь, Уэс? Как жестоко ты поступил?

— Я понимаю, — тихо говорит он.

— Тогда что ты можешь сказать в свое оправдание?

Он сглатывает, и вена на его виске пульсирует. В этот момент всё, чего я хочу, — это извинений. Этого будет недостаточно, но это будет хоть что-то.

Я могу с этим работать.

Или ты бредишь.

— Прости, — говорит Уэс. — Прости, что не догадался проверить, что тебе действительно нужен мой отчим. Прости, что не защитил тебя от него, и прости за всё, что я с тобой сделал.

Келлан отходит в сторону, когда Уэс подходит к кровати. Кэл вскидывает руки вверх и ворчит что-то о несоблюдении границ. Это жалкая ирония, но у меня сейчас нет сил, чтобы отчитать его за это.

— Но… — пальцы Уэса прослеживают изгиб моего лица, пока не упираются в подбородок, приподнимая его. — Я люблю быть тем, кто причиняет тебе боль. Я люблю твой гнев, твои слезы и твое разочарование.

Я пытаюсь отстраниться, но он продолжает крепко держать меня за подбородок. Однако меня не покидает мысль, что ему каким-то образом удается сохранять нежность. Это противоречит тому, что он только что сказал, и от этого мои мысли ещё больше путаются.

— Мне нравится видеть тебя беспомощной, — продолжает Уэс. — Власть над тобой… осознание того, что мы единственные, кто может дать тебе то, что ты хочешь и в чем нуждаешься, — это подпитывает меня, Ателия.

— Но я не могу так больше жить, — шепчу я.

— Тебе и не придется. С этого момента всё будет по-другому. Больше никаких издевательств. Теперь ты наша — на этот раз по-настоящему. У тебя есть наша преданность. Наша привязанность. Наша защита.

— Я не понимаю, — моё сердце разрывается одновременно с тем, как будто его сшивают обратно. — Если ты хочешь делать мне больно, то я не могу…

— Есть другие способы.

Я вздрогнула. Что он имеет в виду? Но Уэс не стал уточнять. Вместо этого он наклоняется, сокращая расстояние, между нами, пока его губы не прижимаются к моему лбу в сладком поцелуе.

Это возвращает меня в то странное состояние, в котором я находилась прошлой ночью. Он такой нежный. Это напоминает о том, как он относился ко мне до того, как всё развалилось.

Но достаточно ли этого? Как этого может быть достаточно?

Я никогда не прощу их за то, что они сделали.

— Моя душа, — прошептал Уэс мне в губы.

Я пытаюсь сдержать рыдания. Очень, очень стараюсь. Но Уэс говорит это с такой силой, с такой нежностью, а я уже так устала, разбита и растеряна. Моему телу всё равно, что я отказываюсь плакать. И знаете что? Я заслужила это гребаное право.

Уэс не отстраняется. Он садится на кровать и каким-то образом умудряется обхватить меня руками, не причиняя ещё большей боли. Я рыдаю ему в грудь, прижимаясь к Милдред.

Никто из парней ничего не говорит, пока я выплескиваю всё свое разочарование и боль сквозь слезы. Мне больно делать это, но я не могу остановиться.