Потому что знала, что другого шанса не будет.
Презерватив специально кинула у кровати, чтобы лишнего не надумывал. Родить от него хотела. Чтобы мой был.
Получилось с первой попытки. Жизнь вообще интересная штука: у кого-то за много лет в браке не получается завести ребёнка, а у меня получилось. Вот так — нагло и беспринципно, но получилось.
Потому что я верила, что он мой. Он — самый лучший и любимый. И что между нами не может быть просто эта нелепая ночь с её именем на его губах. Должно быть что-то большее.
И получился Паша. Тоже особенный.
Я знаю, что это было почти молниеносное наказание мне. За совершённое преступление. За то, что пошла против человеческих устоев и против Бога. Но если бы я могла повернуть время вспять, я бы всё равно так поступила. Потому что тогда была живой. И счастливой.
А сейчас я чувствую, как медленно умираю. Что внутри, что снаружи. Я ведь не старая ещё…
Вернулась в станицу с позором. Хотя я не считала это позором — я считала, что сделала всё правильно. Андрей сразу женился на мне. Тогда он ещё не пил, хоть и принял чужого ребёнка со скрипом. Мы жили более-менее сносно, но когда Паше уже было пять, он сорвался, словно бесы в него вселились.
И всё. Начался ад.
— Дура ты, Ольга, — усмехается он, залпом осушая стакан. — Думаешь, особенная? Что не повезло тебе с мужем, да?
Он смотрит так зло, не скрывая свою ярость. Глаза его чернеют.
— Никто, кроме меня, не стал бы твоего выблядка воспитывать. Так что ты благодарна должна быть за то, что я спас тебя от позора. Поняла? Ноги целовать мне должна.
— Конечно, Андрюш. Ты прав.
Я должна соглашаться. Делать вид. Иначе мои рёбра снова встретят его ногу. Или ещё что хуже. А мне Пашку лечить нужно.
Я выхожу на крыльцо — моросит мелкий дождь, словно небо оплакивает мою жизнь. Сажусь на скользкие железные прутья лестницы. Закуриваю, доставая пачку сигарет из-под крыльца.
Плачу. Сильно плачу. Потому что больно. Невыносимо.
В телефоне смотрю его фотографию, которую храню столько лет. Единственную.
Хотя я могу найти множество его фото — потому что он не последний человек. Да и дочь его выставляет фотки в социальных сетях, правда, там целое семейство. И смотреть на них счастливых я не могу, когда у самой душу рвёт.
Марта эта… Она другая. Не я. Я знаю, почему он её любит. Потому что она идеальная. Волосы идеальные, улыбка идеальная, фигура идеальная. Таких не бросают никогда. Таких всегда выбирают.
И я… Господи…
Падаю головой на колени, смотря на свои руки. Маникюр не делала уже лет пять, под ногтями грязь от вечной уборки. Руки сухие, как безжизненные прутья деревьев.
— Мам, — Паша появляется ниоткуда. Он плохо говорит, очень плохо. Заикается. Нам нужно лечение, специалисты, которые будут им заниматься. В станице таких спецов нет, а в Краснодаре всё очень дорого. Нам помогают, есть пособия, фонды, но не всегда этих средств хватает. И не всегда они есть.
— Что, мой хороший? — я выкидываю окурок в мокрую траву, протягиваю руку к сыну.
— Мама.
Он просто тычет в меня пальцем.
А ведь сынок похож на него. Такой же красивый.
Я обнимаю его длинной рукой, усаживая рядом с собой. Целую его макушку, обнимая крепко-крепко.
Я безумно люблю его. Это всё, что у меня есть от Гордея.
— Папа…
Да, твой «отец» снова в сопли. Я знаю.
Паша успокаивается в моих объятиях, а я понимаю, что больше не могу. Не могу больше молчать, устраивая себе позорную жизнь.
Он просил исчезнуть. И я исчезла. Но пришло время появиться вновь. Потому что я не могу без него. Не могу одна воспитывать нашего особенного мальчика.
Я не хочу больше быть без моего Гордея. Пускай чужие жизни разрушатся, потому что моя уже давно разрушена.
И я имею право на него. На нашу семью. Я имею право быть с ним…
Глава 59. Гордей
— Паша, это Наталья Алексеевна, — пытаюсь познакомить ребенка с сиделкой, которую ему выбрал.
