Неприятности с любовью (ЛП) - Мэйсен Кэт T.

Я опускаю голову, не зная, что сказать.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь открыть рот, чтобы сказать ей, как сильно я ее люблю и что, хотя кое-что из этого может быть правдой, в конце концов, я хочу только ее, двери с писком открываются.

Мы оба смотрим на открывшийся лифт, и знакомые изумрудно-зеленые глаза смотрят прямо на нас.

Лекс Эдвардс.

Во плоти.

 Двадцать девятая глава. Амелия

Глаза отца мечутся туда-сюда. Обычно яркие изумрудно-зеленые зрачки становятся темнее, когда мы втроем стоим здесь, в холле.

— Амелия, — требует он, его тон становится все глубже. — Что ты здесь делаешь?

— Я... Я, — спотыкаюсь на словах, думая о чем угодно, пытаясь избавиться от обиды, полученной несколько минут назад, когда я застала Уилла и его бывшую подружку в слишком дружеских объятиях. — Я потеряла кошелек и не знала, куда идти. У меня не было с собой наличных.

— Ты потерял кошелек?

— Да, и я была расстроена, — продолжаю врать я, прочищая горло, чтобы звучать правдоподобнее. — Я была в нескольких кварталах от дома, готовая встретиться с подругой, когда поняла это. Наверное, это было в метро. Я не знала, к кому обратиться, и пришла сюда.

Выражение лица отца остается пустым, нечитаемым. Если он и в самом деле что-то подозревает, то ему отлично удается это скрыть.

— И мы с Уиллом поссорились, потому что он назвал меня безответственной. Я встречалась с мальчиком, папа, и мне надо было учиться.

— Ты должна учиться, — ворчит он, сжимая челюсть и странно глядя на меня. — Мне звонил твой советник по учебе и сказал, что ты отстаешь. Кто этот мальчик, с которым ты встречаешься?

— Это неважно, папа.

Уилл продолжает молчать, а потом уходит, оставляя меня на произвол судьбы. Мне обидно, что он так поступил, ведь все это время он обещал мне, что будет бороться за нас. И вот я здесь, борюсь за нас и этого так называемого ребенка, которого я ношу, а он просто уходит.

Сглотнув комок в горле, я начинаю задыхаться, затрудняя дыхание.

— Это имеет значение, Амелия! — кричит папа, и эхо отскакивает от стеклянных стен. — Я знал, что твоя поездка в Йель была плохой идеей. Ты недостаточно взрослая, чтобы справиться с самостоятельностью.

Я поднимаю глаза, поджав губы, лишенные каких-либо эмоций, так как его слова меня злят.

— Итак, все эти разговоры о том, что я должна быть ответственной, что именно я они должны были сделать?

Держа локти на ширине плеч, он опускает голову, чтобы контролировать дыхание. Дорогой костюм обтягивает его слишком напряженные мышцы, вены на шее видны на фоне белой клетчатой рубашки.

— Точно, отличное воспитание, — говорю я, положив руки на бедра. — Это все твоя вина.

— Моя вина?

— Да! Ты и твои дурацкие правила, то, как ты контролируешь мою жизнь. Если бы не ты, моя жизнь была бы намного лучше.

— Следите за словами, юная леди.

— Мне плевать, кто ты такой, — кричу я, с презрением глядя на него. — Отрекись от меня, отрекись от меня. С меня хватит быть дочерью Лекса Эдвардса.

Я вбегаю в лифт и закрываю дверь, чтобы оставить отца стоять там с опущенной головой. Как только я остаюсь одна, мое тело начинает трястись, а желание яростно вырвать — на грани.

Я выхожу из лифта и иду быстрым шагом, чтобы отвлечься от тошноты, но чувствую неприятное ощущение между ног. Я бросаюсь в туалет, закрываю за собой кабинку, спускаю джинсы и вижу лужу крови между ног.

В панике я вытираю между ног, чтобы привести себя в порядок, но вид крови заставляет меня судорожно сглотнуть. Моя голова падает к туалету, и еле-еле вытекающее содержимое желудка жестоко покидает мое тело.

Мое тело продолжает сотрясаться, слезы, падающие на щеки, превращаются в рыдания. Я заглядываю себе между ног, уверенная, что пятна — признак того, что у меня начались месячные, несмотря на положительный тест на беременность.

