— Друг с привилегиями? — спрашивает Тру.
— Нет, мы просто друзья.
— От друзей до любовников? — уточняет мама. Наклонившись, она заговорщически касается руки моей сестры. — Это мой любимый жанр любовных романов, чтоб ты знала.
Она обводит взглядом стол, и мне хочется блевать.
— Нет, мам. — Но технически да, теперь, когда мы переспали, нас можно считать друзьями и любовниками. Я думаю. — Мы скорее просто друзья.
— Но... — Надежда на мамином лице сменяется недоумением. — Тогда почему она проделала весь этот путь до нашего дома? Зачем сказала, что вы встречаетесь? Почему так старалась? Я что-то запуталась.
— Э-э-э... — Вот и весь мой блестящий ответ.
— Думаю, этот придурок пытается сказать нам, что Холлис не хочет иметь с ним ничего общего и пришла к нам в дом только потому, что он что-то там ей наплёл. —Удовлетворённый тем, что раскрыл какую-то великую тайну, Трипп возвращается к своему ужину, берёт нож для стейка и нарезает мясо на тарелке.
— Ты так говоришь, будто это преступление. — Мне хочется стукнуть брата за его точность.
— Настоящим преступлением было бы то, что эта бедная девушка стала бы Холлис Уоллес, если бы навсегда связала себя с этим. — Сестра тычет большим пальцем в мою сторону, подцепляет вилкой салат от шеф-повара и запихивает себе в рот.
Неужели моему брату и сестре обязательно быть такими безбожниками? Где человечность? Где сострадание?
— Холлис Уоллес. — Я в смятении откладываю вилку. — Почему все продолжают говорить это так, будто это плохо?
— Буквально никто никогда так не говорил, — закатив глаза, парирует мой брат. Он сидит в дальнем конце стола, так что я не могу пнуть его по голени.
— Буквально все говорили, так что заткнись.
Наша сестра смеётся, её карие глаза радостно загораются. Ей всегда нравилось, когда мы с Триппом спорили — когда мы были детьми, она нарочно втягивала нас в ссоры, а потом сидела и наблюдала со стороны, пока на одного из нас не накричат родители.
Никогда на неё.
Всегда на нас.
— Заткнись, — возражает Трипп.
— Сам заткнись.
Нам по пять.
— Не говори своему брату «заткнись», — укоряет мама, которая всегда в режиме мамы. — Прекратите, вы оба.
— Да, не говори мне заткнуться, — поддакивает Трипп.
Тру гогочет.
Папа ворчит, откусывая кусок от огромной креветки, игнорируя собравшихся за столом, как обычно.
— Значит, она не твоя девушка, — продолжает мама. — По-моему, она не похожа на твою подругу. — И тут ей в голову приходит мысль. — Я разрешила вам двоим спать в одной спальне! Трейс Роберт Уоллес, только не говори мне, что в той гостевой комнате произошло что-то неприличное.
— А петтинг считается чем-то неприличным? — размышляю я, глядя вдаль.
Мамин стакан с водой застывает на полпути ко рту.
— Лучше бы это была ложь.
Трипп гогочет.
Тру смеётся так сильно, что едва может дышать.
Я ненавижу их обоих.
— Трейс. — Моё имя на губах матери звучит как предупреждение. — Скажи мне, что ты лжёшь.
— Хорошо, я лгу.
Она пытается снова.
— Ты лжёшь?
— Да.
— Трейс!
— Ты сказала мне врать!
— Я имела в виду, сказать правду!
— Ладно, ладно, мы сторонники старых традиций. Это то, что ты хотела услышать? Только жёсткий петтинг. Боже, мам, не было никакого проникновения. Мы просто друзья.
— Не говори «проникновение» за обеденным столом, — наконец говорит папа, ругая меня, отчего моя сестра разражается новыми приступами смеха.
— Пфф, проникновение, — бормочет Трипп, не желая оставаться в стороне от веселья.
— Мальчики! — выдыхает мама.
— Мне 28, — напоминает ей Трипп и указывает на меня. — А этому тупице — 27.
Я хмурюсь.
— Ненавижу, когда ты меня так называешь.
Мой брат пожимает плечами, отрезает ещё кусочек мяса от стейка на своей тарелке и кладёт его в рот.
