Хрупкая связь (СИ) - Джокер Ольга

Я не знаю, что будет дальше. Как мы будем встречаться, договариваться и ладить. Но сегодня в воздухе трещит от дискомфорта.

Единственное, что поможет мне прийти в себя, — кофе. Только оно. Поэтому я треплю дочь по волосам и, зайдя за барную стойку, направляюсь к кофемашине.

— Давно проснулись? — буднично спрашиваю.

— Я гулял с собакой в семь, — отчитывается Аслан. — Когда вернулся, Ами как раз вышла из спальни.

— Вы завтракали?

— Да. В холодильнике есть еда. Вернее, остатки вчерашнего ужина — если ты хочешь.

— Я не хочу, спасибо.

Отвернувшись, нажимаю кнопку питания, и кофемашина тихо гудит, разогреваясь. Выбираю нужный режим, ставлю чашку под носик и наполняю контейнер молоком. Машина сначала выпускает порцию крепкого эспрессо, затем шипит, взбивая молочную пену, которая мягкой, воздушной шапкой оседает поверх кофе.

Сев на высокий стул, я грею руки о чашку и смотрю на тёмный, коротко стриженный затылок. На крепкие плечи. На руки с выступающими венами. На отросшую за ночь щетину. На профиль. На улыбку. На всё — пользуясь возможностью остаться незамеченной.

Столько, сколько Аслан улыбается Ами, — он не улыбается никому больше.

Мне нравится его улыбка. Нравится его искренность, честность и решимость. Даже если в нашем случае она направлена против меня.

Закончив с кофе, я мою посуду.

Амелия носится по дому с собакой, бросая ей мяч и ведя себя так, будто ничего не случилось. Как будто это обычное утро в самой обычной семье. С одной стороны, я рада, что дочь так быстро вжилась в новую обстановку, но с другой — беспокоюсь, как это скажется на ней в будущем. Как бы в её голове не возникла жуткая путаница и диссонанс.

Аслан приближается — и я чувствую это не по шагам, не по движению воздуха, а по тонкому, почти осязаемому напряжению в пространстве. По тому, как становится жарче, как сердце замирает на полудыхании, прежде чем снова набрать ритм.

Я ощущаю в себе опасное стремление сократить это расстояние. Оно путает мысли и мешает различить, где заканчивается желание и начинается безрассудство. Я балансирую между разумом и чистым инстинктом. Веду себя не как мать, взрослая женщина и жена, а как маленькая, взбалмошная девчонка, играющая с огнём.

— Как себя чувствуешь?

Выключив кран, я оборачиваюсь. Аслан пробегается глазами по моей одежде и по своей футболке, которую я без спроса напялила. Майка, в которой я была вчера, непригодна — на ней оторвалась бретелька.

Мне показалось, что я имею право воспользоваться вещами, которые лежат в этом доме, даже несмотря на то, что я часто что-то беру, и не возвращаю. Мне вообще много чего показалось…

— Если ты думаешь, что я ничего не помню — то зря.

Скрестив руки на груди, я упираюсь поясницей в столешницу. Наши взгляды встречаются, и в этом коротком столкновении — магнитное притяжение, которому сложно сопротивляться. Сложно переключиться на что-то другое, собраться, сбежать или уехать, чтобы остыть.

— Я такого не говорил, Алина. Необязательно воспринимать каждое моё слово в штыки.

— А обязательно лезть ко мне с заботой о здоровье, будто я алкоголичка? Я была в себе и полностью осознавала каждое своё слово и действие. Как и ты!

Аслан всё такой же заведённый: в его глазах жёсткость, челюсть сжата, а пальцы с силой сжимают край стола, словно только это удерживает его от резких ответов. На нижней губе небольшая трещинка — явное напоминание о том, что я делала с его губами. Как кусала, просила и требовала взаимности.

От ненужной перепалки спасает шум колёс за окном и подъехавшее такси.

Забора у дома нет, поэтому из больших панорамных окон мне отчётливо видно, кто именно пожаловал. Урегулировать ситуацию удалось, но, похоже, ненадолго.

Я не знаю, как бы поступила на месте Сабины, потому что оставлять на ночь бывших, у которых есть общий ребёнок, — чревато последствиями. Особенно если эта бывшая — я. Наверное, я бы приехала ещё вчера.