Когда мне не к кому обратиться, а комната в общежитии находится так далеко, я хватаю телефон и звоню единственному человеку, на которого могу положиться.

— Энди? — кричу я, задыхаясь от рыданий. — Это я. Ты мне нужен.

***

Я открываю глаза, но снова погружаюсь в сон. Сны превращаются в кошмары, мучают меня, заставляя просыпаться, а тело покрывается потом. Темнота окутывает комнату, но рядом со мной сидит Энди. Он мягко улыбается, поглаживая меня по щеке, а затем прижимает к себе. Мои глаза снова становятся тяжелыми, сон — единственное, чего так жаждет мое тело.

Когда я просыпаюсь в следующий раз, в комнату проникает дневной свет. Светит солнце — признак весны, а лето уже не за горами. Я осматриваю вокруг себя, замечая разбросанный стол в углу и знакомые фотографии на стене.

— Энди? — прохрипел я, пытаясь открыть глаза, и знакомое прикосновение погладило меня по щеке. Это ощущение дома, моего целого мира. Простое прикосновение вызывает только приятные воспоминания, безусловную любовь, как теплое одеяло в холодный зимний день.

С трудом приоткрыв тяжелые веки, я вижу, что мама обеспокоено смотрит на меня.

— Мама? — плачу я, слезы душат меня.

— О, детка.

Мамины руки обхватывают меня, и я притягиваю ее к себе, прижимаясь к ней на всю жизнь. Вязаный свитер, который она носит, пахнет ее духами. Я зарываюсь в нее лицом, отчаянно желая снова окунуться в ее любовь. Я скучаю по ней как сумасшедшая, и все, чего я пыталась избежать, уже не стоит боли от потери лучшей подруги.

— Мне так жаль, мама, — заикаюсь я, все еще прижимаясь к ней. — За все.

— Амелия, милая, просто дыши, пожалуйста.

— Ты, должно быть, ненавидишь меня.

— Я не ненавижу тебя. Это невозможно.

Энди опускается на колени, чтобы поцеловать меня в лоб: — Милли, я позвонил твоей маме, потому что был в ужасе. Ты помнишь, что случилось?

Я пытаюсь выровнять дыхание, голова кружится, а мигрень не проходит.

— Выпей воды. У тебя обезвоживание, — мама открывает бутылку с водой, призывая меня выпить.

— Я... Я... — я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на маму, умоляя ее понять.

— Энди? — мягко говорит мама, касаясь его руки. — Ты не мог бы дать нам немного времени?

— Конечно, тетя Чарли. Я буду в библиотеке. Просто напиши мне, когда закончишь.

Энди собирает свои вещи и закрывает за собой дверь. Как только он уходит, мама сжимает мою руку.

— Прежде чем ты что-то скажешь, я хочу, чтобы ты кое-что знала, — она с трудом подбирает слова, делая паузу, чтобы обрести самообладание. — Ничто из того, что ты можешь мне сказать, не заставит меня любить тебя меньше. У меня были трудные времена, и я всегда чувствовала себя одинокой. Я никогда не хочу, чтобы ты чувствовала себя так же.

Я вытираю слезу, скатившуюся по щеке: — Я... я не знаю, с чего начать.

— Ты ведь любишь Уилла, правда, милая?

Мои глаза ищут в ее глазах осуждение, но ничего не находят.

— Как ты узнала? — киваю головой.

— Ты моя дочь, моя лучшая подруга. Мне хочется думать, что я знаю о любви достаточно, чтобы понять, когда кто-то глубоко переживает ее.

— Не ненавидь его, мама.

Я никогда не смогу ненавидеть Уилла, — она мягко улыбается. — Ему всегда будет принадлежать частичка меня. Я люблю его так, как любила бы, если бы он был моим сыном. Наша связь началась еще до твоего рождения.

— Прости, что солгала тебе. Я была так увлечена всем этим и ничего не соображала.

— Любовь сделала это с тобой.

— Мама, — задыхаясь, произношу я ее имя, позволяя рыданиям поглотить меня. — Я думала, что беременна, но у меня только что начались месячные.

Мама испускает огромный вздох, крепко обхватывая меня руками, и ее слезы падают на мое лицо. Мы прижимаемся друг к другу, пока я не отстраняюсь, пытаясь успокоиться. Мой взгляд падает на отстраненный взгляд на ее лице, как будто она заново переживает неприятное воспоминание.