Разрешаю себе Любить (СИ) - Адам Карина

Макар стоял у стены, прислонившись лбом к обоям, и, кажется, сдерживал себя, чтобы не ляпнуть что-то неловкое. Потом тихо сказал:

— Если он ещё раз… — и замолчал.

— Не думай об этом, Макар, — перебила мама.

— Думаю, — упрямо бросил он. — Потому что она моя сестра.

Я закрыла глаза.

И впервые за весь вечер, среди их молчаливой любви и простых слов, позволила себе хоть на миг почувствовать себя не потерянной, а просто живой.

Когда они ушли сначала Макар, бросив короткое «если что, я рядом», потом мама, оглянувшаяся на прощание с тревожной нежностью в глазах, и в комнате снова стало тихо. Но уже по-другому. Не страшно. Просто пусто.

Я сидела в полутьме, прислушиваясь к тишине, к тому, как чай остывает в кружке и как во мне медленно, неохотно шевелится что-то живое. Что-то, что не хочет, но знает придётся.

Я потянулась к сумке, нащупала телефон. Подержала в руках, словно он мог обжечь.Экран вспыхнул. Уведомления десятки. Сообщения. Звонки.

Баженов:

Я не знал, что она прийдет. Клянусь.

Я сам в шоке.

Мне нужно поговорить с тобой. Пожалуйста.

Мне больно. Я дышать не могу, если ты молчишь.

Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя.

Я смотрела на эти слова, и каждый был как ком в горле.

Хочется верить.

Хочется закричать.

Хочется исчезнуть.

Палец завис над кнопкой ответа. Но я не могла. Не сейчас. Я всё ещё слышала голос Сони, её лицо дерзкое, надменное, слишком уверенное. Слишком разрушительное.

Я заблокировала экран. Отложила телефон.И просто села в темноте, обняв колени, позволив себе дрожать. Молча. Без слёз.

Впервые за долгое время я не знала, где правда. Только чувствовала что-то сломалось. Или, может быть, только начало меняться.

Ночь прошла словно сквозь вату. Я не помнила, как уснула кажется, просто пролежала в той же позе, пока сознание не выключилось, измотанное.

Снилось что-то липкое, тревожное. Слова, лица, чьи-то шаги по лестнице. Голоса неразборчивые, как будто сквозь толщу воды. Но главное чувство, я всё время кого-то теряла и не могла догнать.

Проснулась внезапно не от звука, а от ощущения, будто мир снова стал резким, настоящим. Глаза сразу заболели от света. Кто-то приоткрыл шторы наверное, мама.

В комнате пахло остывшим ромашковым чаем. В горле першило, на губах сухость. Я поднялась, с трудом расправляя затёкшие плечи. Под подушкой телефон. Всё ещё выключен.

Тихо встала, на цыпочках прошла в ванную. Глянула в зеркало лицо бледное, глаза припухшие, волосы спутались.Как будто это не я. Как будто кто-то другой, в чьей жизни всё это случилось.

На кухне было уже слышно движение. Стук чашек, скрип открытого холодильника.

— Ты встала? — позвал Макар. — У нас тут блины. Мамина терапия.

Я не ответила. Просто стояла в дверях, как гость в собственном доме. Мама поставила тарелку на стол. Папа наливал себе кофе. Улыбок не было только тёплая, тихая забота.

Как будто никто не забыл, но все решили говорить будем только тогда, когда ты сама захочешь.

— Доброе утро, — наконец выговорила я.

Мама кивнула, подвинула ко мне чашку с чаем.

— Утро, да. Оно всё равно приходит. Даже если ночь была тяжёлой.

Я села. От тепла блинов поднимался пар. Он обволакивал, как плед.

Макар посмотрел на меня искоса.

— Если хочешь, я могу съесть за тебя всё. Просто подай знак.

Я хмыкнула почти по-настоящему.Это было немного. Но в этом немного, я начала дышать.

Через не хочу я всё-таки заставила себя поехать на балет. Тело сопротивлялось, голова гудела, но я знала если не выйду из дома сегодня, увязну. Лучше двигаться, чем гнить в тишине.

В студии было странно тихо. Девушки стояли плотной группой у зеркал, будто кто-то нажал на паузу. Их лица застывшие, осторожные, словно в воздухе витало что-то опасное.

В центре стояла Соня. Прямая, надменная, с тем самым выражением победительницы, которое я знала слишком хорошо.

