Прятки с любовью (СИ) - Софт Жанна

— Александр Воронин зверски убит, а вы, как его бывшая супруга, в списке ближайших контактов.

Ледяная волна ужаса окатывает меня. Начинаю дрожать. То ли от холода, то ли от стресса.

— Саша убит? — я недоуменно оборачиваюсь на Теряевых, которые должно быть, и так следят за разговором лучше меня.

Следователь кивает.

— И хотелось бы, что бы вы пролили свет на ваши с ним отношения и причину развода, — в этот момент машина с Марком выезжает с парковки, и следователь провожает ее многозначительным взглядом, словно бы намекая на то, что именно Солнечный являлся той самой причиной.

— А его за что? — вклинивается Теряев и указывает на Руслана.

— За разглашение, — отвечает «следак», — как бы погон не лишился, ваш товарищ.

В глазах мужчины полыхает секундная эмоция, которую я распознать не успела, он криво улыбается и вновь говорит.

— Жду вас у себя в кабинете, через час. Если не явитесь, пришлю «наряд», — он деловито кивает Олегу и Саше, после чего разворачивается на каблуках своих ботинок и идет к машине, что осталась стоять на парковке. Остальные полицейские уже разъехались.

Открывая дверцу, мужчина опомнившись, кричит:

— На проходной скажете, что к Меринову!

Я киваю, а мужчина садится в машину и уезжает. Отвожу глаза и замечаю Теряеву, что смотрит на меня с неприкрытой ненавистью. Потом делает шаг, замахивается и мою щеку обжигает звонкая пощечина.

— Сука, — шипит она, — все из-за тебя!

И я не могу этого отрицать.

— Вы к кому?

Не смотря на то, что час уже поздний, я стою на проходной следственного отдела и пытаюсь вспомнить как назвался тот мужик.

— Какая-то лошадиная фамилия, — вяло озвучиваю свои ассоциации.

Этот день просто вымотал меня. Сначала у мамы, потом у Теряев и как следствие — полицейский участок.

— Майор Меринов? — устало уточняет дежурный, глядя исподлобья, сквозь залапанное стекло своей кибитки.

Киваю.

Разумеется, времени на переодевание не было. Прибитая неожиданной вестью о смерти Воронина и арестом Марка, я совершенно не могла ни о чем думать. И снова дурнота подкатывает к самому горлу, как бы намекая на то, что все в дерьме. И надо брать себя в руки, и думать, черт побери, головой!

Дежурный нажимает на кнопку под своим столом, и турникет загорается зеленым, пропуская меня в недра помещения.

— Кабинет триста тринадцать, третий этаж, — напутствует дежурный и я следую к лестнице под набат от перестука собственных каблуков.

Третий этаж, а кажется что пятнадцатый. У меня едва набирается сил, чтобы преодолеть это расстояние.

Оказываюсь в длинному коридоре, мне на встречу идут два полицейских в форме, и один окидывает меня липким взглядом. Я инстинктивно запахиваю свой пиджак, скрывая декольте. Но вот обнаженные ноги прикрыть нечем. Чувствую себя совершенно голой и как-то особенно мерзко становится.

Нахожу дверь с номером триста тринадцать, стучу.

— Войдите, — слышится голос.

Вхожу, и вновь сталкиваюсь с надменным взглядом мужчины.

— А, Самойлова? Присаживайтесь.

Он небрежно указывает на стул напротив своего широкого стола, заваленного документами. В кабинете накурено, но окно открыто. Пепельница на подоконнике окурками через верх. Чувствую пронизывающий, изучающий взгляд на себе. Удивительно, как одинаково смотрят все сотрудники полицейского участка. Его взгляд, будто говорил: «Я все знаю. От меня ничего не скроешь», но при этом по самому следователю ничего не поймешь.

Майору на вид было чуть за сорок. Короткая стрижка, с проседью на висках. Темные глаза, острые черты лица и выпирающий подбородок. Но образ смягчали длинные ресницы и чувственный рот. На пальце красовалось кольцо. Женат.

Дешевые часы на запястье, рубашка из массмаркета, и парфюм не самого лучшего качества. Хреново, нынче, живется «органам». Или он просто из честных?

