Вскакиваю со стула и тут же валюсь обратно, хватаясь за голову. Слышу, как открывается дверь.
— Дед! — кричу. — Ты тут?
На кухню заходит он.
— Тут. А ты чего?
— Плохо. Дай таблетку.
— Давай налью, опохмелиться надо.
— Не надо ей. Щас принесу, — следом за дедом появляется Марко. Вид у него какой-то слишком измученный, как будто это он вчера пил, а не я.
— Ты как? Что-нибудь еще надо? Иди ложись. Воду выпила?
— Да… — блею я, отводя глаза. — Надо козу подоить, козленка проверить…
— Я всё сделал. Щас таблетку принесу, а потом иди спать, — Марко разворачивается и уходит.
Дед уже копается в холодильнике, нарушая созданный там порядок и устраивая беспорядок на столе.
— Икорка-то осталась или всё сожрали? — интересуется он, накладывая себе еще оливье.
— А с козленком что? — не понимаю я.
— Да всё норм. Покормили, убрались. Я Марко задания давал, он и делал. Ну который не козел, а человек, — уточняет дед.
— Вот, Маша, пей, — возвращается Марко, кидает шипучую таблетку в стакан.
Садится рядом, смотрит, как я пью, ухмыляется, поправляет мои волосы.
— Если что надо — пиши, привезу. Мне к Толику, в больницу. Его оставили, осколки вытаскивали, сотрясение. Заберем, может.
— Я с тобой.
— Но…
— Никаких «но»! Мне лучше, — обрываю я.
Марко недовольно смотрит на меня.
— Пожалуйста, я хочу его увидеть.
— Ладно. Боря повезет. Пять минут на сборы.
Несусь одеваться, периодически замирая от пульсирующей боли в висках. Но я поеду. Мне нужно увидеть Толика.
Натягиваю джинсы, ищу бюстгальтер, шарю по кровати.
— Это ищешь? — Марко стоит в дверях и держит его в руке.
Прикрываю грудь, тянусь.
— Дай сюда.
Он медленно подходит, в глазах хитринка.
— Давай помогу.
— Сама. Не трогай меня.
— Ну уж нет, — качает головой. — Какая-то награда за вчера и сегодняшнее утро должна быть. Раз трогать нельзя, хоть посмотрю.
Надуваюсь, поворачиваюсь спиной. Он подает бюстгальтер, я пытаюсь надеть его, но Марко цыкает.
— Так… Не даешь посмотреть, значит, буду трогать. Меняем условия. — Его пальцы скользят по коже, едва касаясь соска. По телу пробегает дрожь, подкашиваются ноги. Он ловко запихивает одну грудь в чашечку, потом другую, при этом губы его жгут шею. Рука скользит ниже, к животу, проводит пальцем по краю джинсов. Я закусываю губу, закрываю глаза. Готова. Абсолютно. Сейчас же.
Но он лишь застегивает бюстгальтер, натягивает на меня свитер и бросает:
— Ну всё, готова? Пошли. — Разворачивается и уходит.
Как это «всё»?! У меня внутри пожар, а он… Голова уже не болит, а вот другое место очень даже горит. Фыркаю от злости и неудовлетворенности, обгоняю его, натягиваю сапоги, шубку, завязываю платок.
Наглый итальяшка ухмыляется, словно читая мои мысли. Шиплю и выхожу первой.
На улице уже ждет машина. Втискиваюсь на заднее сиденье к Белле и Сереже. Белла вяло машет рукой, держится за голову. Похоже, ее тоже изнутри выворачивает.
— А где Алинка? — спрашиваю у Борьки.
— Сказала, чтобы ее никто не трогал ближайшие сутки, — смеется он. — Удивлен, что вы вообще вышли из дома.
В салон грузится Марко. Я пыхчу, смотря на то, как его уголки губ весело поднимаются.
— Ну что, поехали вашего товарища навещать, — говорит Борька, и машина трогается, а с ней в такт начинает ныть голова и подступать тошнота.
Ну держись, Толик. Я тебе за эти мучения сейчас всё выскажу…
Глава 37
Мария
Мы заходим в отделение, как раз из палаты выходит молодая полноватая медсестра. Увидев нас, она строго поднимает бровь.
— Вы куда?
— К Анатолию Тучкову, — отвечает за всех Марко.
— К Толику?.. А, проходите, — вдруг смущается девушка и быстро ретируется.
В палате стоял запах антисептика и медикаментов. Толик лежит на кровати, его взгляд устремлён в потолок. Лицо парня изрезано царапинами, а одна рука в гипсе. Несмотря на это, он выглядит невредимым. Увидев парней, он пытается улыбнуться, но улыбка выходит грустной.
— Тебя выписывают? — спрашивает Марко.
— Пока нет. Невролог говорит, еще полежать надо. Сильно тогда приложился, — он постукивает здоровой рукой по виску.
Сережа с Марко встают у кровати, как два мрачных изваяния. Молчание затягивается, становится тягучим и невыносимым. Кажется, каждый хочет сказать что-то важное, но слова застревают в горле.
Первым не выдерживает Толик.
— Спасибо, что приехали... Помогли тогда. Мама меня заберет, я уже с ней созвонился. Можете больше не приезжать, — он сглатывает.
— А мы и не собираемся, — грубо выпаливает Сережа. Марко лишь стискивает челюсти.
Мы с Беллой переглядываемся.
— Так, мальчики, — начинаю я, — выходите-ка отсюда. Нам с Толиком нужно поговорить.
— Да, свалите на пять минут, — поддерживает Белла и решительно направляется к кровати. Я присаживаюсь на стул, она устраивается на краешке кровати.
— Давайте-давайте, — машет она рукой, прогоняя их.
— Нет, — хором отвечают Марко и Сережа.
— Пацаны, дайте мне с ними поговорить, — тихо, но твердо говорит Толик. — Им есть что сказать, и мне... — Он смотрит на них умоляюще. — Я инвалид, — поднимает загипсованную руку. — Приставать ни к кому не могу. — Он пытается улыбнуться, но получается нервно и жалко.
Мы с Беллой снова переглядываемся. Видимо, кому-то нужно ломать язык, а не руку.
— Пожалуйста, — тихо прошу я, глядя на Марко.
Тот тяжело вздыхает, но сдается.
— Серега, пошли. Мы за дверью, — он берет друга за плечо и выводит из палаты.
Толик ерзает, поправляет одеяло, пытается привстать и болезненно кривится.
— Да лежи ты, — успокаивает его Белла. — Не дергайся.
— Девочки, я не знаю, как извиняться... Короче, простите. Я не прав. На вашем месте я бы не простил.
