Я понятливо кивнул и снова посмотрел на мобильный, ожидая хоть какого-то ответа от врача матери. Плюсом ждал новостей от Родиона и пока меня Борис Анатольевич оставил наедине с собой, я быстро позвонил своему сбшнику и отдал приказы о том, чтобы приставили охрану и к отцу, и к тёще с тестем, к Родиону, к родителям Софы, к самим Софии с Назаром. Ко всем короче. Абсолютно ко всем. Я не мог пустить все на самотёк. Особенно в контексте того, что сейчас происходило.
Родион позвонил через пару часов и выдохнул в трубку:
— Слушай, все. Все. Я короче договорился с главврачом. Будем оформлять перевод и готовить вылет.
— Молодец. Как Назар?
— По-моему приходит в себя. София с него не слазит. Но она хотя бы с ним разговаривает. Правда разговор контекста такого, что не смей здесь сейчас попытаться свинтить, либо скинуть ответственность. Но они хотя бы разговаривают, понимаешь?
— Да. Тогда все отлично. Проконтролируй эту ситуацию, пожалуйста пока я занят. Я ко всем охрану приставил. Поэтому не удивляйся.
— У нас есть какие-то проблемы?
— У нас нет никаких проблем. За исключением имеющихся. Поэтому ухо востро держи. Я с матерью скорее всего полечу в Польшу и поэтому ты мне нужен будешь здесь— в сознании и с нормальными действиями.
— Я тебя понял. — Холодно ответил сын и я вздохнул.
— Да все так и будет.
Когда Галину отвезли в операционную, я зашёл в её палату и перетряхнул вещи. В кармане домашних штанов был мобильник— запароленный. Психанул и бросил телефон на кровать и стал дожидаться Галину.
Вернули через сорок минут. Она была ещё под наркозом. Поэтому я не размениваясь и не расшаркиваясь на всякие реверансы, приложил её палец к кнопке датчика, чтобы разблокировать мобильник и начал возиться в переписке.
Да, не верил я в то, что молодая девка из клуба может быть настолько настырной. Значит у неё либо был хороший покровитель, либо кто-то, кто её направлял в нужную сторону.
Провозившись с телефоном с полчаса, я наконец-таки нашёл странное сообщение: “ он упёртый. Никак не собирается даже выслушать меня”. Ответа не было. Я перебил номер телефона к себе в мобилу и скинув его начальнику службы безопасности, попросил найти абонента. Бросил телефон на кровать Галины и посмотрел на неё с отвращением, с брезгливостью. Вот, что ей не сиделось? Что за глупая баба? Зла не хватает.
Когда она пришла в себя, я все также находился в палате.
— Сегодня лежишь здесь и ближайшие два дня тоже. Твоей рукой подписаны все документы. Поэтому не думай, что ты с этой истории можешь что-то поиметь.
Она пьяно смотрела на меня и я запоздало понял, что до неё сейчас информация доходит слишком медленно.
— Здесь будет нормальный уход и проконтролируют, чтобы все с тобой было в порядке. Считай это с барского плеча подачка и подумай, насколько я все-таки оказался добр, но впредь знай— пристрелю. Тем более твоего покровителя я уже нашёл. — Хрипло выдохнув это я, двинулся к выходу и услышал хрипящее.
— Как я вас всех ненавижу.
— Ненавидь. Только в следующий раз наживку выбирай по размеру.
Бросив это, я поднялся к Анатолию Борисович. Оплатил его своевременные и крайне нужные услуги. Тот пообещал если что помочь. Я кивнул, принимая эту фразу за доброту и выдохнул.
Сел в машину. Собирался ехать к матери, но не успел— мобильный раздался тревожным звяканьем. Я посмотрел на номер телефона — врач матери.
— Адам Фёдорович, — тяжёлое, надрывное дыхание в трубку. — Адам Фёдорович, у меня очень плохие новости.
Сердце пропустило удар и мне показалось, как будто бы вся жизнь пролетела перед глазами.
Нет, она не могла. Не могла.
Она…
Она же должна потерпеть.
Я обязательно во всем разберусь.
— Была кратковременная остановка сердца, Адам Фёдорович. У меня нет для вас хороших новостей.
Глава 76
Сводило кости. Я летел на бешеной скорости к матери.
— Адам Фёдорович, я вам ещё раз повторяю: никаких хороших новостей нет. — Сказал её врач и я насупился.
