Разрушенная (ЛП) - Бишоп Энн

— Чего ты хочешь? — спрашивает он.

— Я не знаю, — шепчу я и потом закатываю глаза. — Мне нужны те версии вас троих, которые я создала в своей голове. Тех, кто любили меня, были мягкими, нежными и заботливыми. А не те засранцы, которыми вы являетесь в реальной жизни.

Не знаю, почему я так откровенна с Уэсом, но надеюсь, что мои слова заденут его. Он должен знать, что я предпочитаю его вымышленную версию реальной. К сожалению, похоже, это не сработает, потому что он улыбается.

— Ты действительно этого хочешь? Мягкого и нежного?

— Ты действительно думаешь, что это не то, чего я хочу?

— Я знаю, как ты намокла прошлой ночью, а мы были полной противоположностью мягкости и нежности. Не говоря уже о том, как сильно ты кончила, пока я трахал твое идеальное горло.

Мои пальцы сжимаются в кулаки.

— Пошел ты, Уэсли Карвер.

— Обязательно, — плавно произносит он и его губы касаются моей шеи. — А когда придет время, я заставлю тебя умолять о моем члене.

Я разочарованно выдыхаю, прежде чем оттолкнуть его.

— Ты не понимаешь. То, чего я хочу в постели, не значит, что я хочу этого всё время. У меня есть чувства, ты же знаешь.

На мгновение он выглядит так, будто собирается снова пошутить, но не делает этого. Его пальцы путаются в моих волосах, когда он наклоняется ко мне, стараясь не наваливаться на меня всем весом. Прижавшись лбом к моему, он, наконец, говорит.

— Я же сказал, что дам тебе всё, что угодно, Ателия. Хочешь мягкости и нежности? Готово. Тебе нужен кто-то, кто бросит все свои дела ради тебя, несмотря ни на что? Я стану таким человеком. Хочешь, чтобы я ходил за тобой по пятам и ждал? Я буду. Ты моя, Ателия, но и я тоже твой.

— Уэс…

— У тебя есть я, ясно? Каждая частичка меня. Я знаю, что причинил тебе боль, и я пойму, если ты меня ненавидишь. Но я не могу тебя отпустить. Поверь мне, я пытался. Каждый раз, когда я пытался забыть о тебе, я, так или иначе, возвращался к тебе.

Уэс берёт мою руку и кладет её себе на грудь. Ткань его футболки мягкая, а тело теплое. Жесткое, но удобное. Его сердце быстро бьется под моей ладонью, так же, как и мое, когда я чувствую приближение панической атаки.

— Я не знаю, хочу ли я этого с тобой, — шепчу я. — Раньше хотела, но теперь…

Он качает головой.

— Может, я не совсем ясно выражаюсь. Это происходит, Ателия, и ты ничего не можешь сделать, чтобы остановить это.

— Это не любовь.

— Это и не должно быть любовью, — Уэс целует меня, его губы едва касаются моих больше секунды. — Назови это одержимостью. Болезнью. Что бы это ни было, я пробовал, но не могу остановить это. Как и Кэл с Келланом.

Моё сердце — моя душа — тянется к тебе с такой силой, что даже боги не смогли бы встать между нами.

Когда он сказал мне это вчера вечером, я надеялась, что он драматизирует. Мы все устали. Но теперь это невозможно отрицать.

Я не могу от них спрятаться.

Я никогда не могла.

Мои пальцы впиваются в его рубашку. Я слишком устала, чтобы продолжать этот разговор, но мне нужно знать.

— Откуда мне знать, что подобное не повторится?

— Просто потому, что я знаю, что не стоит доверять своему ублюдку-отчиму, — говорит Уэс, его тон мрачен. — Я никогда не должен был этого делать.

— А если…

— Нет никаких "если", — прорычал он. — Мы четверо высечены на камне.

Я вздыхаю. Он говорит глупости, но даже на первом курсе — до того, как всё пошло прахом, то есть парни странно относились ко мне. Может, они просто такие.

Но смогу ли я когда-нибудь по-настоящему доверять им?

Или… простить их?

А что, если я хочу этого?

Нет. Боже, блядь, нет. Ни в коем случае.

— Ателия, — бормочет Уэс.

Я моргаю, открывая глаза, даже не помня, когда я их закрыла.

