А Ксюха заботливо подает полотенце. Маленькое, но и такое сойдет.
— Олежечек, — гладит меня по спине. — Ты прости меня, дуру. Но твои на тебя сильно ополчились. Нам лучше уехать…
— Да, уедем, — киваю «жене». — Завтра поменяю билеты. Возьму на тебя и на пацана тоже, — растираюсь полотенцем. А сам думаю о Лене.
Она бы сроду не побежала за мной и полотенечко не принесла бы.
Да и нет ее для меня больше. Замуж вышла. За высоким забором спряталась. А если ее нет, то и любая другая сгодится. Та же Ксюха. Хоть ухаживать не надо.
«На всем готовом», — усмехаюсь про себя и ловлю напряженный взгляд «жены».
— Что еще? — вскидываюсь грубовато. Тут же при ней стаскиваю мокрые труселя, отдаю их вместе с полотенцем Ксюхе.
Жена, как-никак! Вот пусть и ухаживает.
Она кивает, сворачивает трусы в полотенце и тихонечко зовет.
— Олег…
— Что? — натягиваю джинсы на голое тело.
— Нам бы сыночка назвать и свидетельство тут получить…
— А как ты хочешь? — надеваю через голову футболку.
— Я, когда носила и с ним разговаривала, Сашей звала, но… — запинается на полуслове. И смотрит как побитая собака.
— Да пусть будет Саша, — соглашаюсь с легкостью.
«Хоть Маша», — огрызаюсь мысленно. И следующим утром иду в ЗАГС. Отдаю справку, выданную Ксюхе в роддоме, и обалдело смотрю на графы в свидетельстве.
Плехов
Александр
Олегович.
Плехова
Оксана Петровна.
Очуметь, я попал!
По дороге домой заруливаю к Гусевым. Дверь открывает Катька моя. Молча впускает в дом. И смотрит, будто на убийцу, вернувшегося на место преступления.
— Ты зачем пришел? — перекрывает мне дорогу Андрей.
— К Василию Андреевичу. Поговорить. Можно?
— Пропусти его, — слышится бас старшего Гусева. И Андрей отступает.
Прохожу на полутемную кухню, где мои несостоявшиеся тесть с тещей пьют чай. Застываю у стены солдатом-новобранцем.
— Будешь? — кивает на чайник дядя Вася.
— Нет, — мотаю головой. — Я с вами посоветоваться хочу, — с трудом выдавливаю из себя.
— Давай. Советуйся, — спокойно соглашается Ленкин отец и поворачивается к жене. — Оля, выйди, пожалуйста.
— Хорошо, — встает та из-за стола и уходит. Слышу, как зовет мою Катю. — Что завтра будем готовить, дочка?
— Слушаю тебя, — кивает на стул Василий Андреевич.
Сажусь. Рассказываю, не таясь, всю историю, приключившуюся со мной.
— Бывает такое?
— Я не слышал, — пожимает плечами Гусев. — Но все бывает в первый раз. Может, и твой случай не единичный, и где-нибудь в специальной литературе описан. Но я травматолог, не психиатр. А тебе служить, Олег, — смотрит на меня жалостливо. — Пропей что-нибудь для памяти. Плюс ноотроп. Я сейчас напишу, — тяжело поднимается из-за стола.
Берет с холодильника ручку и листок бумаги. Пишет быстрым убористым почерком и подает бумажку мне.
— Если еще раз повторится, шагай к врачу. Понял? И сделай томографию до отъезда. Может, опухоль где, — смотрит на меня тревожно.
— Мне очень жаль, что так получилось, — вздыхаю я.
— Мне тоже, Олег, — искренне роняет дядя Вася. Подает руку, а в глазах какая-то тоска плещется. — Будь здоров! Ты хороший парень, и все у тебя получится, — обнимает меня по-отечески.
Замираю от разительной перемены.
— Давай. Не поминай мою дочь лихом, — провожает до калитки.
— Я ее люблю, — усмехаюсь горько и выхожу на улицу.
«Ну, хоть с дядей Васей помирились», — заруливаю в аптеку, покупаю лекарства по списку. И через неделю вместе с семьей улетаю по месту службы.
— Никто нас не провожает, — мурлычет Ксюха, устраиваясь вместе с сыном у окна.
— Да им потом домой ехать дольше, чем нам до Москвы лететь, — бросаю порывисто. Помогаю жене снять ветровку. Закидываю вещи и сумку наверх. И сам усаживаюсь рядом. От нечего делать достаю из сетчатого кармашка нарядный журнал. Лениво пролистываю глянцевые страницы.
«Ерунда какая-то!» — морщусь, собираясь положить на место. Какие-то кабаки, тусовки и странные люди… Как из другого мира.
