Фантомные боли… Отец Рафаил говорил, что у него до сих пор на дождь болит нога, которой нет уже сорок лет. Может, и у нас будет болеть долго. Всю жизнь.
Глаза начали слипаться. Я дотронулся до Сашиного плеча, и она подскочила, испуганно моргая.
— Саш, посмотришь? Я хоть часик посплю, ладно?
— Да, конечно.
— Разбудишь?
— Да.
Она встала, прошлась туда-сюда, а я лег на ее место — теплое, нагретое. И открыл глаза, когда солнце уже поднялось высоко. Костер горел, рядом стояла миска со свежей водой, Саша, как и вчера, сидела в беседке.
— Ну и чего не разбудила? — спросил я, подойдя ближе.
— Да все равно не спалось. Вань, а нас правда отсюда вытащат?
— Ну… рано или поздно, — я зашел в беседку, положил руки ей на плечи. — К тому времени фокус полностью сместится. Будем думать только о том, как выжить, а не о своих личных проблемах.
— Выжить — это вполне так личная проблема, — невесело рассмеялась она.
— И, заметь, наша общая проблема. Которую мы, наверно, впервые решаем вместе.
— Выходит, вот такого рожна нам было нужно? Чтобы это был вопрос жизни и смерти?
— Может быть, — я сел на скамейку рядом с ней. — Знаешь, когда ты лежала в больнице и врачи ничего не обещали, я просто с ума сходил. Вот сказали бы: надо до луны добежать пешком, чтобы ты выжила, подорвался бы и побежал. А когда отпустило…
— Сел на попу и ждал, что будет дальше, — Саша сдвинула брови, и лицо сразу стало жестким, холодным.
— Да, наверно, — не имело смысла спорить, потому что так и было. — Послушай, сейчас нет смысла перекладывать вину друг на друга. Все уже случилось. Мы с этим разобрались, и…
— Нет, Вань, я не перекладываю, — перебила она. — Мы виноваты оба. И жить дальше с этим тоже нам обоим. Только теперь по-настоящему врозь. Мне этих трех лет не хватило, чтобы осознать это. А теперь придется. Тихо! Слышишь?
Лодочный мотор? Или ветер шумит? Нет, точно мотор, только далеко. Подойдут ближе или мимо прокатят?
— Саш, давай срань всякую дымную в огонь. Траву, листья, мох сырой. Только чтобы не погасить совсем, спичек мало.
Мы бегали и кидали в костер все подряд, кашляя и вытирая слезы от едкого дыма. И звук, вроде, стал громче.
— Ну давайте, давайте, плывите сюда! — причитала Саша, вглядываясь в озеро. — Смотри, вот они!
Она запрыгала и замахала руками. Из-за скалы с тремя соснами показался ядовито-апельсиновый катамаран биостанции. Еще немного, и я разглядел на корме Надежду, а у руля — деда Леньку. Саша с визгом бросилась мне на шею.
— Лазутин, сука такая! — ласково поприветствовала меня начальница, засучив штанины и спрыгнув на мелководье. — Только не говори, что катер утопил.
— Утопил, Надюша, — сокрушенно вздохнул я, когда она вышла на берег. — Наскочили на луду, чуть западнее, перевернулись. Позавчера еще. Надо будет поднимать.
— За свой счет, Иван Федорыч, за свой счет. Хорошо хоть барышню не угробил. Ладно, все, разберемся. Костер гасите и на борт. Я визитке сообщу, чтобы тут в порядок привели и дров закинули. Саша, все нормально? Живая, здоровая?
— Да, спасибо, — закивала та.
— За что спасибо-то? — фыркнула Надя.
— Что нашли нас.
— А, говно вопрос.
— Мы на пожарный облет надеялись, — сказал я, когда уже забрались на катер. — Костер палили постоянно.
— Фигня, — Надя махнула рукой. — Они сейчас летают как хотят и где хотят. Долго могли еще ждать. Скорее, из визитки приехали бы стоянку проверить. Через недельку. Или через две. А я позавчера вечером тебя по рации вызываю — узнать, когда Александра уезжает. Тишина, как в танке. Звоню на телефон — аналогично. На следующий день все то же самое. И это мне уже не нравится. Зову Сашка, тот говорит, что вы были, монаший припас забрали, а за своим что-то не едете. Зову Ильинский, Ермона говорит, да, были и сплыли. Тут уж мы все нервничать начали. Волна-то нехорошая была, с северов.
