Её нельзя (СИ) - Асхадова Амина

Когда внимание отца переключается на меня, я выдыхаю. С шумом выдыхаю.

Все будет хорошо, но не для меня.

Давид принял меня как родную, и я была не в силах молчать. Это было бы подло по отношению к человеку, который участвовал в спасении моей репутации. Подло по отношению к отцу Эмиля.

— Что. Ты. Сказала?

Тихо.

По слогам.

Отец схватил меня за шею и поднял со своих ног.

Я захлебнулась в собственной слюне, перед глазами поплыло лицо отца. Чуть позже он ослабит хватку. Но не сейчас.

— Да не слушай ты дочь, — сплюнул Давид. — Ты был прав, Шах. Я твою дочь под своего сына подложил. Дело мести, не более. Меня можешь грохнуть, а ее оставь. Не твоя она уже все равно.

— Ложь! — выкрикнула я, потратив последний кислород в легких. Я схватилась за крепкое запястье отца, мечтая лишь об одном — дышать так же свободно, как раньше.

— София, не спорь! — прорычал Давид, на его губах была алая кровь.

Я уверенно помотала головой, давая понять: мне есть, что сказать.

Отец ослабил хватку.

Дал мне высказаться перед тем, как уничтожить меня окончательно.

— У меня есть доказательства! Первого января Эмиль подарок мне подарил. От Арслана. Драгоценность в Волгограде в моем нижнем белье спрятана. Я давно с Эмилем, папа.

Я затихла.

И смиренно добавила:

— Если бы ты поделился со мной раньше, почему я должна выйти замуж за Руслана, я бы не делала глупостей, папа.

— И ты этим гордишься? — перебил отец нечеловеческим голосом.

Я похолодела.

Не выдержав, отвела взгляд и тихо прошептала:

— Я просто доказываю… Давид не виноват.

Отец вконец расслабил пальцы, и я рухнула копчиком на пол.

Его долго не было — Эмин Шах поднялся наверх, к брату. Давида больше не трогали. Он должен жить, потому что мне еще жить с Эмилем…

— Я велел тебе молчать, — раздался хриплый голос сверху. Давид был недоволен мной.

Я со слезами на глазах посмотрела наверх и призналась:

— Я не хочу… вас терять. Давид, я должна сказать: вы можете не переживать за сына.

— Что ты знаешь? — шепотом спросил Давид.

— Я слышала, как ночью по телефону Эмилю сказали, что ему не о чем переживать. Вот так коротко. И назвали его странно. Эмилио. После разговора он был спокойным.

Давид кивнул, в глазах я четко уловила благодарность и облегчение от услышанного.

Я кивнула в ответ. Эмиля отпустят. Должны по закону. Эта заварушка нужна была отцу, чтобы войти в этот дом с ноги, потому что пробраться сюда можно было только по наводке для правоохранительных органов. И мы с Давидом это понимали.

Отец вернулся с Эльманом. Я на полу собирала себя по частям и через открытую дверь видела, как всех людей Романо уложили в пол и держали под дулом автомата.

Чуть позже со двора зашел низкорослый мужчина, у него было округлое лицо и неприятные полные губы. Он поморщился, оглядев Давида и важно обратился к отцу:

— Давай скорее заканчивай это безобразие. Я и так тебе многое позволил, Эмин. Мне не нужны проблемы.

— Проблем не будет. Все пока живы, — пообещал отец, ухмыльнувшись. — Скоро расходимся, господин блюститель закона.

Мужчина в синем ушел, но дом не перестали обыскивать. Отец пользовался этой своей чуть большей властью, чем имел Давид в чужой стране.

— Так и не вылезла девчонка? — спросил отец у Эльмана.

— Нет.

Отец неожиданно засмеялся, его туманно-расплывчатый взгляд оглядел Давида с ног до головы. Меня его взгляд не коснулся, будто меня здесь и вовсе не существовало.

— Хорошо ты свою дочурку натренировал пушку держать. Сука, в спальне забаррикадировалась и чуть не пришибла моего сына.

Я тяжело сглотнула вязкую слюну.

Давид не забудет.

Не забудет, как обратились к его единственной дочери.

Я тоже.

— Если надо, я дам приказ снести дверь, — проговорил Эльман.

— Эльман, ты не посмеешь! — воскликнула я.

Мы встретились с братом взглядами.

