Разрешаю себе Любить (СИ) - Адам Карина

Соня кивнула. Повернулась. Пошла к остановке. Не обернулась. Не сказала ни слова. Не упрекнула. И этим сказала больше, чем могла бы любая драма.

Я остался. Плечом к облупленной стене. Сердцем к пустоте, которая теперь имела форму, биение, срок. Люди шли мимо. Жизнь, как она есть. Телефоны. Сумки. Панамки. Никто ничего не знал. И никто не должен был знать, что внутри меня всё треснуло. Как стекло от лёгкого удара.

Телефон молчал. Молчал и не предлагал ответов. Я сел на лавку. Слева старик с голубями. Обычный день. Не мой.

Соня ушла. Без сцены. Без пафоса. Без слёз. Только тишина и одно знание, которое больше нельзя было игнорировать, внутри неё сердце. Я видел его.

Это жизнь. Без «если». Без «потом».

Моя?

Да. Пожалуй… да.

Я закрыл глаза и увидел Сеньку. Ту, чья улыбка согревала, даже когда молчала. Ту, кто не задавал лишних вопросов. Кто просто была. С книгой в руках, с ногой на ногу. С настоящестью, которой я не заслуживал, но которой отчаянно держался.

Мне нужно было поговорить с ней. Не через смс. Не позже. Не когда «всё пройдёт».

Сейчас.

Я не знал, поймёт ли она. Простит ли. Захочет ли идти дальше, зная, что путь теперь не будет прежним. Но я знал другое: если она отвернётся мне будет по-настоящему страшно. Потому что потеря её… это уже не ошибка.

Это конец истории, в которую я до сих пор верил.

И всё, что мне нужно было увидеть её.

Просто увидеть. И если повезёт остаться.

Я стоял у её подъезда, как мальчишка. Не как мужчина, не как отец, не как тот, кто знает, что сказать. Я стоял и просто боялся.

Сеня всегда была немного другой. Она не нуждалась в громких словах, не требовала. Но в её молчании была правда, и именно эта правда теперь была страшнее всего. Потому что я не знал, останется ли она после того, как её услышит.

Дверь открылась почти сразу. Она знала, что я приду. Или чувствовала.

— Привет, — сказала она. Голос ровный. Ни укоров, ни тепла. Как ровная линия на мониторе, всё может быть живым, и всё может быть кончено.

— Привет, — отозвался я. Хрипло. И с комом в горле, которого не мог проглотить.

Она отступила в сторону. Я вошёл. Воздух в её квартире пах кофе и книгами. Домом. Тишиной, которая раньше успокаивала, а теперь судила.

— Хочешь воды? — спросила, уже не глядя. Повернулась к кухне, как будто всё между нами по-прежнему. Но не было. Уже нет.

— Нет. Спасибо. Мне… нужно просто поговорить.

Она остановилась. Полубоком. Волосы собраны небрежно, как она делала, когда читала до поздней ночи. Шея тонкая, ухо чуть покрасневшее она всё ещё нервничала, просто по-своему. Тихо.

— Тогда говори, Арс.

Я сел на край дивана. Она напротив. Не слишком близко. И не слишком далеко.

— Сегодня я был с Соней. На УЗИ. Мы видели… — я сглотнул, — мы видели сердце. Маленькое. Чёткое. Бьющееся.

Сеня не отвела взгляда. Просто слушала. Как всегда.

— Это… настоящее. Не теория. Не ошибка. Жизнь. Наверное, моя. Думаю да.

— Ты её любишь? — спросила. Без осуждения. Просто вопрос, как точка на маршруте.

— Нет. Это… — я закрыл глаза на мгновение, — это было не из любви. Скорее из слепоты. Из усталости быть одному. Ты тогда уезжала…

— Я не упрекаю, — мягко перебила она. — Я просто хочу знать, где мы теперь. Не «ты». Не «она». А мы. Есть ли ещё «мы»?

Я поднял глаза. И всё, что хотел сказать, упёрлось в одно:

— Я не знаю, как правильно. Я не знаю, как быть. Но я знаю одно, я не хочу терять тебя. Даже если всё стало сложнее. Даже если в моей жизни теперь будет ребёнок. Я не прошу тебя понять сразу. Я просто… хочу, чтобы ты знала, ты для меня не случайность. Не ошибка. Не кто-то, кого можно заменить.

Она молчала долго. Потом встала. Медленно подошла. Села рядом. Рядом. Настолько близко, что я почувствовал тепло её плеча, и дрожь в себе.

