— Я понимаю, как дурно то, что было между нами. Из‑за этого распался мой брак, тебя выгнали из дома, Мэри отвернулась от тебя и вышла замуж за этого ужасного доктора… Я очень сожалею обо всем этом.
Все ее слова были направлены лишь на одно — снова возродить давно угасший интерес у Мейсона к себе.
Но все красноречие Джины, все ее желание вернуть отношения с ним на круги своя были безрезультатны.
Мейсон хмуро покачал головой и с плохо скрываемым отвращением сказал:
— Джина, не заставляй меня быть жестоким.
Она засуетилась.
— Ну, хорошо. В конце концов, неважно… Я не за этим сюда пришла. Ты мне нравишься, Мейсон. И ты всегда ко мне неплохо относился… Если бы я судила о людях по тому, как они ко мне относятся, мне и поговорить‑то было бы не с кем. В общем, не обращай на меня внимания.
Мейсон потянулся к лежавшему на спинке кресла пиджаку.
— Спасибо за спасение, — холодно сказал он, одевая пиджак.
Джина растерянно улыбнулась.
— Ты уже собрался уходить? Ты уверен, что сейчас тебе нужно именно это?
Мейсон угрюмо покачал головой.
— Именно это мне и нужно, — с прежней холодностью сказал он. — Можешь заказать себе ленч в этот номер за счет отца.
Он направился к двери, а Джина схватив сумочку, бросилась за ним.
— Да, я забыла тебе сказать. Звонил Тэд и просил тебе передать, что сегодня в пять часов в церкви будет какая‑то церемония.
Мейсон натянул на плечи пиджак и поправил воротник.
— Да, я знаю.
Джина с любопытством заглянула ему в глаза.
— Ты пойдешь?
Мейсон отвернулся.
— Не знаю.
— Я тебя не осуждаю. Представляю себе, как трудно выслушивать все эти жалостливые слова…
Она опустила голову и сделала скорбное лицо.
— Знаешь, мне будет не хватать Мэри. Хотя мы не были с ней особенно близки. У нее был свой, какой‑то особенный шарм…
Мейсон бросил на нее такой взгляд, будто собирался уличить Джину в неискренности. Однако, она смело выдержала это испытание, заставив Мейсона сомневаться в собственной правоте.
В знак прощания, он только молча кивнул и вышел из номера.
Направившись по коридору, он не обратил внимания, как из‑за угла вышла женщина в белом платье и белых туфлях и, стараясь не шуметь, направилась за ним.
— Так ты все‑таки решил остаться? — едва сдерживая рыдания, сказала Кортни. — Перл, ведь ты обещал. Вспомни о том, что говорил еще вчера.
Он умиротворяюще поднял руки.
— Кортни, дорогая, я прекрасно помню, что говорил вчера.
— Да, — размазывая слезы по щекам, сказала она, — ты вчера говорил, что поедешь со мной в Бостон.
Он согласно кивнул.
— Конечно, поеду. Но не сейчас.
— Ну, а когда?
Тут Перл немного замялся.
— Не знаю, может быть, попозже. Потерпи немного.
Она стала возмущенно размахивать руками.
— А, что мне прикажешь делать сейчас? У меня здесь нет ни работы, ни дома. Я не знаю, что мне здесь делать. И ты предлагаешь мне ждать неизвестно сколько.
Перлу было искренне жаль эту девушку, но ничем утешительным ее порадовать он не мог. Он прекрасно знал, что она влюблена в него, что она возлагала на их взаимоотношения большие надежды, но…
Сейчас он был не готов к этому. У него оставалось еще много важных, нерешенных дел.
И на первом месте среди них оставалось выполнение задуманного плана — вывести доктора Роулингса на чистую воду.
Правда, не меньшее по важности, а, может быть, большее место в планах Перла занимала Келли Кэпвелл. Он уже почти не сомневался в том, что Келли нуждается в нем сильнее Кортни.
Но как объяснить это, как не обидеть Кортни? Он пока не знал этого и, поэтому всячески, пытался успокоить девушку.
— Ну давай мы встретимся с тобой в Бостоне. Ты уедешь сейчас, а я потом приеду.
Она в сердцах швырнула свою сумочку на кровать.
