Пташки (СИ) - Грин Эмилия

Разумеется, Сашка обо всем пожалел. И меня, в том числе. Какое благородство!

Вернувшись в корпус роддома, я в окно увидела Воронова. Он в одиночестве стоял посреди парковки, с задумчивым видом потягивая кофе.

Палец замер над кнопкой вызова на телефоне. Коснувшись ее, я одернула руку, а потом снова дотронулась. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его можно было услышать сквозь хлипкое стекло.

«Просто нажми. Скажи, что тебе нужно поговорить. Скажи, что...»

Но что? Что я хотела услышать?

Я глупо хихикнула – нервный, рваный звук, больше походил на всхлип, когда я увидела, как Саша решительно двинулся ко входу в приемный покой, наверняка, тоже меня разыскивая.

Я должна была все исправить, хотя бы попытаться…

Вдруг поблизости хлопнула дверь. Я замерла, чувствуя, что он меня заметил.

Он пришел.

Не успев ни сбежать, ни придумать хоть что-то вразумительное – я просто обернулась, сталкиваясь с пристальным взглядом Александра.

- Полина? – голос у него был глухим, будто заставлял себя через силу.

Ну, еще бы…

- Саш, надо поговорить, – кивая на скамейку в дальнем углу, я почувствовала, как все у меня внутри сжимается в один тугой, болезненный комок.

- Да, – Воронов нервно провел рукой по лицу, следуя за мной.

Усевшись рядом, между нами повисла неловкая тишина. Ладони Сашки были сжаты в кулаки, мои лежали на коленях, пальцы сцеплены так крепко, что белели костяшки.

- Поль, мне нужно столько всего тебе сказать… Выслушаешь? – лукавая улыбка.

Я догадывалась, что он скажет – «Мы с тобой дружим столько лет», «Ты ведь понимаешь, что со дня на день я улечу…», «Забыть обо всем будет самым верным решением».

Я вдруг поняла, что мне больно.

Не просто щемило где-то внутри, а резало по живому, будто кто-то без анестезии разрывает мне грудную клетку.

Потому что я любила его.

Не «как друга». Не «иногда». А всегда.

Даже когда злилась на него, даже когда смеялась над его не самыми смешными шутками, даже когда он спал на моем плече после очередного жаркого свидания или приползал весь в кровавых ссадинах после какой-нибудь бессмысленной драки…

И теперь мне нужно было выбрать: солгать и сохранить хоть что-то... или потерять все. Открыв рот, из меня порывисто вырвалось.

- Можно, сначала я скажу? То, что между нами было, большая ошибка, Саш. Катастрофическая… Просто…мы немного запутались. Давай не будем усложнять, ладно?

Опустив голову, Саша сделал глоток кофе, и я заметила, как дрогнула его рука.

Мне же хотелось схватить его, прижать к себе, сказать, что все это – ложь. Но вместо этого я лишь крепче сжала свои пальцы на коленях, пока ногти не впились в липкую кожу.

- Это было…нелепо. Мы выпили, заигрались, – тихо продолжила я. – Тем более, помнишь про наш уговор? Все, что произошло в той палатке, останется в палатке. Обещаю, что не расскажу ничего Агате. А ты Женьке не говори… Ну, и моим родственникам. Сам понимаешь… – меня окончательно понесло не в ту степь.

Саша выдохнул, будто только этого и ждал.

Его плечи опустились – с облегчением.

Глаза друга детства резко впились в мое лицо. В них читался шок, даже что-то испуганное, почти паническое. Я выдавила из себя фальшивую полуулыбку, несколько теряясь от подобной реакции.

- Поля, – его голос прозвучал неестественно ровно, – мы же...

- Друзья.

Друзья.

Это слово парами серной кислоты осело между нами. Секунда. Две.

- Мы…мы все исправим, Саш… – пробормотала я, уже почти улыбаясь. – Договорились?

Воронов заторможено кивнул.

Ложь.

Но, кажется, он поверил.

Саша поднялся, даже обнимая меня на прощание – быстро, по-дружески.

В последний раз.

Его руки оказались неестественно холодными, запуская по моему телу вихрь мелкой ледяной крошки. Горло сдавило, будто кто-то сжал мою шею огромной ледяной рукой, и не отпускал.