Полина Михайловна стояла чуть поодаль, у рояля, хмурилась, поглаживая переносицу, как будто пыталась стереть головную боль.

— О, Цветикова, заходи, — бросила Соня с усмешкой, как только заметила меня. — У меня для тебя отличная новость.

Пауза. От которой мне мгновенно становится плохо так, как я знаю, что за этим последует.

— Я, наконец, бросаю балет. Поздравляю ты победила. Главная роль твоя.

Я замерла на пороге. Плечи свело. Горло пересохло, пришлось сглотнуть медленно, мучительно.

— А что так? — выдавила я. — Больше не интересно?

Соня подняла брови, будто удивилась моей наивности.

— Почему же? Я всё так же люблю балет. — Она провела рукой по животу, почти театрально. — Но, видишь ли, врач говорит, при беременности это может быть… небезопасно.

Её улыбка стала липкой.

— Вот родится у нас с Арсением девочка — обязательно отдам её в балет. Пусть хотя бы она научится падать красиво.

Воздух в студии будто сгустился. Никто не шевелился. Даже Полина Михайловна на миг опустила взгляд.

Я не знала, что ответить. Внутри всё спуталось злость, усталость, жалость, растерянность.

Соня, как всегда, не просила пощады. Но и не уходила по-настоящему. Она всё ещё играла свою роль до последнего акта.

— Соня, — устало, но твёрдо произнесла Полина Михайловна. — Хватит.

Соня повернулась к ней, всё ещё с полуулыбкой, будто ждала одобрения. Но его не последовало.

— Ты пришла сообщить о своём решении, мы тебя выслушали. Жаль, что обстоятельства такие. Желаю тебе здоровья. Всё остальное вне репетиции, — добавила она, чётко расставляя границы.

Соня на секунду замерла, как будто что-то в этих словах задело её по-настоящему. Потом лишь пожала плечами.

— Ну что ж, не смею больше мешать.

Она медленно оглядела всех, как будто прощалась не с коллективом, а с ролью, которую доиграла до последнего.

На выходе её взгляд снова зацепился за меня.

— Береги спину, Цветикова. В этой роли много падений.

И ушла.

Дверь захлопнулась с глухим щелчком. Кто-то выдохнул. Кто-то опустил руки.

Полина Михайловна некоторое время молчала, потом повернулась ко мне.

— Ты готова работать? — спросила спокойно. Без надавливания, но прямо.

Я кивнула.

— Да. Готова.

Она кивнула в ответ.

— Тогда к станку. Роль твоя, но ты ещё должна её заслужить.

Я встала к станку, пытаясь найти привычное равновесие в теле, в голове, хоть где-нибудь. Всё внутри было тяжёлым, будто я шла сквозь вязкую воду. Пальцы дрожали. Дыхание сбивалось.

Соня ушла, но её слова будто остались висеть в воздухе, как занавес, который ещё не расправили.

Я сосредоточилась на позе, на привычных движениях плие, пытаясь заставить тело вспомнить, что оно умеет. Что оно может.

И тут рядом появилась Лера. Я даже не заметила, как она подошла. Она встала близко, не глядя на меня напрямую будто мы просто оказались рядом случайно.

— Ты молодец, — тихо сказала она, не отрывая взгляда от зеркала.

Я чуть повернула голову. Её голос был таким же, как всегда, но в нём не было ни тени фальши. Только простое, настоящее тепло.

— Я видела, как ты держалась. Там, дома. Здесь. Сейчас.

Она сделала паузу.

— Если что… я рядом.

Эти слова оказались как глоток воды после долгой жажды. Не громкие, не пафосные но настоящие.

Я не смогла ответить. Только кивнула, очень медленно, и выпрямилась чуть увереннее. Спина распрямилась, подбородок поднялся. Я снова смотрела в зеркало.

На себя другую. Ту, что выстояла. Ту, что осталась.

Репетиция шла в отстранённом ритме. Я двигалась по заученной схеме, шаг за шагом выстраивая в теле ту уверенность, которую пока не чувствовала в душе.

Полина Михайловна почти не комментировала только иногда кивала или бросала короткое замечание. Я знала, она наблюдает. Ждёт, когда я снова вернусь не в форму, а в себя…

И вдруг звонок. Прерывистый, неожиданный. Кто-то выглянул в окно, зашептался. Полина Михайловна нахмурилась, но ничего не сказала.