Разрешаю себе Любить (СИ) - Адам Карина

— Знаешь, как бы это ни звучало… — голос его дрогнул, — я был бы рад, если бы ребёнок оказался не моим. Прости, но это правда. Я хотел быть честным, поступить правильно. Но я всё это время молил, молил чтобы мне не пришлось навсегда потерять тебя из-за одной ошибки.

Между нами повисло молчание не холодное, не страшное. Напротив тёплое, почти трепетное. Оно не разделяло нас, а соединяло.

И в этом молчании я поняла: возможно, сегодня не конец. А только начало.

Я стояла посреди его квартиры, будто посреди неизвестного пространства между прошлым и будущим, между болью и надеждой.

Он смотрел на меня, не приближаясь, но и не отводя взгляда. В этих глазах было всё: и страх, и раскаяние, и то самое чувство, которое не исчезло просто ушло глубоко внутрь, пережидая бурю.

— Я не знаю, что с этим делать, — наконец выдохнула я. — Я пришла не за тем, чтобы слышать признания. Я просто… устала держать это в себе. Устала быть сильной. Устала делать вид, что всё хорошо.

Он медленно подошёл ближе. Осторожно, как будто боялся спугнуть. Остановился в полушаге.

— Ты не обязана знать. И не обязана прощать. Но если есть хотя бы крошечный шанс… я хочу его. Я хочу быть рядом. Не потому, что теперь «можно». А потому, что я не переставал этого хотеть даже тогда, когда нельзя было.

Я опустила глаза. Его слова отзывались в груди не звуком эхом чувств, слишком долго спрятанных под слоем обиды.

— Я боюсь, — призналась я. — Боюсь снова верить. Снова любить. А потом снова потерять.

Он мягко прикоснулся к моей руке, не требовательно, не властно а так, будто спрашивал разрешения на присутствие.

— Я тоже боюсь, — тихо сказал он. — Но, Сенька… хуже всего — потерять тебя окончательно, не попытавшись.

Моё имя на его губах прозвучало не просто словом, как молитва. Как обещание.

И тогда, впервые за всё это время, я позволила себе прикоснуться к нему в ответ. Просто положила ладонь на его грудь туда, где бешено билось сердце. Такое же испуганное. Такое же живое.

Он не стал тянуться к поцелую. Не обнимал. Только смотрел выжидающе, сдержанно, глубоко.

И я вдруг поняла, что хочу остаться. Не навсегда. Не с обещаниями. А просто — на этот вечер. На этот дождливый, хрупкий, по-настоящему честный вечер, когда два сердца решились вновь сказать:

«Я здесь. Я все еще чувствую»

Он жестом предложил пройти на кухню, и я кивнула, хотя в груди по-прежнему звенело напряжение. Мы оба будто боялись говорить громко — как будто слова могли разрушить этот хрупкий мост, который мы только начали строить заново.

Он поставил чайник, молча, по-хозяйски.

— Ты всё ещё пьёшь жасминовый? — вдруг спросил он, повернувшись через плечо.

Я удивилась.

— Ты помнишь?..

Он слабо улыбнулся.

— Я помню слишком много, Сенька. Даже то, что пытался забыть.

Я села за высокий барный стул, прижала ладони к кружке, которую он поставил передо мной. Жасмин. Тот самый, лёгкий, с чуть горьким послевкусием.

— А я пыталась вспомнить, как звучал твой смех, — тихо сказала я. — Долго. Но всё равно не могла. Только боль — она была всегда рядом.

Он присел напротив, облокотился на столешницу, изучая меня взглядом.

— Хочешь — расскажи всё. Что было после. Что было без меня.

Я молча смотрела в чай. Было тяжело. Но он не торопил. И это было новой нитью доверия — тонкой, но прочной.

— Я… закрылась. Улыбалась для мамы, шутила для друзей. Но внутри — пусто. Всё, что делала, казалось временным. Вкус еды исчез, запахи не радовали, музыка перестала трогать. Ни дня без воспоминаний. Ни ночи без тебя.

Он закрыл глаза, будто проглотил горечь моих слов.

— А ты? — спросила я. — Ты был с ней?.. С Соней?

Он покачал головой.

— После того как она… объявила, что беременна, я попытался быть рядом. Не ради неё. Ради ребёнка. Но… между нами не было ничего настоящего. Ни привязанности, ни тепла. Мы оба это понимали, даже если не признавались вслух.

