Развод. Цена искупления (СИ) - Гранина Анна

Максим теперь один, и он вернётся ко мне, он должен, он мой!

Но где он? Почему не здесь? Я хочу его видеть, трогать, слышать его голос, чувствовать его тепло.

Он мой, мой, мой!

Вика должна сдохнуть. Я представляю, как её глаза стекленеют, как она падает, как её нет — и внутри всё поёт. Она украла его у меня, держала своими лапами, но я победила. Она никто, пустышка, тень, а я — настоящая.

Я — Дашина дочь, а значит я — его судьба.

Тётя знала, тётя всегда знала, как сделать так, чтобы он был моим. Она дала мне силу, дала мне средства, и я использовала их.

Максим горел в моих руках, шептал моё имя — нет, её имя, но это неважно, это я была там, я!

Вика сдохнет, и он забудет её, как плохой сон. Я ненавижу её, ненавижу, ненавижу! Хочу выцарапать её глаза, сломать её шею, видеть, как она корчится. Она не заслуживает его, не заслуживает жить!

Я падаю на диван, смеюсь — громко, резко, слёзы текут, но я не замечаю. Они думают, я сломалась? Нет, я сильнее их всех! Я разрушила Волковых, и это моя победа. Максим придёт, он должен прийти, он не может без меня. Я чувствую его — где-то там, близко, он думает обо мне, я знаю.

Но эти стены, эти тени — они держат меня, душат, и я задыхаюсь. Хочу кричать, бить, вырваться к нему, но не могу.

Я устала, я схожу с ума, я хочу его, хочу, хочу! Почему он не здесь? Почему бросил меня?

Дверь открывается. Я замираю, смех обрывается, слёзы жгут глаза.

Шаги — тяжёлые, уверенные. Я поднимаю взгляд, и сердце бьётся так, что грудь трещит.

Он. Максим. Мой Максим.

Он стоит в дверях, высокий, тёмный, глаза — как сталь, но я вижу в них меня.

Он пришёл. Пришёл ко мне!

Я вскакиваю, бросаюсь к нему, но охранник перехватывает, держит за плечи. Я кричу, вырываюсь.

— Максим! — голос мой срывается, переходит в дрожащий писк. — Ты пришёл! Я знала, знала, что ты придёшь! Ты мой, мой, мой!

Он смотрит на меня, глаза тёмные, холодные, но я вижу — он не может отвести взгляд. Он мой. Я смеюсь, слёзы текут, пальцы тянутся к нему.

— Отпусти её, — приказывает он охраннику, властно. Тот убирает руки, и я шагаю ближе, дрожу, улыбаюсь.

— Ты скучал по мне, да? — шепчу я, голос ломается от счастья. — Я знала, что ты не бросишь меня. Я всё сделала для тебя, Максим. Всё!

Он не двигается. Его глаза смотрят на меня с тем же холодом, с каким он смотрел на меня по началу. Это неправильно. Не должно быть так. Он мой. Только мой.

— Кто такая «тётя»? — спрашивает он вдруг, голос резкий, как удар. — Я знаю, что это сестра Даши. Говори, Алиса.

Я замираю. Мир трещит, ломается, стены давят сильнее, сердце колотится, как сумасшедшее, и я не понимаю, не понимаю, не понимаю! Сестра Даши? Он знает? Как? Откуда? Я отступаю, ноги дрожат, пальцы вцепляются в волосы, тянут, рвут, больно, но я не чувствую, я кричу внутри — нет, нет, нет! Он не должен знать, не должен, это моё, моё, моё!

— Что ты сказал? — голос мой срывается, высокий, визгливый, я смеюсь, но слёзы текут, я не могу остановиться. — Сестра Даши? Нет, нет, ты врёшь, ты не знаешь, ты не можешь знать!

Он шагает ко мне, глаза тёмные, злые, и я вижу — он не шутит, он знает, он всё знает! Я мечусь, отступаю, спотыкаюсь о диван, падаю, вскакиваю, руки дрожат, я кричу:

— Это не твоё дело! Не твоё, не твоё! Ты мой, Максим, мой, а она — она мне помогала, она знала, как тебя взять, как сделать моим!

— Почему ты молчишь? — шепчу я, сжимая пальцы в кулаки, но он смотрит, и я понимаю — сейчас что-то сломается. Это, сука, не по плану!

— Я пришёл посмотреть на тебя, — говорит он ровно.

— Посмотреть? — я смеюсь, истерично, резко. — Зачем смотреть? Ты ведь скучал. Я знаю. Ты же скучал?

Я снова тянусь к нему, пытаюсь коснуться его руки, но он отстраняется. Я замираю.

— Почему ты… — голос дрожит, рвётся.