Аслан негромко выругивается, переминаясь с ноги на ногу, закрывает проход между кухней и гостиной и убирает ладони с края стола, опуская их на бёдра.

— Надеюсь, ты почистил зубы и хорошо вымыл руки, — произношу, снимая фартук.

Его хлёсткий взгляд обжигает щёку. Но это не заставляет меня замолчать — на языке вертятся колкости.

— Как-то неловко выходит, ведь вчера на твоих пальцах осталось слишком много моей смазки. Это тоже забота — что бы ты ни думал.

39

Я как могу отвлекаюсь, заново перемывая посуду, но в уши всё равно вбивается голос Сабины. Привычный и тёплый, но с каким-то надломом.

— Саби, я же обещал, что вернусь в обед. Зачем ты приехала?

Злость, непонимание, объяснения. Короткий поцелуй. Приветствие. Неловкость.

Кажется, каждый уголок дома пропитан этим чувством — от спальни до гостиной. Аслан убрал и кресла, и журнальный стол, но атмосфера, что витала вчера между нами, никуда не исчезла.

Она — в вымытых бокалах у мойки, в зажжённом камине, на кухонной столешнице. На ней особенно. На ней, чёрт возьми, особенно сильно.

Как только думаю об этом, накрывает жарким всплеском возбуждения — будто волна пробегает по коже, а в животе всё сводит тугим, сладким спазмом.

Аслан закрывает своей фигурой Сабину, поэтому я не вижу ни её лица, ни взгляда, ни одежды. Он по-прежнему взвинчен. Руки сунуты в карманы, плечи зажаты и чуть приподняты.

Я незаметно прячу бокалы в верхний шкаф и перехватываю бегающую с собакой Ами, которая ничего не замечает. Ещё не хватало ребёнку стать свидетелем скандала. Свои с Владом мы стараемся не устраивать при ней.

— Начинай собираться домой, — говорю, присев рядом.

Тон спокойный, но в груди будто раздутый шарик — смесь ревности и обиды. Хочется по-детски топнуть ножкой, чтобы получить то, что мне нужно, но я вроде как взрослая, так что просто сжимаю кулаки и держу себя в руках.

— Ну, мам! — кривит нос Амелия.

— Живо! — поторапливаю.

Пока дочь нехотя плетётся в спальню, которую давно нарекла своей, я стаскиваю футболку, заправляю бретельки майки и направляюсь в прихожую. Выглянув из-за спины Аслана, здороваюсь с его невестой.

Больше всего на свете мне хотелось бы иметь возможность трогать и целовать его так же, как и ей. Меньше всего — поставить Аслана в неудобное положение, даже в такой неоднозначной ситуации, когда одним словом или намёком я могла бы пошатнуть почву, на которой держатся их отношения.

— Привет! Кофе будешь?

Сабина выглядит уставшей — хотя внешне этого не заметить. Ни блеклости, ни скованности в движениях или мимике. Лёгкий макияж, аккуратная укладка, молочное разлетающееся платье, сумка и сапожки в гармоничном сочетании. Но готова поспорить, что стоит стереть тональный крем под глазами — и проступят тёмные круги, скрытые слоем косметики.

Просто мы, девочки… иногда так делаем.

— Да, спасибо, — кивает. — Буду.

Аслану приходится отступить в сторону, чтобы дать Саби возможность снять плащ и обувь.

Я смотрю на его профиль, ослеплённая контрастом перемен в общении между мной и невестой. Тахаев поворачивает голову — и в заострившихся чертах лица читается сдержанное раздражение, а в тонкой линии губ скользит тень недовольства. Возможно, он думает, что я играю в какие-то нехорошие игры, но в этот раз — нет. Даже не хочется. Пусть сам с этим разбирается — с совестью, решениями и сомнениями. Это не моё дело!

Сабина проходит по первому этажу, садится на высокий барный стул. Осматривается. Изучает. Молчит и думает. Кроме разбросанного конструктора и прочей детской ерунды, нет ничего, к чему можно было бы придраться. Разве что к тому, что я одета слишком откровенно. Но и раньше я не была особенно скромной. Просто мне нравится быть в центре внимания. Владу это всегда льстило. А Аслан, хоть и прогрессивный специалист, но жуткий моралист в этом плане.