— До ночи колотились, — подхватил дед Ленька. — И в рацию, и в телефон. Утром Надюха грит: все, дед, поплыли к ним, посмотрим, что там. Вдруг в бане угорели. Пришли — вас нет, только пса одна бродит. И катера нет. И Сашок тоже грит, не было вас. Где искать? Хотели уже спасателей звать, с вертолетами. А Надя: погодь. И снова монахам: не говорили, как пойдут? Тамара: да вроде, мимо Коника. Ну мы сюда. А тут дымоган.
Я рассказывал, как плыли до берега, как костер разводили и рыбу ловили. Так, чисто бытовое. Саша помалкивала, глядя за борт.
Сегодня четверг. А в субботу она уедет. В крайнем случае, в воскресенье.
Вот и все…
Глава 27
Александра
— Не беспокойся, Саша, — приговаривала Надежда, когда мы выбирались на пристань, — в субботу утром приедем за тобой, отвезем в Кугу. А ты, Ванюша, бабос готовь, тоже поедешь, будешь с мужиками договариваться по катеру.
— Да знаю, Надя, — с досадой отмахнулся Иван. — Первый раз, что ли? Может, хоть чаю попьете?
— Не, поплывем. Пока ты там еще все раскочегаришь. Дедуне вон обед пора готовить, и так припозднимся сегодня. Ладно, не бери в голову. Дело обычное, озерное. Я в первый год тоже лайбу затопила, да еще на глубине. Ничего, достали.
А Лиса уже плясала вокруг нас, срываясь с лая на визг, и все никак не могла успокоиться.
— Журнал утонул. И пробы твои, — Иван присел на корточки и спрятался за нее, но голос звучал напряженно.
Мне тоже было не по себе. Как будто отмотали пленку и вернулись на два дня назад, в тот момент, когда только собирались выезжать, сначала в Кугу, потом на Ильинский. Петля времени, в которую столько всего вместилось…
— Ничего, — я потрепала Лису по загривку. — Я все записи сразу в файлы переносила. А последние… да ладно, подгоню цифры. И так уже все ясно. Если не трудно, затопи баню, пожалуйста. Такое чувство, будто неделю не мылась. Хочу погреться и спать до вечера. А потом до утра. Завтра придется работать весь день, сколько получится.
— Хорошо, Саш, затоплю. Пока будешь мыться, что-нибудь приготовлю.
Я даже в комнату заходить не стала, сразу пошла в лабораторию. В первую очередь потому, что не хотелось лишний раз сталкиваться с Иваном. Это было как задевать без конца свежую ссадину. Нет, не свежую, а поджившую, но содранную. Закончить бы поскорее все дела и уехать. Отмотать пленку на этот раз вперед, в субботнее утро. Чтобы приехали Надя с дедушкой, отвезли в Кугу. Там со всеми попрощаюсь — и в Пудож с Сашей. Он же обещал, что подбросит. Потом автобус, потом поезд — и дома. Передохнуть немного, а там и отпуск. Две недели в Сочи. Солнце, море…
Вот только не радовали что-то мысли о Сочи.
Ладно, как-нибудь. Переживем.
Чтобы не терять времени и занять голову, я просматривала уже отстоявшиеся пробы и записывала результаты в таблицы. Потеря последних контрольных была, конечно, ощутимой, но не критичной. Дверь я закрывать не стала, слышала, как Иван принес в баню дрова из поленницы и возился там, а потом вдруг все стихло. Даже как-то страшно стало — он вообще живой?
Подошла на цыпочках к двери, выглянула, так же тихо подкралась к предбаннику.
Иван стоял и смотрел на сваленные у печи дрова. Потом тряхнул головой, словно отгоняя какую-то мысль, и занялся растопкой. Я так же тихо отползла на исходные позиции.
Интересно, о чем он думал?
«И он знает не все, и ты тоже», — сказал отец Рафаил. Ну вот мы и узнали… все. И что, теперь легче? С одной стороны, да, потому что стало понятно и прозрачно. С другой…
Больно, так больно… Только боль уже не острая, а тягучая, ноющая, неотвязная, как вопрос: что же мы наделали?.. Как подростки… старались уколоть друг друга побольнее, заставить ревновать. А надо было просто поговорить обо всем — то, чего мы никогда не умели. Вчера вот смогли. А толку-то теперь?
Ничего, переживем. Стиснем кулаки, стиснем зубы, искусаем губы в кровь — но переживем. Может быть, наконец повзрослеем и поумнеем. Жаль только, что нам — нам вместе — это уже никак не поможет. Потому что не будет больше никогда этого самого «вместе».