— Ты разрушила всё, Алиса, — говорит он, и его голос — как цунами.

Я моргаю.

— Что?

Он смотрит прямо на меня, и в его глазах “нет меня”.

— Ты разрушила мою семью. Разрушила то, что было мне дорого.

Я отступаю на шаг. Грудь сдавливает боль, как тиски.

— Но я сделала это для нас!

Он качает головой.

— Ты сделала это для себя.

Я хватаю его за руку, пальцы вцепляются в рукав пиджака.

— Нет! Не говори так! — голос срывается. — Я тебя люблю! Ты нужен мне!

Максим медленно убирает мою руку со своей.

— А я не люблю тебя, Алиса. Я тебя ненавижу, презираю.

Холодный, чёткий голос. Глаза жгут, в груди всё ломается. Я не слышу этого.

— Ты врёшь! — я хватаю его за плечи, вцепляюсь, словно он может раствориться. — Ты мой!

— Я никогда не был твоим.

Я теряю воздух. Меня больше нет.

— Это Вика, да? — губы дрожат, сердце колотится в бешеном ритме. — Она что-то тебе сказала, она настроила тебя против меня!

Максим смотрит, как на пустое место.

— Вику трогать не смей.

Эти слова — как лезвие в горло. Я хватаю воздух ртом, боль сжигает меня изнутри.

— Она тебя не любит! Она никогда тебя не любила!

— Но я люблю её.

Мир рушится. Нет. Нет. НЕТ!

Я кричу, бросаюсь к нему, но его руки жёстко ловят меня, отталкивают назад.

— Ты лжёшь! — я шипю, руки дрожат, в глазах темнеет. — Ты не мог полюбить её снова! Она же была сдохла для тебя!

Максим стискивает челюсти.

— А ты хотела, чтобы она была мертва по-настоящему?

Я застываю. Он понял. Он знает.

— Ты хотела, чтобы с ней что-то случилось, да? — голос его низкий, как предвестник шторма.

Я не могу дышать.

— Это не так…

— Ты хотела её убить.

Мой смех рвётся резко, истерично.

— Нет! Я просто… Я просто хотела, чтобы она исчезла! — кричу я, голос срывается на визг. — Это не твоё дело, Максим! Ты мой, мой, мой! Тётя Маша знала, она сделала всё, чтобы ты был моим, а Вика сдохнет, сдохнет, сдохнет!

— Где её найти? — рычит он, шагая ближе, и я вижу — он хочет сломать меня, раздавить, вытрясти всё. — Где Маша, Алиса? Говори!

Я мечусь, паника рвёт грудь, я не хочу, не хочу, не хочу! Где Маша? Нет, нет, он не найдёт её, не должен, это моё, моё, моё! Я смеюсь, кричу, слёзы текут, я ненавижу его, ненавижу её, ненавижу всё!

— Не скажу! — визжу я, бросаясь к нему. — Не скажу, не скажу, не скажу! Ты мой, Максим, мой, и я не отдам её тебе, не отдам!

Он смотрит на меня, глаза тёмные, холодные, и говорит тихо, но голос режет, как нож:

— Хрен с тобой. Сам найду.

Я разбиваюсь.Я падаю на колени, волосы падают на лицо, я раздираю кожу на руках ногтями, кровь капает на пол.

— Не оставляй меня! — кричу я, голос срывается, слёзы душат.

— Прощай, Алиса, — говорит он, отходя к двери.

— Нет!

Он оборачивается, смотрит на охранника, голос ледяной:

— Забирайте.

Дверь открывается, входят мужчины в белых халатах, шаги тяжёлые, лица пустые. Я кричу, бросаюсь к Максиму, но руки в халатах хватают меня, тянут назад. Я вырываюсь, визжу, слёзы текут, кровь капает, всё тонет в хаосе.

— Нет! Нет! Нет! Я хочу к Максиму! Максим! — кричу я, голос ломается, но он уходит, исчезает за дверью, и я вижу только белые халаты, белые стены, белую пустоту. Он не вернётся. Но он не понял.Если он не мой… Он не будет ничей.

Глава 54.

Максим.

Опять, сука, этот офис, что встречает меня холодом, тишиной и моим собственным отражением в стекле. Я стою у окна, спиной к двери, сжимая пальцы в кулаки. Грудь сдавливает, внутри кипит гнев, но он не вспыхивает — тлеет, как угли в камине, раскаляясь всё сильнее.

Сергей входит без стука. Тяжёлые шаги, уверенные, но я знаю — он тоже напряжён. Он кладёт папку на стол, но я не оборачиваюсь.

— Нашли её, — голос твёрдый, но в нём есть что-то ещё. Сомнение? Тревога?

— Где? — выдыхаю я, смотря в темноту за окном.