Его внимание фокусируется плохо, но, спустя небольшую паузу, нужный сигнал все же поступает, и он обращает на нас внимание. Сын улыбается, но понимания в его глазах я не вижу.
Определенно точно, я не знаю всех нюансов и того, как надо себя вести с ним. Но, когда он подходит и показывает то, что собрал из конструктора, то с гордостью хвалю.
— Молодец, я бы так не смог, — он смущается и широко улыбается. — Покажем нашему новому другу? — спрашиваю осторожно, на что сын, пожав плечами, несмело кивает.
— Наш друг? — спрашивает он следом.
— Да, Наталья Алексеевна, — снова повторяю, и женщина, кивнув, подходит ближе к мальчику.
— Привет, — она деловито тянет ему руку, как бы ставя его сразу на ту же ступень, что и она, взрослая.
Едва ли он это понимает, но сам подход вызывает в нем отклик. Он, пусть и неуверенно, но тянет руку в ответ и пожимает ее женщине с довольной улыбкой. По глазам я вижу, что что-то новое его заинтересовало, и, даже если он не может это выразить, то интерес проявляет.
— Здравствуйте, — немного скованно приветствует он ее.
— Я бы хотела посмотреть твои игрушки… если ты разрешишь поиграть с тобой? — спрашивает она.
Я знаю, что она преследует свои цели — чтобы оценить ситуацию, потому что, так сказать, теорию из его карты она уже изучила.
— Да, да, — он кивает и, следом мгновенно переключившись, тут же покидает гостиную, чтобы исчезнуть в игровой.
— Гордей Михайлович, не переживайте, все будет хорошо, — я киваю на слова взрослой женщины с опытом работы с особенными детьми порядка пятнадцати лет, потому что, на самом деле, у меня еще куча дел.
Матвей уже оставил несколько пропущенных, и, думается мне, это связано с товарищем, который привык играть лишь грязно.
— Да, — перезваниваю ему и слышу вздох облегчения.
— Назначил встречу, — выдает он с неким напряжением. — Как и вы просили.
— Отличная работа, — встаю с дивана и подхожу к большому панорамному окну с видом на Москву. — Через сколько и где?
— У него, через два часа, успеете? — чуть нервно задаёт вопрос мой подопечный.
— Перестань трястись. Пока я не выйду и не сообщу итог встречи — не отзывай охрану от Марты.
— Понял…
Глубоко вдыхаю воздух, потому что нужно закончить все это раз и навсегда. Огласку, даже если я и придам, моя карьера тоже полетит в тартарары. Вряд ли я сейчас в том же положении, что и был раньше, но раз уж я уже завязан в том, в чем завязан, то исход может быть только один.
И Игнатович об этом знает, чем, собственно, и пользуется.
— Матвей, еще одна просьба, — озвучиваю я напоследок. — Марта всегда хотела побывать на Байкале, я так и не свозил ее за… — слова сбиваются, потому что каждый раз рвет изнутри, но я, наверное, когда-нибудь смирюсь с этим. — Пришли мне самые лучшие варианты и договорись об открытых датах. У нее сейчас в университете ажиотаж, работу она не оставит.
— Понял, босс.
Отключаю звонок и с уже привычной тоской наблюдаю вдали солнце, что окрашивается в красноватый цвет.
Единственное, с чем смириться я не смогу — это если у нее появится новый мужчина. И как бы я ни пытался себя настроить, что это неизбежно у такой женщины, как она, внутренний зверь не приемлет такого итога, даже если он и виноват. Верно, это участь того, кто по своей идиотской ошибке и из страха предал.
Не скрою, мысли разные в голове мелькают. Особенно, когда ты ночью в полном одиночестве пытаешься уснуть, а тебе, в прямом смысле — хочется сдохнуть от этой рвущей грудину тоски. От того, что твоя шикарная, счастливая жизнь превратилась в, сука, руины, по которым ты сейчас пытаешься пройти.
Думал ли я, что в моей больной голове возникнет мысль, что, может, стоило бы умереть тогда…? Нет. У меня ведь была охрененная жизнь: жена, дети, карьера, деньги, уважение, квартиры. А сейчас эта мысль — она не отпускает. Она, словно темная дымка, проникает в каждую трещину моего сломанного сознания и нарастает, набирает цвет и тень, укореняясь все сильнее и сильнее.