— Я так и знала, именно, этого я и боялась. Ты делаешь это просто потому, чтобы не приехать. Хочешь отделаться от меня. Потом я буду тебя ждать еще неизвестно сколько. И на этом все закончится.
Он развел руками.
— Я не хочу с тобой расставаться. Если ты думаешь, что я маленький лживый лис, то зачем я тебе?
— Честно говоря, я даже не понимаю этого.
Почувствовав, что ее слова совсем не разряжают ситуацию, она вдруг умолкла.
— Хорошо, извини, я не хотела.
— Нет, нет. Не извиняйся. Ты права.
Они посмотрели друг на друга взглядами, нашими горечи и сожаления.
Кортни чуть подалась вперед и, с надеждой глядя на Перла, промолвила:
— Я бы хотела, чтобы ты подал мне хоть какой‑нибудь знак. Я ведь пока не знаю, как ты ко мне относишься. Мне бы очень хотелось, чтобы ты не мог жить без меня. Но ты, наверное, можешь жить без меня. Скажешь мне уехать — я уеду. Скажешь мне остаться — я останусь. Я соглашусь с любым тобой принятым решением. Не знаю как это случилось, но однажды ты стал самым главным для меня человеком.
Перл с сожалением покачал головой.
— Видит бог — я этого не хотел. Я не в ком не хотел вызвать таких чувств.
Кортни, с прежней горечью в голосе, продолжала.
— Это похоже на какое‑то колдовство. Меня, похоже, какой‑то злой волшебник заколдовал. Извини, Перл, я просто теряю голову. Ты остаешься здесь из‑за Келли? Ведь это так? Это правда?
Чтобы скрыть свое смущение, Перл стал расхаживать по комнате.
— Нет, не только из‑за нее. Из‑за всех, кто там остался. Я не могу убежать, зная все про доктора Роулингса.
Она отвернулась.
— А что ты знаешь о докторе Роулингсе? Что он не отправил тебе письма брата? Да он просто рассеянный человек, как и все остальные. Например, как мы с тобой.
Перл отрицательно помотал головой.
— Нет, Кортни, я вижу, что ты не понимаешь. Эти люди возлагают на меня определенные надежды, они верят в меня, они зависят от меня, в конце концов. Я им очень нужен, если я не окажу им поддержки сейчас, то доктор Роулингс сделает послушных, роботоподобных существ, которые будут повиноваться одному его слову. Вот, что им угрожает, если я не вернусь сейчас в эту клинику.
По щеке Кортни покатилась слеза.
— Мы все зависим друг от друга, — дрожащим голосом сказала она. — Но почему мы расстаемся? Почему это так важно для тебя? Неужели нет никакого другого выхода?
Она подошла поближе к нему и положила руки ему не плечи.
— Перл, почему ты оставляешь меня? — слова падали с ее губ, словно капельки крови. — Я не хочу тебя терять.
Он почувствовал такую глубокую вину перед этой славной девушкой и такую глубокую нежность к этому юному созданию, что не выдержал и поцеловал ее.
Изнывая в объятиях, они рухнули на кровать.
Спустя несколько мгновений, их одежда уже лежала на полу.
СиСи приехал в церковь святой Инессы, где должна была состояться церемония открытия мемориальной доски, посвященной Мэри, за полчаса до начала церемонии.
Здесь было пусто.
Под сводами церкви пахло свечным воском и еще чем‑то тонким и неуловимым, как присутствие самого бога.
СиСи сел на одну из скамеек и обвел стены задумчивым взглядом.
Когда‑то, в юности он пытался разобраться, что означает для него религия, насколько важное значение она имеет для жизни вообще и его жизни в частности.
Однако, ни сейчас, ни тогда он не пришел к каким‑либо определенным выводам. Иногда, он пытался придерживаться каких‑то религиозных норм, иногда забывал об этом — чаще происходило последнее.
Наверное, только близкое знакомство с Мэри Дюваль Маккормик заставило его пересмотреть свои убеждения.
Он понял, что если церковь означает так много для такого человека как Мэри, то и он должен больше времени уделять этому.
Все это, разумеется, не означает, что он стал регулярно посещать церковь, обращаться к богу с молитвами и исповедоваться в своих грехах. Тем более, католиком он не был.
Вот и сейчас, сидя в этой тихой церквушке в центре Санта–Барбары, СиСи думал не о боге, религии и своем месте среди них, а о более земных делах.