Он замолчал, провёл рукой по столу, будто стирал прошлое.

— Всё это время, Сенька… я держался только за одно — за то, что, возможно, когда-нибудь я снова услышу твой голос.

Между нами повисла пауза. На этот раз — не тяжёлая, а почти светлая. Как вдох перед чем-то важным.

Я встала, обошла стол, остановилась рядом.

— Я не знаю, к чему это приведёт, — прошептала я. — Но сейчас… я не хочу уходить.

Он поднял голову. В его глазах блеснули огоньки — едва уловимые, но живые.

— Тогда останься. Не чтобы забыть, а чтобы вспомнить. Кто мы были. И кем можем снова стать.

Я кивнула.

И в этот момент всё стало просто. Без драмы. Без громких обещаний. Только двое — уставших, пораненных, но всё ещё живых сердец

Он не дотрагивался. Просто сидел рядом. И этого было достаточно.Ночь опустилась медленно, будто сама боялась потревожить то, что начинало рождаться между нами.

Мы сидели в гостиной, почти в полной темноте. Только слабый свет от лампы в углу — тёплый, мягкий — освещал наши силуэты. Он принес плед и накинул его на мои плечи, не спрашивая, хочу ли я. Просто сделал. Осторожно. Заботливо.

— Не помню, когда в последний раз чувствовала себя в безопасности, — прошептала я.

Он повернул голову, не отрывая взгляда от моего лица.

— Я всё это время чувствовал себя виноватым. А теперь просто хочу быть рядом. Так, как ты позволишь. Без давления.

Я потянулась, прислонилась к его плечу. Сначала чуть-чуть, едва касаясь. Но он не пошевелился. Не напрягся. Только тише выдохнул, будто с облегчением. И тогда я положила голову ему на грудь.

В этой тишине мы сидели долго.

Он не касался меня без разрешения. Не торопил, не звал. Только гладил большим пальцем мою руку — круг за кругом, будто заговаривая боль.

А потом, когда глаза начали слипаться от усталости, он поднялся.

— Хочешь остаться? — спросил он, тихо. — У меня есть гостевая комната. Или… можешь лечь рядом. Просто лечь. Без ожиданий.

Я не ответила. Только кивнула.

Спальня была тёплой, в ней пахло свежим бельём и чем-то очень его — смесью кофе, бергамота и чего-то неуловимо родного.

Я легла на один край кровати, отвернувшись к окну. Он улёгся рядом, даже не пытаясь обнять. Уважение в его молчании тронуло сильнее, чем любой порыв.

Минут через десять, нащупав его ладонь под одеялом, я сжала её.

И он понял.

Он прижался ко мне мягко, осторожно, всем телом. Не как мужчина, желающий, а как тот, кто скучал. Кто мечтал просто побыть рядом.

Он обнял меня сзади, укрывая собой, и я почувствовала, как под его рёбрами снова стучит то самое сердце. Сбитое, виноватое, но по-прежнему моё.

В эту ночь мы не говорили.

Не любили телами.

Мы просто были. Вместе.

И, впервые за долгое время, я уснула без боли.

Утро пришло не с тревогой, а с чем-то новым — светлым, почти невесомым.

Я проснулась первой. В комнате было полутемно, шторы мягко пропускали утренний свет. Он всё ещё спал, одна рука лежала на моей талии. Спокойное лицо. Как будто впервые за месяцы он тоже нашёл покой.

Я не хотела шевелиться. Не хотела разрушать этот миг.

Просто лежала, слушая его дыхание, и вдыхала аромат утра — кофе, дождь за окном и его кожа рядом.

Это было не «снова вместе».

Это было впервые по-настоящему.

51

Когда он проснулся, первое, что сделал улыбнулся. Сначала едва заметно, как будто самому себе. Потом мне. Не спросил, как я спала. Просто посмотрел так, будто знал ответ.

— Доброе утро, Сенька, — шепнул он.

Я кивнула, не отводя взгляда. Он провёл тыльной стороной ладони по моим волосам так бережно, как трогают крыло бабочки, боясь разрушить его тонкую структуру.

Мы почти не говорили. Слова могли спугнуть хрупкое, невесомое утро то особое состояние, когда мир будто замирает между сном и реальностью, и ничто не требует объяснений. Я впервые за долгое время никуда не спешила. Не бежала от чего-то. Не убегала от себя.