Я сажусь осторожно, плотно сдвинув колени. Но он не позволяет себе сальных взглядов, деловито листая какие-то бумаги на столе.

Недокуренная сигарета торчит из его рта, плотно сжатая губами. Густой дым слегка режет глаза, от чего он щурится.

Демонстративно прикладываю руку к губам и носу, покашливаю. Он, словно бы докурил, послушно разворачивается к пепельнице и тушит сигарету.

— Вы быстро добрались.

— Пробок не было, — спешно отвечаю.

— Повезло. А я уж было решил, что вы спешили на выручку к своему любовнику.

Что ж, если он хотел меня уколоть, то у него не получилось. Я не меняюсь в лице, изучая следака с долей ленивой отчужденности.

— Комедию можете не ломать, Самойлова. Мы знаем о ваших отношениях с подозреваемым.

Удивленно вскидываю брови.

— Да? И что же вы знаете?

— Что вы сожительствуете, — отрезает он, — Или станете отрицать?

Пожимаю плечами. Похоже, «большой брат» следит за нами куда лучше, чем казалось. Ведь даже я сама с трудом могу дать внятную характеристику тому, что между нами происходит.

— Для начала не плохо, — Меринов усмехается, и наконец, находит то, что искал, — Начнем? Ваш паспорт?

Он раскладывает перед собой бланк допроса и обращает на меня свой взор. Протягиваю документ, что лежал в сумочке и майор начинает педантично заполнять бумаги, списывая данные. Когда с формальностями было покончено, Меринов, наконец, прямо на меня взглянул.

— Где вы были третьего сентября?

Я задумываюсь, пытаясь вспомнить. Но никак не пойму, когда это было. Конец лета. Точно, после пожара.

— Так сразу сложно сказать, — начинаю осторожно, — в моей квартире случился пожар, и я жила у друга.

И тогда меня осеняет. В тот день мы с Марком ездили к моим родителям в кафе. Лерка еще звала на день рождения Ники.

— Мы с Марком ездили к моим родителям и по магазинам.

— А жили вы у какого друга? У Солнечного?

— Нет, я…

— У Нагольского Дмитрия Васильевича? — обращается майор к своим записям, считывая имя моего неудавшегося жениха.

Я спешно киваю, пока по моим щекам расползается румянец.

— А в каких отношениях вы состоите с Нагольским?

— Я же сказала, он мой друг.

Маринов усмехается, но ничего не отвечает.

— За что вы задержали Марка? Он в тот день был со мной.

— Вы не можете быть полноценным свидетелем, ведь вы — заинтересованное лицо. Сами же признались, что сожительствовали с ним. Так что вы скорее соучастница, — Меринов дарит мне улыбку, — Но мы со всем разберемся. Я вам обещаю.

Марк

Я сижу в пустой камере временного содержания. Все вокруг серое. Тусклый свет. Узкая шконка, с которой свисает моя штанина, в том месте где был протез. Его забрали, вместе с ремнем и другими предметами, которыми я мог бы причинить вред конвоирам или себе. За минувшие два дня меня допрашивали трижды.

Если бы не случайная новость в телефоне на вечере Теряевых, я бы не понял, в чем меня обвиняют. Следак прямо не говорит, а остальные вообще со мной не разговаривают.

Догадываюсь, что дело в убийстве Воронина. Но что у них есть на меня? Я с ним говорил только однажды, в ту ночь в клубе. И даже не говорил, так кулаки почесал.

Странно все это.

Хочется курить. И нажраться.

Сидя тут, в который раз задаюсь вопросом. Что хуже? Сесть в тюрьму или ощутить предательство?

А может все это и есть часть плана этой сучки?

Как она могла со мной так поступить? Мне казалось, что между нами что-то большее, чем просто вожделение и похоть.

Но, я видимо, ошибался.

Вспоминая ту картину в саду, вновь невольно чувствую яростный жар, пробегающий по спине, ударяющий в лицо.

Теряев. Почему не послал ее сразу? Как позволил ей одурачить себя? Поставить под угрозу свое счастье, приобретенное с таким трудом? Он ведь такой прожжённый!

В коридоре послышались шаги, которые замерли у моей камеры. Громко щелкнул замок, и дверь распахнулась.

— Солнечный! К тебе пришли.