— Ты тупой. Смирись с этим.
Я открываю рот, чтобы заговорить.
Трипп перебивает.
— Ах, ах, ах, не говори этого.
Тру давиться своим беконом, размахивая рукой в воздухе, призывая нас:
— Остановитесь. Просто прекратите вы двое, я больше не могу.
— Зачем я вообще с вами общаюсь, люди? — Я сейчас так чертовски раздражён. Они иногда так раздражают!
— Люди? Мы люди? — Трипп притворяется возмущённым. — Меня ещё никогда так не оскорбляли.
Мама похлопывает его по руке.
— Трейс, ты задеваешь чувства своего брата.
— Да, ты ранишь мои чувства.
Идиот.
— Не правда.
Прежде чем кто-то из нас успевает сказать хоть слово, в разговор снова вступает отец. Старый добрый Родж, на которого всегда можно положиться, чтобы сделать всё неловким.
— Возвращаясь к Холлис, — протягивает он так, как может только мой отец. — Ты встречаешься с девушкой или нет?
И всё начинается сначала.
Я: Маленькая птичка начирикала мне, что ты была приглашена на бейсбольный матч сегодня.
Холлис: Эта птичка твоя мама?
Я: Да, лол.
Я: Почему ты не пришла?
Холлис: Не знала, захочешь ли ты, чтобы я пришла. Не хотела предполагать...
Я: Мы спали вместе.
Холлис: Это не значит, что ты хочешь, чтобы я мозолила тебе глаза.
Я: Э-э... Помнишь, я говорил, что ты моя родственная душа?
Холлис: Ты не сказал, что я твоя родственная душа, ты сказал, что ДУМАЕШЬ, что это возможно.
Я: Какой чувак говорит такое дерьмо, если не хочет, чтобы девушка была рядом?
Холлис: Чуваки, которые хотят залезть к тебе в штаны?
Я: Давай не будем начинать это дерьмо. Ты же знаешь, что это не тот случай.
Холлис: Я всё ещё пытаюсь разобраться во всём этом, ясно? Мне... мне просто нужно не торопить события.
Я: Не торопить...
Я: Чего ради?
Холлис: Я не знаю, Трейс! Мне показалось, что это правильные слова.
Я: С каких это пор мы выбираем и подбираем правильные слова? Я думал, мы честны и говорим, что чувствуем.
Холлис: Не помню, чтобы у нас был такой разговор.
Я: Вау.
Холлис: Я не это имела в виду. Ты знаешь, что я имела в виду. Прости, я просто устала...
Я: Всё в порядке.
Холлис: Люди говорят «всё в порядке», когда у них не всё в порядке. Этот разговор сейчас слишком серьёзен для меня. Что случилось с легкомысленным Баззом?
Я: А, с тем Баззом, с которым ты не хочешь встречаться, потому что он НЕДОСТАТОЧНО СЕРЬЁЗЕН? С этим парнем? Тем, которому ты не доверяешь, потому что он в одной команде с твоим бывшим парнем-ублюдком?
Холлис: Не вкладывай слова в мои уста, хорошо? Я лишь сказала, что, возможно, я просто пытаюсь разобраться во всём.
Я: Эй, это круто.
Холлис: После твоих слов стало ещё хуже.
Я: Я не знаю, чего ты хочешь. Я думал, что у нас всё хорошо. Делаем успехи и всё такое.
Холлис: Так и есть.
Я: Хорошо. Ну. Я просто хотел, чтобы ты знала, что нам не хватало тебя сегодня на ужине. И прости, что моя мама пригласила тебя. Надеюсь, это не поставило тебя в неловкое положение.
Я: Если тебе от этого станет легче, я всем сказал, что мы просто друзья, так что можешь расслабиться.
Холлис: Честность — это хорошо. Мне жаль твою маму.
Я: Да, я знаю. Все всегда жалеют Женевьеву Уоллес с её двумя непокорными сыновьями.
Холлис: Я не это имела в виду...
Я: Я знаю. И знаю, что ты ненавидела врать, а теперь тебе больше не придётся. Я больше никогда не попрошу тебя лгать ради меня — я вообще не должен был этого делать, и ещё раз прошу прощения.