— Хм?

Решительность исчезла из его глаз, сменившись мягкостью, которой я не видела уже много лет.

— Тебе нужно отдохнуть. Мы можем продолжить этот разговор позже.

Уэс тянет меня так, что я оказываюсь в полусидячем положении, и подпирает меня подушками. По словам Кэла, я должна постараться поспать так пару дней. Должно быть, я сползла с подушек во время нашего разговора.

После того как Уэс накинул мне на плечи одеяла, он роется в моем скомканном пледе и кладет Милдред мне на колени. Моё сердце согревается от этого жеста, и я устало улыбаюсь ему.

— Её зовут Милдред, — бормочу я.

Уэс фыркнул.

— Зачем ты дала ей старушечье имя?

Я бью его локтем в живот, и он ворчит.

— Я думала, что оно красивое, когда была маленькая. Родители подарили мне её, когда мне было пять.

— Справедливо, — хрипит он.

— А теперь заткнись и дай мне поспать.

— Это ты начала говорить.

— Заткнись.

Уэс вздыхает, но он хотя бы слушает.

Я не знаю, как мне удается заснуть, когда мой хулиган буквально сидит со мной на кровати, но мне это удается. Почему-то я чувствую себя в безопасности, даже если знаю, что пока не могу ему доверять.

У тебя есть наша преданность. Наша привязанность. Наша защита.

Последнее, что я помню перед тем, как заснуть, — это глубокая боль в груди. Наконец-то у меня есть то, чего я хотела все эти годы, но теперь это не имеет значения.

Я никогда не смогу им доверять.

Глава двадцать пятая

Келлан

Напряженное молчание заполняет воздух между мной и Кэлом, когда мы выходим из общежития Ателии. Видимо, его гложет чувство вины из-за засоса.

Когда мы подходим к нашим мотоциклам на парковке, он берёт в руки шлем, но не надевает его.

— Я никогда не хотел, чтобы она пострадала. Не так.

— Мы знаем. Она знает.

Кэл двигает челюстью, прежде чем повернуться ко мне.

— Мы облажались, Келлан.

Я киваю.

— Мы действительно облажались.

— Я знаю.

— Не думаю, что она когда-нибудь простит нас.

— Может, и простит, — отвечаю я. — Она позволила Уэсу остаться с ней.

— Потому что у неё нет ни сил, ни власти, чтобы выгнать его!

— Она не просила нас вытаскивать его, и мы предоставили ей такую возможность.

Кэл испускает короткий, разочарованный вздох. Позднее утреннее солнце освещает его светлые волосы, заставляя их почти светиться. Он похож на ангела, что настолько комично, что я едва не смеюсь.

— Мы должны найти способ загладить свою вину перед ней, — говорит Кэл.

— Мы найдем.

Мне всё равно, сколько времени это займет. Ателия может заставить меня десять лет умолять и вымаливать у неё прощение, и я сделаю это с радостью.

Мы садимся на мотоциклы и едем домой. Это занимает всего несколько минут, но у меня достаточно времени, чтобы подумать.

Должно быть, она была так растеряна. Так одинока.

Мы были её единственными друзьями в кампусе. Я не могу представить себя на её месте. Сначала её изнасиловал профессор — многократно изнасиловал, — а потом три её друга бросили её.

Нет, напоминаю я себе. Мы сделали больше, чем просто бросили её. Мы заставили её захотеть покончить с собой.

За эти годы мы совершили несколько ужасных поступков. Мы знали, что это заставит её чувствовать себя ужасно. Чёрт, мы этого и хотели. Сначала мы наказывали её за то, что она сделала, но через некоторое время это стало чем-то большим.

Мы наказывали её за то, что она просто существует.

Никто из нас не мог смириться с тем, что она так близко, но так далеко. Но наши чувства меркли по сравнению с тем, что, должно быть, чувствовала она.

К тому времени как мы с Кэлом припарковали мотоциклы в гараже и сняли шлемы, мой желудок уже бурлит. Мы молча входим в дом, и я думаю, не испытывает ли он то же самое, что и я.

Я не чувствовал этого уже много лет. Во всяком случае, не на таком уровне. Но сейчас оно поглощает меня, плотно обхватывает горло и грозит никогда не отпустить.