И неожиданно натыкаюсь на знакомое лицо.
Лена моя в кружевной фате. Красивая, как герцогиня какая-то. А рядом мужчина. Смазливый. С волевым лицом. Держит ее по-хозяйски. А она ему улыбается.
Лена моя!
«Известные люди в центральном соборе», — вчитываюсь в дурацкий заголовок. Опускаю глаза ниже. Пробегаю по диагонали статью.
Альберт и Алена Валдаевы стали мужем и женой перед богом и людьми.
«Будь счастлива, моя любимая! — гляжу на Ленку, словно пытаюсь запомнить ее именно такой. Красивой до невозможности и печальной, и добавляю, смаргивая слезы. — Прощай! Люблю тебя до неба!»
Эпилог
— А у нас новости, — на весь салон тараторит моя подруга Мила по громкой связи. — Рома все-таки решил расписаться с Юлей. Она к нему в тюрьму поехала…
— Да ну? — усмехаюсь, въезжая в Вербное. Не торопясь еду по мокрой от дождя дороге. Смотрю на пустые улицы, на бегающие взад-вперед дворники.
И каждый раз словно на машине времени возвращаюсь назад. Вот тут я бежала от Плехова. А он как сумасшедший гнался за мной.
А если бы я осталась? — думаю в который раз.
Ничего бы не произошло. Он бы все равно женился на Оксане, а я, пусть через время, но вышла бы замуж за Альберта. Так было предопределено, и прошлого не воротишь, как ни крути.
Вот если бы Плехов не уехал в свою Тюмень, а учился бы в Агдальске, мы бы встречались с ним по выходным. И может быть, поженились бы раньше. Не стали бы ждать, когда он окончит училище. Влюбленным нельзя расставаться. А мы с легкостью отнеслись к нашим чувствам. Решили, что разлука любви не помеха.
Да и у нас в радиусе пятисот километров нет ни одного училища, которое подошло бы Олегу. Только в Тюмени.
«И он настырный такой, поехал! Выбрал карьеру. Полковник теперь», — смаргиваю слезы.
Ну какая карьера? Врагу не пожелаешь.
Пропал он без вести. Уже третий месяц никаких известий. Вот я и езжу в Вербное по выходным. Как учил меня Альберт, главные вопросы задаю лично. Мало ли кто прослушивает и зачем…
— … теперь и на ее улице праздник, — фыркает едко Мила. — Долго она за Ромкой бегала. Лахудра. А он все мне названивает и приглядеть за ней просит. Прикинь, чудак!
— Сотворил сам дичь, а теперь что? — бросаю зло. Милкину история я знаю не понаслышке. До сих пор сердце болит за подругу.
Утираю непрошеные слезы. Инстинктивно поднимаю глаза, выискивая на холме дом со знакомой крышей.
«Где ты, Олежка? Выживи, пожалуйста! Очень тебя прошу. Просто живи. И я буду знать, что ты есть. Любить тебя буду», — стараюсь не голосить при Миле. Ей как потом объяснить…
Где-то в пустыне, говорят, разбили всю группу Плехова. Многих уже привезли и схоронили. А Олега так и не нашли. Есть надежда, что в плену. Тогда обменяют.
— Ну на кого ему еще положиться? — перебиваю подругу. Сколько мы с ней дружим? С рождения Мирона. Почти двенадцать лет.
Уже четыре года как нет Альберта. Какой-то отморозок застрелил его в личном кабинете у нас дома. Как он прошел через нашу охрану? Почему никто не остановил его? Не знаю. Исполнителя взяли сразу. А вот заказчика так и не нашли. Сэм уверяет, что Альберт вынес неправильное решение и поплатился за это. Но я не верю. До сих пор не верю.
— А что у тебя? — явно переводит разговор Мила.
— Да нормально все. Сэм выплатил мне всю мою долю, — сглатывая слезы, усмехаюсь невесело. — Ясное дело, где-то надурил. Но я не стала вникать. Худой мир лучше любой ссоры. Вот здание под клинику хочу купить. А то на Майской нам тесно, — теперь уже тараторю я. О работе могу говорить бесконечно. Вот только никто слушать не хочет. Альберт был, он во все детали вникал. Подсказывал, если мог.
— Так у тебя там сколько? Три квартиры куплено на первом этаже? — уточняет Мила.
— Четыре, систер, но все равно тесно. Я хочу еще к нашим женским спецам гастроэнтеролога пригласить на постоянку и уролога… Присмотрела хороший такой особнячок в парке. Там раньше музей был. Теперь здание стоит заброшенным. Я прикинула, мне на покупку и на ремонт хватит.