— Оформляйте перевод. — Бросил коротко, не желая расшаркиваться и что-либо понимать в нашей медицине.
— Адам Фёдорович, не будет толка. Я понимаю, что вы цепляетесь за последнюю нитку.
Я вздохнул. Дипломатия из меня сейчас вылетела. Скинул пиджак.
— Оформляйте перевод.
Врач прошёлся по мне неприязненным, слегка напуганным взглядом.
Я вернулся в палату к матери. Мне казалось, что уже бледнее она быть не может.
— Не уходи. — Попросил я. — Не уходи, я тебя прошу. У тебя внук третий родится. Не уходи.
Горло стискивало железными щипцами. Хотелось заорать на всю палату. Хотелось бить в стену кулаками так, чтобы до крови.
Чтобы слезала кожа, крошились кости,
Чтобы все было по-другому.
— Не уходи. Она же тебя просит. Она без тебя не сможет. Не уходи.
Говорил, а у самого горячие болезненные слезы кипели на глазах.
— Не уходи… Я тебя прошу. Отец без тебя не сможет. Никто без тебя не сможет.
Но мать молчала.
В тишине палаты были слышны только скрипучие, хрипящие звуки работы всех аппаратов.
Это я…
Я во всем виноват.
Меня надо наказать, но никак не мою семью.
Меня надо наказать.
За что с ними-то так?
Позвоночник мне переломайте. Чтоб ходить не мог. Чтобы ползать не мог. Хоть что…
Хоть по всем кругам ада пустите меня только, чтоб никто из моих родных не пострадал.
Я виноват.
Меня наказывайте. Не их, а меня. С меня все началось, пусть мной закончится.
Это не искупление. Это на самом деле реальная плата за то, что я сотворил. Поэтому пусть все будет происходить только со мной, но никак не с моей семьёй, ни с моей матерью, ни с моей женой, ни с моими детьми.
Нет, нет, нет, нет.
Кадык дёргался, проглотить слюни не мог. В голове долбило с каждым разом все сильнее и сильнее.
Я не сел в машину. Я пошёл…
От клиники до дома— полгорода. Полгорода на ногах, в истоптанных ботинках.
Пусть меня наказывают.
Машины, встречки и мосты.
Выбирай любое— я все выдержу. Только скажи что, и отведи беду от моих родных.
Меня надо наказать за мою любовь к Устинье.
Ты берег меня, Господи. Берег меня ты, а как только я её предал— ты отвернулся от меня. Так посмотри сейчас снова в мою сторону. Посмотри и реши, что никто из них не заслужил того, что сейчас происходит. Первого меня наказывай. Меня проклинай. Меня!
Я не понял в какой момент водитель нагнал, выскочил из машины и начал трясти меня за грудки.
— Адам Фёдорович, сядьте в машину. Адам Фёдорович.
Я размахивал руками, запрокидывал голову. Зажимал глаза ладонью так, чтобы перестало болеть. Сердце сбоило и билось тройными рывками, заставляя рёбрами чувствовать удары и от каждого морщиться.
Меня, меня накажи.
Они не виноваты, что им попался на пути такой вот я беспринципный, циничный, не знающий того, что можно, а что нельзя.
Накажи меня за то, что я посчитал, будто бы силен.
Накажи меня за то, что я посчитал, будто бы могу быть на твоём месте. Ни жену мою, ни детей моих, ни родителей— меня наказывай.
— Адам Фёдорович, сядьте. На вас лица нет, Адам Фёдорович. Господи, Адам Фёдорович, зачем вы сели за руль, Адам Фёдорович?
Я ударил по газам. Казалось, будто бы лечу в никуда. Если бы мост просто кончился в момент— я этого не понял бы. Расправив руки летел бы, слушая шум ветра в ушах.
Раскаяние… Раскаяние за все то, что я совершал, за всю свою жизнь. Я не был хорошим человеком никогда. Я был точно плохим человеком настолько, что всех проклятий мира не хватит для того, чтобы я прочувствовал на себе все то, что совершал с людьми.
А ты мудрый, ты добрый дал в мои руки её бесценную жизнь. А Устинья бежала за мной. Была моим ангелом-хранителем. Я сам лично отрезал ей крылья. Меня наказывай. Хватит. Они достаточно натерпелась. Они достаточно боялись рядом со мной.
Я чудовище.