- Ты же вернешься вечером на базу? – спросил Саша уже у двери, и я догадалась – это была проверка: сможем ли мы действительно «откатиться к заводским настройкам».

- Думаю, да, – улыбаясь так широко, что щеки начали болеть.

- Хорошо. Потому что нам надо будет еще кое-что обсудить… – его прощальный взгляд обжег меня крутым кипятком, пока у меня в груди разрасталась ледяная пустота.

Он ушел.

Глава 35

POV Александр

- Саш, ты все собрал? – я повернул голову, только сейчас заметив маму.

Она стояла в дверях, опустив руки.

Ее светлые волосы были собраны в высокий пучок. Она была в кедах, в джинсах и в розовой футболке и выглядела очень мило. Я вновь поймал себя на мысли, что моя мама смотрится гораздо моложе своих лет. Никогда бы не дал ей больше тридцати.

- Да, собрал.

- Через час выдвигаемся в аэропорт, – напряженно сказала она.

- В смысле? Вы же говорили про завтрашнее утро? – я замер, в моей груди все напряглось так, что хотелось закричать.

Вцепившись пальцами в ручки дорожной сумки, я посмотрел на маму, пытаясь подавить в себе желание развязать ссору.

- Артему удалось найти для нас частный борт, так что полетим сейчас все вместе, – негромко добавила она.

- А как же Левицкие? – внутри у меня все завязалось тугим узлом, я затаил дыхание.

- Маше стало хуже. Пришли результаты анализов, и там какие-то проблемы… Твой отец разговаривал с Пашей: ночью Машу транспортируют в Москву. Ей срочно нужно в перинатальный центр, – мама вздохнула. – Егор с Захаром полетят с нами, а Полина – с родителями.

А Полина – с родителями.

- Я тебя понял, мам, – прищурившись, я, молча, продолжал смотреть на нее, слишком потрясенный, чтобы выдать что-то более вразумительное.

Значит, на базу она уже не вернется.

Что ж, учитывая сложившуюся ситуацию, это было вполне ожидаемо. В голове, словно заезженная пластинка, проигрывались ее слова.

«То, что между нами было, большая ошибка, Саш. Катастрофическая… Просто... мы немного запутались. Давай не будем усложнять, ладно?»

В ушах зазвенело, будто мне врезали по черепу бейсбольной битой, а глаза почему-то предательски застилало пеленой. Мои слова застряли глубоко в глотке.

Что я мог сказать?

Что нужно сказать, чтобы не выглядеть жалким, но и не сдаваться без боя?

Ирония, блин, заключалась в том, что я впервые решил не играть, а честно признаться Левицкой в своих чувствах – и вот тебе, пожалуйста.

Карма, сука, не дремлет.

Впервые за свою блестящую «карьеру сердцееда» Александр Воронов получил вежливый, но твердый «давай останемся друзьями».

Не «ты мне нравишься», не «я тоже тебя люблю», не даже банальное «ой, я пока не готова», – а вот этот вежливый билет в дружескую зону – без права на пересдачу.

Я, конечно, сделал хорошую мину – улыбнулся, как будто, так и надо, как будто я сам хотел предложить Левицкой чисто платоническое общение с элементами созерцания её сторис, будто она только что не разбила мне сердце об асфальт…

Но внутри у меня расцветал капитальный пиздец.

Меня? Серьёзно? Того, кто всегда сам сливал девчонок до того, как они успевали моргнуть? Того, кто мастерски выкручивался из любых намёков на чувства фирменным «ой, мне бы разобраться в себе?»

Полина Левицкая уложила меня на лопатки.

На что, интересно, рассчитывал? Что она расплачется от счастья? Что упадет в обморок после нашего незабываемого романтика в спальнике, загашенными ромом?

Сжав ручки сумки еще сильнее, я подавил мрачный смешок, почувствовав себя прямо повелителем френдзоны, наконец-то познав, каково это – когда твою душу выносят через задний вход, даже не потрудившись завернуть ее в подарочную упаковку.

Больно. Сука. Как же больно.

А главное, что же теперь делать?

Сил сидеть в домике не было. Раз до выезда оставался еще час, я решил прогуляться, чтобы хоть немного отвлечься. И почти сразу, покинув территорию базы, нарвался на Завьялова.