Он не такой.

Не такой жестокий!

Был…

Сейчас он сын своего отца. Первый и любимый. Отец все годы давал это понять.

— Не надо. Не особо она нужна, пусть сидит и прячется, как велел папаша, — скривился отец и больше Давида не трогал.

Руками не трогал, но словами он медленно добивал мужчину.

— Я же не такой ублюдок, как ты, Давид. Не дам своему сыну трахать твою дочь, приправляя все это дерьмо высокими соображениями мести.

— Не было мести, — повторила я. — Я же сказала, все было добровольно!

Эльман стоял рядом с отцом, примерно вытянув спину. Руки его были крепко сжаты в кулаки, на тело надета неизменная черная водолазка с таким же черным низом, а в глазах брата — совершенно не читаемые мысли.

Он слушал отца, словно за ним было последнее слово.

А меня не слышал.

— И вообще запомни, — ухмыльнулся Эмин. — Мне ни от одного твоего ребенка выродок не нужен. Так что за дочь можешь не переживать. Мне внуки чистой крови нужны, а кто ты, Давид? Кто твои дети?

Я увидела перед собой ботинки отца. Всегда начищенные, сегодня они были забрызганы кровью.

Он подошел к Давиду, чтобы выплюнуть:

— Не позволю замарать свой род твоими отпрысками.

Отец дал знак, и его люди направились ко мне.

— Ее в машину. Везите в клинику, как я сказал.

— Отец, почему в клинику? Обговаривали домой, к матери, — не понял Эльман.

Я судорожно стала отыскивать взгляд брата. Нашла, напоролась. И взглянула на него с мольбой.

В моих глазах плескалась надежда.

Если брат не поверил, то все кончено.

— Эльман, ты не знаешь правду, — закричала я. — Услышь меня: я была с Эмилем добровольно! И не было мести, слышишь?! Мы не знали друг друга, когда я садилась к Эмилю в машину…

— Чушь.

Отец взметнул руку, а меня подхватили под руки и подняли с пола рывком. Я закричала, пытаясь вырваться.

Руки скрутили так, что не вдохнуть.

Но я услышала.

Услышала черную ложь отца:

— Эльман, после изнасилования у твоей сестры случился нервный срыв. Не принимай близко к сердцу, я о ней позабочусь.

Эльман кивнул.

Это последнее, что я увидела.

Он кивнул, а мне закрыли рот и понесли прочь.

Понесли куда-то под дикий, нервный смех Давида. Он уже знал моего отца, поэтому смеялся, а мне вот только сегодня довелось узнать…

— Отец, поехали. Хватит марать руки, с ними разберутся по статье. Все, уезжаем, — решил Эльман.

Больше я ничего не видела и не слышала.

Я знала: отец послушает своего первенца. Давид будет жить, но что будет с Эмилем и со мной?

Изнасиловали…

Меня…

Но я ведь сказала отцу правду. Не было никакого изнасилования.

Какой абсурд. Зачем он так сказал? Чтобы посадить Эмиля не только по его скрытной деятельности, но и за меня?

Самым страшным был взгляд брата, который не сомневался в словах своего отца. Ни капли. Последняя надежда рухнула, и в машине я обмякла. Справа и слева меня закрыли собой люди отца.

Авто резко дернулось, и мы с ревом понеслись по дорогам Петербурга.

Отец упечет меня в больницу, и никому не будет до меня дела. Все поверят в ложь, угодную моему отцу — Эмиль похитил меня, тайно увез в Петербург, а забрали меня после того, как он меня изнасиловал. Судя по отсутствию крови на простыни — уже не первый раз.

Я зажмурилась.

Все выглядело так мерзко, что по пути в больницу я не раз теряла сознание.

А когда очнулась, то лежала уже в постели.

Не в больнице.

Не в палате.

Это была спальня. Выйдя из нее, я попала в небольшой коридор с маленькими окнами. На всех окнах были решетки, а железная дверь была очевидно заперта. Я дернула ручку сотню раз. Я била кулаками.

Кричала и звала на помощь.

Но никто не пришел. Хотя я чувствовала, всюду была охрана.

В глазах щипало, я стерла руки в кровь. Я не понимала, зачем отец соврал Эльману.

Зачем вместо больницы поместил меня в частный дом, в котором был туалет, маленький коридор и… спальня с большой кроватью.