— Я не железная, Сень, — прошептала она. — Мне больно. Глупо было бы делать вид, что нет. Это не просто. И я не знаю, хватит ли мне сил пройти это с тобой. Но…

Она повернулась ко мне. И в её взгляде было всё страх, злость, обида. И ещё что-то. То, за что стоило бороться.

— … но я тоже не хочу сбегать. Я не хочу вычеркивать нас, если там, где больно, может родиться что-то большее. Не ребёнок. А надежда. Новое «мы».

Я закрыл глаза. И выдохнул. Как будто снова начал дышать. Как будто всё, что было до было лишь прологом.И когда её рука коснулась моей нерешительно, будто давая мне право сомневаться я понял:

Это не про прощение.

Это про любовь. Настоящую. Не ту, где легко. А ту, где остаются.

37

Сегодня был особенный день. Не из тех, что кричат заголовками. Не праздник, не годовщина. Но — наш.

День, когда Сенька впервые пригласил меня на свидание. По-настоящему. Как пару.

С того момента, как я приняла факт, что у него и Софии будет ребёнок, прошло два месяца. Ровно столько понадобилось, чтобы боль внутри перестала щемить каждое утро. Чтобы сердце вновь стало моим, а не ареной для чужих решений.

Я научилась смотреть на Арсения нет, на Сеньку без злости. Без горечи. Только с лёгкой, будто тёплой печалью, как на старую фотографию. Да, было но больше не болит.

Мы решили отпраздновать это хрупкое перемирие в «ТЕМНОТЕ». В ресторане, в котором всё происходило буквально на ощупь. Полная темнота. Ни одного огонька. Только голос, запах, прикосновения. Я мечтала о нём давно. И он это знал.

Я готовилась, будто к балу. Платье тёмно-сливовое, облегающее, но не вызывающее. Ткань скользила по коже, словно вторая более уверенная я. Волосы уложены в мягкие волны. Макияж с едва заметным блеском на веках. Никто этого не увидит. Но я знала. А значит, было важно.

Когда он заехал, я услышала сигнал машины раньше, чем подошёл звонок. Открыла дверь. Он стоял с цветами. Розы? Нет. Белые пионы. Мои любимые. Он помнил.

— Ты прекрасна, — сказал он, не отводя взгляда.

Я улыбнулась. Впервые за долгое время без усилия. Просто потому, что могла.

Мы вошли в зал, держась за руки. Как дети, которых ведут в неизведанное. Свет закончился сразу за тяжёлой шторой. Темнота обволакивала, дышала рядом, становилась третьим участником вечера.

Слух обострился. Мы слышали чужой смех, шепот официанта, тихий звон бокалов.Но между нами было только это: наши голоса, наши пальцы, наши воспоминания.

— Странно, — прошептала я, поднося бокал к губам. — Не видя тебя, я чувствую тебя ближе.

Он не ответил сразу. Только сжал мою ладонь чуть крепче.А потом произнёс:

— Может, так и надо. Чтобы начать по-настоящему, нужно сначала не видеть. Только слышать. Верить.

Там, в темноте, я почти заплакала. Но не от боли. От того, как долго я шла к этой лёгкости.

К себе. К нему.

К нам.

Когда подали десерт, я коснулась его руки и тихо сказала:

— Спасибо, что не сдался.

Он рассмеялся тот самый тихий, знакомый смех, от которого щекочет в груди.

— Я бы сдался, если бы ты не вернулась.

Я не отвечала. Просто взяла его ладонь и поднесла к губам.Там, в темноте, не нужно было слов.Потому что всё настоящее начинается вслепую.

После изысканного ужина мы вышли из ресторана, не спеша, держась за руки, будто боялись разрушить тонкую ткань новообретённой близости. Вечер был теплым, город сиял мягким светом фонарей, а в воздухе витал аромат цветущих кустов и выпечки с соседней улицы.

Он остановился. Осторожно, словно драгоценность, взял моё лицо в ладони. Пальцы его были чуть прохладными, но прикосновение обжигающе трепетным.

— До сих пор не могу поверить, — прошептал он, — что могу вот так прикасаться к тебе… целовать твоё лицо.

Он наклонился и мягко коснулся губами уголка моего рта, как будто боялся спугнуть чудо. Его поцелуй был почти невесомым, как крыло бабочки, но за ним пряталась буря тихая, сдержанная, но такая настоящая, что сердце сжалось и застучало где-то в горле.

— Я правда могу? — прошептал он, отстранившись, чтобы заглянуть в мои глаза. — Смотреть на тебя вот так. Держать тебя за руку… после всего?